Юмор представялет собой настоящую загадку.
(Robert
Latta)
Смешное является одной
из неразгаданных проблем философии.
(Monro)
У
нас по-прежнему нет удовлетворительной общей теории смешного.
(Morreall)
Юмор является всеохватывающей
чертой человеческой жизни ... но его природа ускользающа.
(LaFollett
& Shanks)
... теория юмора -
трудный орешек.
(Станислав Лем)
Сокровенная
тайна смеха ... лежит за горизонтом современной науки.
(А.Лук)
Юмор
- один из элементов гения.
(Гёте)
Что
мелко в серьёзной форме, то может быть глубоко в остроумной.
(Г.К.Лихтенберг)
Желание писать о смешном
свидетельствует о том, что чувство юмора у вас утрачено безвозвратно. Предисловие
(Бернард
Шоу)
Если какой-нибудь философ посмеет утверждать, что смех так же необходим для существования человечества, как инстинкт самосохранения или секс, он рискует оказаться объектом насмешек.
Шуточки, анекдоты, хохмочки, карикатуры принято считать чем-то второстепенным, не оказывающим существенного влияния на нашу жизнь или пути исторического развития. Но если непредвзятый читатель возьмёт на себя труд подвергнуть этот вопрос критическому рассмотрению, он несомненно увидит ошибочность этого мнения.
Сколько времени человек может прожить без таких существенных для его выживания вещей, как пища или питьё? Промежутки между приёмами пищи составляют несколько часов, но могут быть растянуты до десятков дней без особого вреда для здоровья. Человек может не пить продолжительное время. Люди могут обходиться довольно продолжительное время без секса, иногда – по нескольку часов. Есть люди, включая величайших гениев, которые никогда в жизни не вступали в сексуальные отношения.
Но можно ли найти людей, которые могут всю жизнь обходиться без смеха? Несомненно, если такие люди и были бы обнаружены, то в гораздо меньшем количестве, чем девственницы и девственники.
Как часто мы смеёмся? Раз в месяц? Раз в неделю?
Люди сталкиваются со смешным или сами придумывают что-то забавное ежедневно, несколько раз в день, а чаще - десятки раз в день. Мы уделяем смешному несравненно больше времени, чем сексу или приёму пищи. Мы острим, как дышим – постоянно.
Но исследованиям смешного человечество уделило во много раз меньшее внимание, чем написанию книг по кулинарии, или по приготовлению освежающих напитков, или пособиям по сексу. Количество, впрочем, вполне компенсируется качеством. Практически все крупные философы прошлого исследовали вопросы смешного. Они посвятили этой загадке бесчисленные часы размышлений. Но загадка так и осталась загадкой. За тысячелетия им удалось приблизиться к разгадке, но решение ускользало.
Механизм смешного скрыт от нас таким же туманом, как и для наших предков.
Вполне возможно, что разгадка содержится в настоящей работе.
Много лет назад автор пришёл к неожиданному и простому решению. Он понял, почему одна ситуация или фраза заставляет нас растягивать рот в улыбке или дико хохотать, а другая, составленная из тех же слов и несущая точно такую же информацию, оставляет нас безучастными. Автор понял и проанализировал имеющиеся классификации смешного и бесчисленное количество шуток, анекдотов и пр. Он нашёл логику смешного и пришёл к выводу о том, что возможна его количественная оценка.
Но автор, в свои совсем ещё юношеские годы, был не искушён в науке и её методологии. Он не смог изложить свою мысль доступным и убедительным языком. Он не мог убедить специалистов. Он не был тогда, да и не стал теперь, специалистом в области человеческой психологии или лингвистики. Его постоянно удерживало опасение, что открытие это давным давно известно, многократно обсуждено и, хуже того, отвергнуто.
С тех пор прошло почти сорок лет. За это время мысли автора успели хорошенько отлежаться и покрыться благородной патиной, были защищены диссертации, пришёл и некоторый опыт изложения своих взглядов. Автору не единожды приходилось выдвигать и отстаивать рискованные научные положения.
В течение почти четырёх десятилетий автор пытался поверить свою теорию практикой и препарировал каждую встреченную на жизненном пути шутку, анекдот или просто остроумную фразу. Все они, включая прозаические и стихотворные произведения, написанные самим автором, укладывались в его теорию. Никогда автору не приходилось выступать в роли Прокруста, подгоняя жизненную ситуацию под свои умопостроения.
Одновременно, автор внимательно следил за всеми достижениями научной мысли, пытаясь найти тот момент, когда кто-то другой придёт к такой же простой и элегантной идее. Но этого не произошло.
Отдавая себе отчёт в том, что следующих сорока лет в распоряжении автора может не оказаться, он принял решение предать свою теорию огласке.
Автор вполне отдаёт себе отчёт, что теория эта может вызвать нарекания и критику со стороны читателей. Автор и сам видит её недостатки и неизбежную субъективность. Но в ней есть и сильные стороны, с которыми будет интересно ознакомиться заинтересованному читателю.
Читателю будет предложена концепция, основанная на тех же принципах, что и общепринятые научные теории. Эти принципы – проверяемость, объективность и количественная оценка.
Автор будет считать свою задачу выполненной, если после чтения настоящего исследования, читатель воскликнет: “Тут нет ничего нового! Да кто же этого не знал!”
И это явится высшим признанием.
1. История вопроса
Когда человек начал создавать памятники письменности, средства её отображения были весьма дороги. Наши предки предавали папирусу, глиняным табличкам и наносимым на скалах петроглифам только самые важные события своей жизни. Мы вправе были бы ожидать, что такой малозначащий предмет, как юмор, останется за скобками дошедшей до нас письменности. Мы не могли бы сделать из отсутствия письменных памятников достоверный вывод о том, что смешное было нашим предкам чуждо.
Удивительно, но такие памятники остались и первые из них можно датировать временами египетских фараонов.
Первым в ряду выдающихся философов, уделившим внимание изучению смешного, принято называть Платона (427-348 до Р.Х.). Основатель философии не обошёл вниманием несерьёзный предмет. И его мнение о предмете оказалось отрицательным. Платон не нашёл в юморе ничего хорошего. В трактате “Республика” он рассмотрел отрицательные последствия безумного смеха. В “Филебусе” смешливому человеку приписываются только пороки. Смешливые люди представляются себе более богатыми, красивыми, умными, чем они есть на самом деле. Платон считал юмор негативным явлением, ибо чувство это основано на злобе и зависти, в особенности смех, вызванный несчастьем или неудачей других, или насмешки над стоящими ниже по положению. Платон не сделал попытки объяснения природы смешного, но пришёл к весьма важному выводу о том, что смех может иметь серьёзные последствия, в том числе для жизни целого государства.
Как таковой, смех был Платоном осуждён. Ошибался ли великий философ в свое оценке? Ниже мы увидим, как он был прав.
Многие мыслители и писатели приходили к той же мысли. Е.Замятин в “Мы” написал: “… смех – самое страшное оружие: смехом можно убить всё – даже убийство”.
Действительно, смех, памфлеты, карикатуры, целые литературные произведения использовались в политической борьбе и часто с разрушающей силой.
В нашей памяти свежи события российской перестройки, когда легкопёрые журналисты высмеивали серьёзных политических деятелей и успешно выставляли их в смешном виде, способствуя смене политических режимов. Приведём свежую цитату из недавно изданной книги Елены Трегубовой “Байки кремлёвского диггера”, 2003. Елена принадлежала к так называемой Московской хартии журналистов, которую они сами называли “масонской ложей”. Хартия эта собиралась на квартире внучки первого сталинского наркома иностранных дел Литвинова, ныне – британской подданной, журналистки ВВС Маши Слоним. Маша к тому времени стала уже не Литвиновой и не даже не Слоним, но леди Филлимор. Там и обсуждалось что и о чём читать гражданам России. Елене Трегубовой пришлось сопровождать президента России В.Путина в его предвыборных поездках. Понятно, что во время этих поездок решалась судьба государства. А вот как понимала свою роль в этом мероприятии Елена Трегубова (стр. 263): “... хорошие журналисты всё равно умудрялись писать смешные репортажи об этих безмозглых поездках. А официальные журналисты ... ничего, кроме унылой верноподданнической скукотени, выдавить из себя не могли. А её-то как раз никто и не читал”. И в самом деле, о чём было писать Трегубовой, если “... фантазии главного кандидата страны ограничивались” такими маловажными предметами, как “истребитель “Су”, “Волга”, “Камаз”, трактор”. И известный российский политик Немцов даёт материалам Трегубовой высокую оценку (стр. 264): “Репортаж класный – здесь все в Москве ржут над ним!”
Да и при других режимах высмеивание правителей является постоянным желанием подданных. Опасности, ожидаемые на пути реализации этого желания, редко кого останавливают. Аналитики замечают, что анекдот интересен лишь тогда, когда за него можно попасть в тюрьму.
Аристотель (384-322 до Р.Х.) в “Риторике” рассматривал шутки как форму образованного высокомерия. Он отмечал две основные черты комического: “Смешное – это некоторая ошибка и безобразие, никому не причиняющее вреда и ни для кого не пагубное”. Ниже мы выскажем взгляд о том, что великий философ был прав лишь наполовину, именно, на первую половину своего определения.
Аристотель был первым, кто ввёл понятие об эффекте неожиданного или триггерного смеха. Эта идея была прочно забыта его последователями и нашла поддержку только через две тысячи лет в работах Канта и Шопенгауэра. В отличие от Платона Аристотель допускал, что в умеренных количествах юмор может быть полезным.
Своё объёмистое сочинение посвятил изучению юмора Квинтиллиан.
Средние века не были лучшим временем для исследования такого радостного явления как юмор и следующий период активности исследований этого вопроса пришлось ожидать до начала Возрождения.
Томас Гоббс (1588-1679) развил взгляд Платона и Аристотеля о том, что смех имеет отношение к превосходству над окружающими. В “Левиафане” Гоббс пишет, что человечество находится в постоянной борьбе за власть и не должно удивлять, что он отдаёт победу смеющемуся. Гоббс высказал плодотворную идею о том, что смех является выражением внезапного триумфа, происходящего от внезаного же чувства превосходства над окружающими или над своим прошлым.
Иммануил Кант (1724-1804) в “Критике чистого разума” утверждал: “Смех является эмоцией, возникающей из неожиданного превращения напряжённого ожидания в ничто (т.е., при произнесении ключевого слова, “соли” анекдота, наше предчувствие об ожидаемом продолжении не исполняется).
Например, рассказ о человеке, который от горя поседел в одну ночь, не вызовет смеха, даже если мы ему не поверим (переход в противоположность). Но рассказ о человеке, который пережил такое несчастье, что у него от горя поседел... парик, заставит нас смеяться (переход в ничто). Остроумная шутка должна содержать в себе нечто такое, что мы сперва принимаем за истину, ввести нас в заблуждение, а в следующий момент обратиться в ничто. Таков механизм, включающий реакцию смеха, - полагал Кант. Он разобрал психологическую ситуацию, вызываемую восприятием остроумных высказываний. Правда, он так и не определил термин "ничто".
Из приведённых примеров можно было бы заключить, что кантовское ничто - это обычная нелепость. Но ведь не всякая нелепость смешна и остроумна. Для того чтобы вызвать смех, нелепость должна быть преподнесена особым образом, который Кант четко проанализировал. Он первым отметил, что определённая структура мысли ("игра идей") может вызвать смех.
Во второй половине XIX века Герберт Спенсер вновь обратился к структуре ситуаций, вызывающих смех. По Спенсеру, смех может быть вызван различными чувствами, не всегда приятными (сардонический и истерический смех). Сильные эмоциональные встряски приводят к накоплению избытка нервной энергии. Волна энергии ищет выхода и в первую очередь освобождается через те мышцы, которые из-за малой массы обладают малой инертностью: мышцы рта, мимические мышцы, речевой аппарат, дыхательную мускулатуру. Если этих каналов оказывается недостаточно для разрядки нервной энергии, то используются и другие двигательные каналы, и все тело начинает подергиваться в судорогах. Таков механизм смеха, вызываемого простыми чувствами. Смех при восприятии комического Спенсер объясняет по-другому. Комическое непременно означает какую-то несовместимость, но эта несовместимость должна носить нисходящий характер. Иными словами, в комической ситуации мы ждем чего-то большого, а обнаруживаем маленькое. Это и есть нисходящая несовместимость. В противном случае, если вместо ожидаемого маленького обнаруживается неожиданно большое, то возникает чувство удивления от восходящей несовместимости.
Артур Шопенгауэр (1788-1860) развил эту идею в так называемую “Теорию абсурда”. По Шопенгауэру смех возникает из распознавания несоответствия между физическим ожиданием и абстрактным представлением некоторых вещей, людей или действий, концепция, восходящая к Аристотелю. Успех в распознавании абсурда, осознание несовпадения между понятием и реальным объектом есть, по Шопенгауэру, причина смеха.
Идея эта, как мы увидим, весьма близка к предлагаемой в настоящем исследовании концепции, но неспособна объяснить главное: почему абсурд не всегда смешон, что отличает смешной абсурд от несмешного. Хотя Шопенгауэр претендовал на окончательное решение проблемы остроумного и глупого, его трактовка, по всеобщему мнению, оставляет много неясного.
Зигмунд Фрейд и его последователи внесли значительный вклад в рассмотрение смешного. В работе “Остроумие и его отношение к бессознательному” (1905) Фрейд, изучив большинство доступных ему тогда работ о смехе, дал психологическую оценку остроумия. Он пришёл к следующему выводу: “Удовольствие от остроты вытекает для нас из экономии затраты энергии на упразднение задержки, удовольствие от комизма — из экономии затраты энергии на работу представления, а удовольствие от юмора — из экономии аффективной затраты энергии”. Мы не будем заниматься разбором работы Фрейда, так как критиков у него хватало и без нас. Фрейд всегда страдал от упрощённой оценки его работ. По Фрейду “...юмор является средством получения удовольствия, несмотря на препятствующие ему мучительные аффекты. Он подавляет развитие аффекта, занимает его место. Условие для его возникновения дано тогда, когда имеется ситуация, в которой мы сообразно с нашими привычками должны были бы пережить мучительный аффект, и когда мы поддаемся влиянию мотивов, говорящих за подавление этого аффекта. Следовательно, человек, которому причинён ущерб, может получить юмористическое удовольствие в то время, как человек непричастный смеётся от комического удовольствия. Удовольствие от юмора возникает в этих случаях — мы не можем сказать иначе - ценою этого неосуществившегося развития аффекта; оно вытекает из экономии аффективной затраты”.
Идеи Фрейда нашли последователей. Д.Флагел в словаре по социальной психологии (статья "Юмор и смех") сместил акцент на значимость культурных традиций и положение социальных групп. Освобождение энергии, связанное с юмором и смехом, связано с разрушением социальных запретов. Примерно такую же точку зрения высказал и М.Чойси (“Страх смеха”), считая смех защитной реакцией против страха запрета. Человек, по его мнению, при помощи смеха преодолевает страх перед отцом, матерью, властями, сексуальностью, агрессией и так далее. Смех, таким образом, приравнивается по своему социальному значению к искусству, неврозам, алкоголизму. Е.Крис (“Развитие Эго и комизм”) полагал комизм не просто средством освобождения энергии, но также возвращением к детскому опыту.
Д.Левайне
а затем и Р.Косер распространили этот тезис на социальное поведение в целом,
утверждая, что юмор и смех всегда содержат некую агрессивность, независимо
от того, направлены ли они на определенный объект или нет. В противовес им М.Истмен,
(“Острота и бессмыслица: ошибка Фрейда”), полагал, что существует такой
“раздел” юмора, как бессмысленные шутки. Да и народный юмор, по его мнению, не
совсем вписывается в свой агрессивный подтекст. Так называемый детский анекдот,
по Истмену, вообще отвергает тезис об агрессивности юмора. Он полагал, что юмор,
помимо сексуальной и агрессивных причин, может являться простым желанием человека
уйти от неприятной ему реальности
Ludovici вслед за Платоном нашёл нечто “зловещее” в природе юмора. “Во всём Новом Завете, - писал он, - нет ни единой шутки,.. смех в Библии почти всегда выражает презрение, но не веселье” (за единичными исключениями в Книге Псалмов и Иова).
Наиболее последовательным приверженцем идеи агрессивной природы юмора был Albert Rapp (“The origin of Wit and Humor”, New York: Dutton, 1951).
Анри Бергсон (1859-1941) в трактате “Смех. Эссе о сущности комического” внёс существенный вклад в рассмотрение социальной сущности смешного. В отличие от Платона Бергсон определяет главную функцию смеха как исправление общества. По Бергсону смех теряет своё значение вне социальной группы. Этот взгляд поддерживается почти современными исследователями. Бергсон добавляет, что смешное связано либо с человеческим, либо с чем-то, относящимся или могущим быть отнесённым к человеку. “Пейзаж, - пишет Бергсон, повторяя высказанную ранее мысль Н.Г.Чернышевского, - может быть красив, привлекателен, великолепен, невзрачен или отвратителен; но он никогда не будет смешным”. Бергсон утверждает, что “смешно не бывает одинокому”.
Бергсон отталкивался от определения Теофиля Готье, который назвал комизм логикой нелепости. Он пришёл к выводу, что “многие теории смеха сходятся на подобной же мысли. Всякий комический эффект должен заключать в себе противоречие в каком–нибудь отношении. Нас заставляет смеяться нелепость, воплощённая в конкретную форму, “видимая нелепость”, или кажущаяся нелепость, сначала допущенная, но тотчас же потом исправленная, или, наконец, то, что нелепо с одной стороны, но естественно объяснимо — с другой, и т.д.”
Бергсон считал, что несмотря на то, что “все эти теории заключают, несомненно, известную долю истины; но, прежде всего, они применимы только к некоторым, довольно грубым комическим эффектам, и даже в тех случаях, когда они применимы, они ... упускают из виду самый характерный элемент смешного, именно совершенно особый род нелепости, который комическое содержит, когда оно вообще содержит в себе нелепость. Достаточно взять одно из этих определений и составить комические эффекты по его формуле: чаще всего комический эффект не будет заключать в себе ничего смешного. Нелепость, встречаемая иногда в комическом, не есть любая нелепость. Это нелепость вполне определённая. Она не создаёт комическое, она, скорее, происходит от него. Она есть не причина, а следствие — следствие совершенно специальное, в котором отражается специальная природа вызвавшей его причины. Мы знаем эту причину. Нам не будет, следовательно, трудно теперь понять и следствие”.
Но действительной причины ни Бергсон, ни последующие исследователи так и не назвали. Они приблизили нас к разрешению загадки, но не нашли его.
Robert R. Provine, автор книги “Laughter. A scientific investigation. 2001) провёл экспериментальное исследование положения Бергсона о социальной природе юмора. Он предложил 72-м студентам вести дневник смеха, то есть, фиксировать случаи, когда они смеются и отмечать, смеялись ли подопытные в компании или пребывая в одиночестве. Оказалось, что студенты смеялись чаще, когда они находилсь в обществе. Намного чаще, примерно в 30 раз. Provine, вслед за Бергсоном, приходит к выводу, что смех в одиночестве, без аудитории, практически не существует.
Венгерский мыслитель Артур Кестлер в “Акте творения” и Джон Морреал оспаривали взгляды Бергсона о социальной роли смешного: “если я обнаружил кегельный шар в холодильнике, эта нелепая ситуация может показаться мне смешной, хотя я и не рассматриваю этот шар как личность”. Кестлер полагает, что смех — деятельность без какой–либо полезной цели, совершенно не связанная с борьбой за выживание. Смех - это уникальный (роскошный!) рефлекс, не имеющий определенной биологической цели. Этот роскошный рефлекс играет большую роль в нашем умственном и физическом здоровье. Более того, смех принимает участие в нашей борьбе за выживание и в борьбе с нашими невзгодами. Смех созидает, освобождает, обновляет. Он избавляет нас от страха, сковывающего нашу свободу.
Не обошёл своим внимание проблему смешного и автор одной из самых противоречивых теорий позапрошлого века - Чарльз Дарвин. В книге "О выражении эмоций у животных и человека" он высказал свои соображения о роли и значении смеха как реакции приспособления организма к окружающей среде и эволюции смеха.
Дарвин подробно разбирает анатомию лицевых мускулов людей и приматов, а также анализирует звуки смеха. У большинства представителей животного царства голосовые сигналы используются, чтобы привлечь представителей противоположного пола. Они используются также, чтобы выразить радость при встрече родителей с детёнышами, при встрече членов дружественного сообщества (стадо). Звуки удовольствия должны ясно отличаться от криков ужаса. Так оно и есть на самом деле: вопли несчастья характеризуются длинным непрерывным выдохом и коротким вдохом, а при смехе - наоборот: вдох непрерывный и достаточно длительный, а выдохи короткие и прерывистые.
Роль мимической компоненты в смехе, в частности, растягивание губ в стороны, состоит в увеличении резонирующей полости рта, и это обеспечивает достаточную силу звукового сигнала. Существует целый ряд градаций смеха - от чуть заметной улыбки до гомерического хохота. Улыбка - это первая ступень смеха. Дарвин объясняет её так: чтобы издать звук удовольствия, необходимо растянуть углы рта. Но если удовольствие недостаточно сильное, то осуществляется только первая часть реакции - растягивание углов рта, а до звуков дело не доходит. Так улыбка превращается в самостоятельное выражение удовольствия - у всех народов во всём мире.
Джон
Локк в трактате "Опыт о человеческом разуме" сделал попытку провести
различие между остроумным высказыванием и просто суждением.
Остроумие, по Локку, лежит прежде всего в сближении идей и в их объединении, быстром
и разнообразном, которое дает ощущение удовольствия.
Дж.
Эддисон, уточняя взгляды Локка, отметил, что не всякое объединение идей остроумно,
а лишь неожиданное. Кроме того, в основе остроты может лежать не только сходство
идей, но и их противоположность.
Свои мысли об остроумии высказал и Гегель в "Науке логики". Гегель подошёл к анализу остроумия как формы мышления. Остроумие схватывает противоречие, высказывает его, приводит вещи в отношения друг к другу, заставляет "понятие светиться через противоречие", но не выражает понятия вещей и их отношений.
Таким образом, "светящееся противоречие" между сущностью и явлением есть то общее, что присуще всему остроумному. Но едва ли можно считать, что этой формулой Гегель исчерпал природу остроумного. Слова "светящееся противоречие" сами нуждаются в расшифровке.
Михаил Бахтин предложил свою интерпретацию смеха и народной культуры. Его работа “Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса” предполагает существенную реконструкцию нашего художественного и идеологического сознания. У Бахтина мы находим культурное объяснение малоизученной традиции народного юмора и форм смеха в различных сферах человеческого творчества.
Пока египтяне создавали пирамиды, а греки создавали театр, народная культура создала карнавал. Карнавал и праздничный смех играют важнейшую роль в истории комического. Официальная средневековая культура характеризуется исключительно серьёзными тонами. Серьёзность считалась единственным способом выражения правды и вообще всего важного и ценного. Однако смех, по Бахтину, столь же универсален, как и серьёзность. Он несет в себе историю общества и концепцию мира.
В эпоху Ренессанса смех стал выражением нового, свободного, критического и исторического облика эпохи. Смех всегда противостоял страху. Ренессанс сформировал новую нравственность. Уже в средневековом комизме было предчувствие: грядёт победа над страхом. Через смех человек преодолевал страх. Однако в средние века преодолевался только внешний страх. Ренессанс, полагал Бахтин, преодолел и внутренний.
Русскоязычному читателю хорошо знакома книга Александра Лука “О чувстве юмора и остроумии, 1977”. На протяжении многих лет практически ни одна работа отечественного исследователя, занимавшегося вопросами смешного, не обходилась без упоминания о его обстоятельной работе. Лук был первым автором советского периода, проделавшим работу по систематизации теорий смешного и высказавшим ряд самостоятельных глубоких суждений. Ему принадлежит и оригинальная класификация приёмов, вызывающих смех.
Интересны работы А.Дмитриева (Социология юмора. Очерки, 1996), A.Архиповой (Анекдот и его прототип: генезис текста и формирование жанра, 2003), Е. и А. Шмелевых (Фоновые знания в русском анекдоте), находящееся в сети исследование М. Войнаровского.
Литературно-эстетическими проблемами комического занимались Ю.Борев (О комическом, М" "Искусство", 1957), Д. Николаев (Смех - оружие сатиры, М" "Искусство", 1962), В. Фролов (О советской комедии, М" "Искусство", 1954), Б. Минчин (Деякi питания теориii комiчного, Киев, 1959), Я.Эльсберг (Вопросы теории сатиры, М" 1957), В.И.Карасик (Анекдот как предмет лингвистического изучения).
Любителям меткого русского слова может быть рекомендовно объёмистое исследование Владимира Санникова “Русская языковая шутка. От Пушкина до наших дней”, Москва, 2003. Особое место в ней уделено исследованию каламбура.
Работы Л.Карасёва появились в конце 80–х - начале 90–х гг. прошлого столетия в ряде российских, французских и польских изданий. В них предлагалась новая концепция юмора и смеха. Основной её смысл состоит во взгляде на смех как на целостный культурно–исторический и онтологический феномен, раскрывающий свой смысл при сопоставлении его с окружающими его символами. А. Дмитриев считал, что концепцию Л.Карасёва можно назвать “смысловой”, так как в основе всех построений автора лежит гипотеза о смехе, как о символическом целом, развивающемся по своим внутренним законам. Автор относит вопрос о возникновении чувства смешного к области, выходящей за границы того, что можно назвать собственно “научным знанием”. Мы ничего не можем сказать о происхождении смеха, подобно тому, как нам ничего достоверно и точно неизвестно о происхождении всех остальных компонентов, составляющих квинтэссенцию человеческой деятельности и чувственности - языка, мышления, ритуала, мифа и т.д. Именно поэтому проблема происхождения смеха не может рассматриваться отдельно, изолированно. Да и сам смех возникает одновременно с языком и мышлением. Что же касается динамики этого процесса, то Л.Карасев придерживается точки зрения, согласно которой смех появляется “сразу”, “мгновенно” вместе со всеми остальными важнейшими элементами человеческой культуры (сходной точки зрения, например, на происхождение языка придерживаются многие лингвисты). Смех возникает как единое целое, как сложившееся качество и уж затем - как целое - начинает развиваться, обогащаться и т.д.
Согласно Карасёву, все видимое многообразие различных проявлений юмора и смеха принципиально сводимо к двум основным типам. Первый тип смеха связан с ситуациями, когда человек выражает свою радость, телесное ликование, “телесный” или “витальный” энтузиазм. Этот тип Карасёв называет “смехом тела” и относит к разряду состояний, которые характерны не только для человека: нечто похожее можно увидеть и у животных, которым также знакомы радость игры и физическое удовольствие. Второй тип связан с собственно комической оценкой действительности. Этот вид смеха может включать в себя и элементы только что названного типа, однако его сущность в том, что он представляет собой соединение эмоции и рефлексии. Этот тип получил у него наименование “смеха ума”.
Если первый тип - “смех тела” - по преимуществу относится к “низу” человеческой чувственности, то второй - “смех ума” - к её “верху”. Это область рефлексии, парадоксальной оценки, сфера проявления остроумия. “Упрощая дело, - замечает Л.Карасев, - можно сказать, что смеха два, а плач один”.
“Смех ума” - это тот самый смех, который имел в виду Аристотель, когда писал о способности смеяться, как о специфической черте человека, отличающей его от животного.
Пожалуй, этими работами русскоязычная, равно, как и переведённая на русский язык часть исследований ограничивается.
Англоязычная литература несравненно более многочисленна и автор должен признаться, что сумел ознакомиться со значительной, если не с большей частью этой сокровищницы мысли по обзорным работам других авторов.
Смех представляет собой гораздо более доступный предмет для изучения, чем предметы, изучаемые другими, в частности, естественными науками. Он всегда с нами, всегда доступен и не стоит ни копейки. Тем не менее, практические исследования смешного начались чуть более 100 лет назад. Исследованиями вопроса начали заниматься не только философы, но и социологи, психологи, лингвисты и профессиональные комедианты: писатели, артисты, журналисты.
Г. Стенли Холл, основатель американской психологии, принимал участие в составлении вопросника для исследования щекотки в 1897 году. Очевидно, он пользовался известным определением щекотки как способа добычи смеха вручную. Несвязанные между собой исследования включают: интроспективный анализ Мартина (1905), памяти на смешные ситуации (Хейм, 1936), стимулы, вызывающие смех (Камборопулу, 1930), детский смех (Кендерлин, 1931, Динг и Джерсилд, 1932 и исследования развития смешного (Вэшберн, 1924, Вилсон, 1931).
Интенсивность исследований возросла в 70-х и 80-х годах, когда были организованы международные конференции по юмору, первая из которых была проведена в Cardiff, Wales, 1976, и опубликованы книги, подводящие итоги предыдущим исследованиям. В настоящее время издаётся ряд периодических изданий, в том числе Международный Журнал Юмора.
Виктор Раскин, работающий в настоящее время в Purdue University, предложил так называемую семантическую теорию юмора (Victor Raskin, Semantic Mechanisms of Humor. - Dordrecht: Reidel, 1985), развитую вслед за ним Сальваторе Аттардо (Linguistic Theories of Humor. 1994). Книги этих авторов изданы ограниченным тиражом и в сети недоступны. Нам удалось ознакомиться с этими работами благодаря любезности авторов.
“Целью семантической теории юмора, как сформулировал её автор, являлось определение условий, которые являются достаточными и необходимыми, чтобы текст был смешным”.
Согласно идеям этих авторов (впервые изложенным еще Артуром Кестлером в “Act of Creation”), юмористический эффект возникает при внезапном пересечении двух независимых контекстов в точке бисоциации: “Бисоциация – ситуация пересечения в сознании воспринимающего двух независимых, но логически оправданных ассоциативных контекстов”. Нам смешно, когда два контекста, совершенно друг другу чуждые, благодаря бисоциации начинают казаться нам ассоциированными - так возникает когнитивный диссонанс, который компенсируется реакцией смеха. Как распознаётся комический эффект? Согласно когнитивным теориям наша память хранит сведения в виде структур, который Минский назвал фреймами, а Раскин и Аттардо – скриптами. Фрейм или скрипт – это структурированное описание типичных признаков объекта. Раскин полагает, что в основе юмористического эффекта лежит столкновение контекстов, а не простого языкового смысла. Согласно этой теории юмористический эффект возникает, если имеют место следующие условия: а) текст обладает несовместимостью, частичной или полной; в) две части текста противоположны в определённом смысле. Раскин полагал, что "Any humorous text will contain an element of incongruity and an element of resolution". Отличие теории Раскина от предшествующих заключается в том, что он придал понятию противоположности универсальный семантический смысл. Аттардо дискутировал с Раскиным и приводил аргументы в пользу того, что эта теория подпадает под категорию теорий несовместимости (см. ниже). Результатом этой дискуссии явилась их совместная работа “General Theory of Verbal Humor” (1991).
Книга Сальваторе Аттардо и готовящаяся к выходу его статья (“The linguistics of Humor”, 2004) являются достаточно полным исследованием различных теорий юмора со времён древнегреческих философов до наших дней. Они включают публикации не только на английском, но и многих других языках. Книга и статья Сальваторе Аттардо содержат колоссальное количество материала и достаточно полно отражают достижения сoвременной науки в этом направлении.
То, что не содержится в работах Аттардо, может быть найдено в работе Thomas C. Veatch “A Theory of Humor, Humor, the International Journal of Humor Research, May, 1998”, которая имеется в сетевом варианте. Она также содержит огромное количество материала, в том числе полный обзор всего, что было опубликовано когда-либо на английском языке. К этому источнику мы с удовольствием направляем любознательного читателя:
(http://facstaff.uww.edu/shiblesw/humorbook/h8%20theory.html).
В качестве дополнительных библиографических источников укажем на работы Ceccarelli (1998) и сетевой источник:
Количество теорий юмора в настоящее время настолько велико, что даже в классификации этих теорий не найдено общей точки зрения. Виктор Раскин придерживался взгляда, что существующие теории можно разбить на три категории: теории несовместимости (incongruity theories), теории враждебности (hostility theories) и теории высвобождения, избавления (release theories).
Теории несовместимости предполагают, что юмор возникает вследствие понимания несовместимости между ожиданием слушателя и тем, что произошло, результатом. Эта идея была высказана Аристотелем и “открыта” несколько раз впоследствии. К наиболее известным приверженцам этой идеи относятся Кант, Шопенгауэр, Кестлер, Paulos (теория математической катастрофы), Hazlitt, Locke, Monro, Nerhardt, Suls, Shultz, McGhee. В последнее время выдвинуты теории познавательной гармонии (cognitive blending theories) Hofstander and Gabora (1989), Coulson (1996, 2001). Некоторые из работ этих авторов готовятся в настоящее время к печати и мы пока не можем на них ссылаться.
Теории враждебности восходят к Платону, частично Аристотелю и Цицерону и нашли поддержку в трудах Шопенгауэра, Hobbes и Gruner (1978, 1997). Эти теории говорят о том, что смешное заключается в нахождении чувства превосходства над чем-либо, или в преодолении препятствия, или агрессии, нападения на какой-то объект. Как выразился Ludovici, “смеясь, мы обнажаем клыки”.
Теории высвобождения учат, что смешное является результатом высвобождения психической энергии, высвобождая человека от некоторого ограничения. Наиболее известная из этих теорий принадлежит З. Фрейду (1905), объявившему, что юмор позволяет экономить психическую энергию. К приверженцам подобной точки зрения можно отнести таких авторов, как Спенсер (1860), Penjon (1893), Kline (1907), Gregory (1924), Eastman (1936) и Monro (1951). Эти авторы полагают, что человеческая деятельность ограничена всевозможными запретами – соблюдением логичности, необходимости прямо выражать мысли, придерживаться здравого смысла. Юмористическая манера выражения мыслей или общения освобождает нас от этого пресса, например, при посредстве часто цитируемых Фрейдом сальных шуток и анекдотов. Последующие исследования показали, что ни один из механизмов, описанных Фрейдом, не является уникальным для юмора. Аттардо в своей последней работе (в печати) полагает, что теория Фрейда может быть отнесена к теории несовместимости.
В работе В.Раскина содержится утверждение (стр. 131), что все три группы теорий хорошо описываются семантической теорией юмора. Может быть это и так, но найден ли этой теорией тот самый ключ к пониманию основного вопроса: почему мы смеёмся? Мы не нашли в книге Раскина ответа на этот вопрос.
Б.Дземидок (О комическом. М., 1974) объединяет концепции комического в следующие группы:
Многие исследования полны поверхностного теоретизирования и содержат мало эмпирических данных. Большинство из них грешат узкой направленностью и совершенно игнорируют общую картину. Некоторые исследователи ограждают себя узко-специальными или изобретёнными ими терминами в надежде, что эти термины смогут заменить истинное понимание явления.
Имеющиеся эмпирические исследования, в свою очередь, описывают ценные наблюдения, но не содержат обобщения, позволяющие эти наблюдения объяснить.
Чтение многочисленных работ и дискуссии со специалистами, профессионально занимающимися вопросами юмора, привели нас к несомненному заключению о том, что механизм смешного далёк от понимания. Теория юмора, полно, логично и убедительно раскрывающая его природу, пока не создана.
2. Ложные теории и верные догадки
Было бы совершенно неверным утверждать, что к моменту написания этой работы в области юмора не было достигнуто существенного понимания его природы. Напротив, читая предшественников, нельзя не удивляться, как близко подошли они к разрешению вечной загадки и за каким тонким барьером истина скрывалась от них подчас. Как будто Создатель предлагал им подсказку, но она не была услышана и понята.
Многочисленные исследователи сделали так много, подошли настолько вплотную к разгадке природы смешного, что нам остаётся только связать высказанные предшественниками верные положения в единое целое. Сразу же после этого найдётся множество людей, которые воскликнут: “так это же очевидно!” Это и есть наша цель.
Но верная оценка сделанного возможна только в том случае, если удовлетворительная теория уже известна. Попробуем дать краткое описание тех теорий и догадок, которые кажутся нам ложными или верными. Сделаем это и для того, чтобы было ясно то новое, что вносится данной работой.
2.1. Ложные теории
Иследователей всех времён объединяет одна общая черта. Они наблюдали за юмором и его проявлениями в точности так же, как учёные наблюдают за природными явлениями. То есть, явлениями, существующими независимо от них. Никто не вырастил юмор в пробирке, как гомункулуса, он существует независимо от нашей воли. Скорее всего, он был присущ человечеству с момента его возникновения, а не возник много позднее, с развитием цивилизации. Более того, по мнению некоторых, юмор наблюдается и у животных, причём некоторые черты юмора животных и человека имеют схожесть.
Естественно, что в основе научной концепции смешного должно быть принято, что юмор - один из самых базовых видов человеческой деятельности. Логично полагать, что он является и одним из самых примитивных видов этой деятельности.
Поэтому утверждение А. Лука о том, что “чувство юмора - шире любого определения, потому что это очень сложное душевное качество”, мы позволим себе отнести к разряду ложных положений.
Неверным представляется нам и утверждение Лука о том, “что решающего значения в биологической эволюции и в борьбе за существование эти свойства (юмор и остроумие) не имеют”. Лук полагает, что, “раз обнаружив в себе такие свойства, человек, с некоторых пор, начал их культивировать, развивать. В современном обществе остроумие и чувство юмора ценятся весьма высоко”.
Подобного же (ложного, с нашей точки зрения) взгляда придерживался и Кестлер, который считал смех деятельностью без какой–либо полезной цели, совершенно не связанной с борьбой за выживание, роскошным рефлексом, не имеющим определенной биологической цели.
Лук соглашается с тем, что юмор можно определить “как беззлобную насмешку”. Мы же, вслед за Томасом Хоббсом полагаем, что юмор всегда направлен на достижение превосходства над окружающими.
Положение
Макса Истмена о существовании невинных, бессмысленных шуток и о том, что юмор,
помимо сексуальной и агрессивных причин, может являться простым желанием человека
уйти от неприятной ему реальности, мы также позволим себе отнести к разряду
Теория З. Фрейда глубока и изящна. Но она не нашла экспериментального подтверждения и роль её в понимании юмора весьма туманна. Хотя многие находки Фрейда весьма ценны и были развиты последователями, в том числе и в данной работе.
К ложным теориям мы отнесём и взгляды М.Чойси, который считал смех защитной реакцией против страха запрета.
У смеха и юмора, как полагает большинство исследователей, совершенно другая функция в развитии человечества как вида.
2.2. Догадки
Приведём те теории и взгляды, которые, будучи скомбинированы логичным образом, приведут нас к разъяснению вековечной загадки. Мы позволили себе отнести к разряду верных не те догадки, которые поддерживают нашу теорию, но только те, которые нашли широкое признание и, более того, подтверждаются экспериментальными данными.
Для удобства разобъём известные нам представления на группы.
2.2.1. Врождённость юмора как психологического явления
Смех присущ не только взрослым особям рода человеческого, но и детям.
Ещё
Плиний отметил, что улыбка появляется у младенцев в первые недели жизни.
Смех у младенца могут вызвать ярко окрашенные предметы, пища, звуки музыки, лицо
матери, подбрасывание в воздухе кем-либо из родителей и близких, новая, но не
пугающая ситуация, щекотка, осторожное поглаживание.
К
концу третьего месяца у младенцев появляется улыбка не только на безусловные раздражители,
но и на сигнализирующие их условные. Таким образом, первоначальное биологическое
значение улыбки и смеха - чисто информационное: сообщить родителям, что их отпрыск
сыт и доволен.
Собственно юмор начинается у детей младшего возраста. Экспериментальное изучение поведения детей в Бельгии, Соединённых Штатах и Гонгонге показало, что мальчики чаще пытаются вызвать смех, причём эта тенденция начинается с 6 лет, что многие считают возрастом появления юмора.
Дмитриев исследовал юмор у детей, начиная с дошкольного возраста. Он пришёл к выводу “о наличии у детей какой–то социально–духовной потребности, которую не способны удовлетворить другие культурные образования. Когда ребёнок обращается к другому ребёнку с предложением рассказать анекдот, происходит не просто дурашливое времяпрепровождение, а нечто большее - обмен важнейшей информацией о “взрослой” жизни”. Он предположил, что детский юмор “является мощным источником формирования определённых политических (sic!) ориентаций и моделей мировосприятия в будущем”.
Для детей дошкольного возраста юмор, анекдот, сосредоточен отнюдь не в узкой области их детских понятий, как предположил бы неподготовленный исследователь. Парадоксально, и мы отметим этот существенный факт, что 90% услышанных и записанных в детских садах анекдотов относятся к области политики и быта.
Дмитриев попытался выяснить, насколько велика доля детей, для которых юмор является важным способом общения. Он обнаружил, что “не более 10% детей готовы на просьбу исследователя тут же рассказать вспомнившийся им анекдот про политиков. Но уж если ребёнок знает такие анекдоты, то обязательно расскажет не один, не два, а три, четыре и более. Рассказывая такой анекдот, ребёнок может продемонстрировать перед друзьями или родителями зрелость своих интеллектуальных умений”.
Возьмём на себя смелость предположить, что Дмитриев не сумел в должной степени оценить важность своего открытия, а именно связь между стремлением детей “юморить” и стремлением выдвинуться в обществе. Существует большое количество исследований, говорящих о том, что не все люди предрасположены к лидерству. Доля тех, кто проявляет лидерские стремления, составляет у всех народов около 14%, то есть около 1/7 населения. Это хорошо коррелирует с 10%, найденными Дмитриевым, если учесть ограниченный объём его исследований.
В странах с развитой демократической системой, то есть там, где человек получает возможность наибольшего раскрытия своих наклонностей, существует огромное количество предприятий, крупных и мелких. Некоторые предприятия насчитываают десятки и сотни тысяч человек, некоторые - состоят из одного-двух. Но если провести статистику, то окажется, что среднее количество людей, занятых на предприятии, составляет около ... семи. Не является ли это ещё одним доказательством того предположения, что около 1/7 населения хотят и становятся при определённых условиях лидерами в то время, как остальные 6/7 с готовностью принимают роль подчинённых, ведомых этими лидерами?
Позволим себе предположить, что подобная иерархия возникла не в эпоху демократического свободного рынка, но существовала всегда. Всеобъемлющих данных, подтверждающих этот взгляд, у нас нет, но одно наблюдение имеется. В своё время автор провёл долгие часы в одном закрытом для посторонних учреждении, Смоленском историческом архиве, пытаясь найти письменные источники для составления своей родословной. Тысячи материалов прошли через его руки. Это были древние, писанные от руки книги, содержащие росписи дворян, населявших смоленщину на протяжении нескольких веков. Часть этих росписей носила следы затоплений, вторжения мышей и поползновений бумажных червей. Почерк наших предков был ужасным, а их орфография заставила бы преисполниться гордостью второгодника вечерней школы. Автор, чьё сознание было отравлено передовой марксистско-ленинской теорией, приготовился встретить опись дворянских имений, в которых находились тысячи, по крайней мере сотни бесправных крепостных. К глубочайшему удивлению, таких имений не было найдено почти ни одного. Напротив, количество помещиков, владевших несколькими, иногда одним-двумя крепостными, преобладало. Но среднее количество помещиков (лидеров) и крепостных (ведомых) было на том же мистическом уровне и относилось, примерно, как один к шести.
Читателю предоставляется возможность провести анализ круга своих знакомых и определить, какой процент из них относит себя к заядлым шутникам, остроумцам, душе компании. Не окажется ли этот процент совпадающим с количеством природных лидеров, с той же магической 1/7 от общего числа?
Но является ли юмор настолько примитивным явлением, что может быть найден не только у детей, но и у животных? В дополнение к процитированным ранее наблюдениям Ч.Дарвина над приматами сошлёмся на экспериментальные результаты Мейера, который проделывал опыты над обезьянами, выясняя, какие фигуры и предметы его подопытные предпочитают созерцать в течение длительного времени. Мейер пришёл к выводу, что им присущи начатки эстетического наслаждения, они предпочитают строгие формы, ограниченное разнообразие, те внутренние связи воспринимаемого объекта, которые выражают его информационную ценность. Но ведь без строгого соблюдения метрики и других законов стихосложения и поэзия не может быть прекрасной – провёл параллель Мейер.
Участники одной из дискуссий по поводу юмора, найденной на Интернете, высказались в пользу того взгляда, что чувство юмора присуще и другим животным. Один из них писал: “Из моих нынешних псов старший необыкновенно умён. С несомненным чувством юмора. Мало того, что Бэримор прекрасно разбирается, когда с ним говорят всерьёз, а когда шутят. Он и сам не прочь пошутить. Любимая шутка: стащить женину тапочку и, подбрасывая её в зубах или подбрасывая и ловя, с ухмылкой наблюдать через плечо реакцию людей. В отсутствии зрителей его тапки не интересуют”.
Нам представляется, что приведённые данные свидетельствуют в пользу того, что юмор является врождённым свойством и может быть найден не только у людей, но и у других наделённых мыслительными способностями существ. Если это так, то он несёт в себе какую-то функцию, необходимую для выживания и развития рода. Функция эта, конечно, заключается не в простом развлечении, но должна быть не менее важной, чем еда или секс.
Но примитивен ли юмор, или, несмотря на своё интинктивное происхождение, он является одним из высших выражений человеческого разума?
Если удовольствие от юмора получается в результате удовлетворения примитивных потребностей, не вправе ли мы предположить, что для настоящих мудрецов, людей, близких к вершинам разума, это удовольствие обесценивается? Мы не можем утверждать это с определённостью, но заметим, что не существует ни одной улыбающейся иконы. И нет ни одного свидетельства о том, что Иисус смеялся.
2.2.2. Агрессивная природа юмора
“Представляется удивительным, что люди смеются над несчастьями других. Идёт, к примеру, человек по зимней улице, подскальзывается, бессмысленно машет руками и, наконец, падает. Реакция зрителей разнообразна, но после того, как упавший поднимается и смущенно стряхивает с себя снег, большинство, кажется, улыбается или смеётся - случай оказался несерьёзным. Само же падение оказалось довольно комичным случаем, нарушившим обычный наскучивший ритм жизни”.
Приводя этот пример, Дмитриев полагает, что “зритель расслабляется (ничего серьёзного и опасного не произошло!) и начинает смеяться”. Но в этом ли причина смеха? Является ли сострадание причиной того, что мы получаем удовольствие от описанного приключения?
Давайте зададимся простым вопросом: а что такое смешное вообще? Попробуем дать следующее определение: смешным называется событие (не путать с состоянием), которое вызывает смех. С этим определением большинство читателей согласится до тех пор, пока мы не зададим следующий вопрос: можно ли назвать смешными те ситуации, когда человек смеётся над несчастьями других? С величайшим прискорбием нам придётся признать, что такие ситуации существуют. Экспериментальные данные (Robert R. Provine. Laughter. A scientific investigation, стр. 20) обнаружили, “что мы смеёмся охотнее, когда что-то случается с неприятными людьми, чем приятными”. По мнению автора это является одним из свидетельств (заметьте, не мнений, но свидетельств) агрессивных истоков юмора.
Авторы многочисленных исследований, писатели и историки сообщают нам о том, что “в прежнее время хромые, инвалиды, умалишённые и придворные были унижаемы и даже убиваемы в сопровождении издевательств и смеха”.
Публичные казни преступников напоминали сегодняшние праздничные гуляния. Публика смеялась, развлекалась, как на спектакле, в толпе разносились закуски и напитки, а шуты и скоморохи развлекали её и вызывали ещё большее ликование.
Да что там! Когда Иисус умирал на кресте, многие из толпы находили это забавным и упражнялись в остроумии. Им было смешно.
Но прошло ли это прежнее время? Разве в наше время нет людей, которые веселятся, глядя на физический недостаток ближнего, или покатываются со смеху над тем, как кто-то, поскользнувшись, растянулся на льду или догоняет свою сбитую ветром шляпу (в последнем случае даже воспитанный человек зачастую не может сдержать улыбку).
Но не только это. Увы, и сегодня новости сообщают нам, что насилия, производимые толпой, включая масовые убийства, во всём мире сопровождаются ... хохотом. В 1999 году толпы народа смеялись во время этнических насилий в Индонезии и Косово. В американском городе Littleton, Colorado, произошёл случай, когда двое преступников расстреляли много других людей. Сохранились свидетели этого происшествия. Переживший кошмар Арон Кон рассказал, что оба убийцы “смеялись. Они кричали и хохотали. Они испытывали высшее наслаждение в своей жизни” (“Death Goes to School with Cold, Evil Laugher”, Denver Rocky Mountain News, 21 April, 1999).
А разве большинство из нас не радуются искренне, когда удаётся хорошо найденной шуткой поставить своего оппонента в смешное, невыгодное, часто обидное положение. Причём, для этого вовсе не обязательно показать своё действительно умственное превосходство. Шутка, и в этом её сила, как оружия, не обязательно должна быть хорошо аргументированной. Её назначение – психологически возвысить шутника над соперником, поставить последнего в глупое положение. Важным и несомненным наблюдением, к которому мы не раз будем обращаться, является тот факт, что шутник и вышучивамый воспринимают шутку, особенно обидную, совершенно по-разному. Вышучиваемому, как правило, не до смеха. И это ещё раз говорит нам о том, что юмор является своеобразным оружием в борьбе за социальный статус.
Согласно теории психоанализа, в определённых ситуациях юмор и его производное - смех - служат агрессивному поведению групп. З.Фрейд отмечал, что для тенденциозного юмора нужны, в общем–то, три лица: первое - тот, кто использует смех (остроту); второе берётся как объект для агрессивности; и третье, на котором достигается цель смеха (остроты), извлечение удовольствия (“Я” и “Оно”).
Он же полагал юмор одним из проявлений инстинктов - полового и агрессивного. По Фрейду, юмор - такое же средство привлечения самки, как красивый павлиний хвост или яркий петушиный гребень.
Неожиданное подтверждение этого взгляда предлагает нам современная генетика. Василий Вельков (“Смысл эволюции и эволюция смысла”. Лебедь, №375, 16 мая 2004 года) сообщает нам о том, “что половой отбор направлен на усиление вторичных мужских признаков и, одновременно, на повышение степени их предпочтительности самками. В целом, существует положительная обратная связь между способностью самцов впечатляюще демонстрировать свои вторичные половые признаки и способностью самок их оценивать и затем воспринимать их гены. Чем более привлекательны самцы, тем быстрее и чаще их выбирают самки. И тем скорее их дочери будут делать то же самое, и тем более привлекательными будут их сыновья. При половом отборе процесс эволюции идет с ускорением. Но вторичные половые признаки могут быть не только морфологическими, но и поведенческими: способность к лидерству, к добыванию ресурсов и др. А поведение зависит от общих когнитивных способностей, от степени интеллекта. Моделирование эволюции, когда половой отбор идет на поведенческие, а не на морфологические признаки, показало, что в этом случае эволюция идет ещё быстрей, чем когда отбор направлен только на привлекательный внешний вид”.
“Что касается эволюционного смысла внутривидовой агрессии – это всё тот же механизм, отбирающий наиболее “сильные” гены для передачи следующим поколениям. Генетические программы агрессии всегда действуют одновременно с генетическими программами, агрессию сдерживающими, чтобы не погибла вся популяция. От степени баланса между этими противоположно направленными генетическими программами и будет зависеть эволюционный путь вида – воспроизведение, медленное вырождение или быстрое самоуничтожение.
Существуют две основные, дополняющие друг друга, теории эволюции интеллектуальных способностей Homo sapiens и его предков. Одна из них базируется на том, что высокий интеллект (и связанные с ним преимущества) подвергается сильному положительному половому отбору. Другая, т.н., “маккиавеллиевская”, - на том, что субпопуляции, не обладавшие интеллектуальными способностями к адекватному ответу на агрессию, повергаются сильному отрицательному естественному отбору. Половой отбор на усиление интеллекта обеспечивается за счёт того, что мужские особи с высоким интеллектом имеют преимущество при передаче своих генов потомству из-за того, что занимая лидирующее положение в иерархии имеют гарем или “право первой ночи”.
И эволюционный смысл таких высоких человеческих качеств, как остроумие, красноречие, музыкальность, изобретательность, как полагается, в том, чтобы быть привлекательными поведенческими признаками для передачи их генов следующим поколениям.
Существенно, что в X-хромосомах рядом с генами интеллектуальности расположены гены, ответственные за важные репродуктивные функции и, как недавно показано, нарушения в первых изменяют функции вторых. Действительно, среди людей с низким IQ (ниже 70 единиц) более 30% не оставляют потомства, с IQ от 101 до 110 бездетны 10%, а среди тех, у кого IQ выше 131, лишь 3-4% не имеют детей. Эволюционная роль такого устройства половых X-хромосом очевидна”.
Если данные генетики верны, то чувство юмора действительно относится к основным инстинктам. Можно сказать, что чувство юмора встроено в нас, как в сперматозоиды встроен инстинкт продвижения к яйцеклетке.
Д.Левайне, а затем и Р.Косер распространили тезис Фрейда на социальное поведение в целом, утверждая, что юмор и смех всегда содержат некую агрессивность, независимо от того, направлены ли они на определенный объект или нет.
Albert Rapp (“The origin of Wit and Humor”, New York: Dutton, 1951) и его последователи полагали, что “смех является порождением ненависти и враждебности. Если бы враждебность не была присуща человеку, не было бы и смеха (и, кстати, надобности в смешном). Все современные типы острословия и юмора сохраняют свидетельство его агрессивонго происхождения. В некоторых остротах это проявляется более явно, в некоторых – скрыто. Но во всех эти корни сохраняются, если только есть желание и способность признать этот факт. Но многие просто не проявляют желания.
Насмешка, к примеру, обнажает наши клыки и когти. И огромное большинство острот и шуток, доносящиеся до нас по радио (к моменту написания книги телевидение ещё не было в ходу), содержат элементы насмешки. Конечно, они смягчены. Конечно, человек, живущий в цивилизованном обществе, может их принять. Но дикость до сих пор таится в них”. “Это, - продолжает Rapp, - является одним из величайших парадоксов: в то время, как существует нечто явно враждебное и упадочное в смехе, временами некоторые типы смешного полны очарования и дружелюбности. Хорошее чувство юмора – одно из наших лучших достоинств. Способность видеть смешное в окружающем, заставлять окружающих смеяться, являются нашими излюбленными чертами.
Как же объяснить этот парадокс? Каким образом один и тот же предмет может быть благородным и низменным, дружелюбным и враждебным, потенциальным благословением нашим и потенциальной опасностью? Все важные вопросы, задаваемые людьми по поводу остроумия, юмора и смеха, сводятся именно к этому”.
Rapp сделал попытку реконструкции эволюции смешного: “... единый источник, из которого выросли все современные формы остроумия и юмора, это триумфальный рёв в древней дуэли”. Наиболее вероятным исходом этой дуэли являлся ликующий победитель и скорбящий (в лучшем случае) побеждённый. Способ, которым победитель высвобождал свою энергию, являлся смех, а неудачник ... плакал. Партия победителя тоже хохотала, а принадлежавшие к стану побеждённого грустили. Rapp полагал, что насмешка была первой и долгое время единственной формой смеха. Пещерный человек смеялся над физическими несчастьями других, поскольку они предвещали победу в предстоящем сражении. Впоследствии преднамеренная насмешка стала заменять схватку и, вероятно, являлась одним из путей, с помощью которых побеждённый мог взять реванш.
Rapp считал (и, надо признать, совершенно верно) что тенденция ликовать даже над серьёзными несчастьями других нами далеко не изжита.
Давно ли словесная схватка вытеснила схватку физическую? Произошло ли это когда люди жили в пещерах или когда они стали строить города? Нам представляется, что юмор возник одновременно с возникновением человечества. Действительно, схватки за социальное лидерство существуют и среди животных, но ведь животные, практически, никогда не состязаются до смертельного исхода. Иногда их дуэль ограничивается демонстрацией размеров или эстетического превосходства, как у павлинов. Иногда дуэль приводит к боданию или толканию. Но даже ядовитые змеи не кусают друг друга. У животных есть способы “морального” подавление соперника. Почему не допустить, что “моральные” схватки были в ходу и у самых первобытных народов? Мы полагаем, что юмор должен был иметь место и в древнем мире. Он, скорее всего, был частью обыденной жизни пещерного человека, который отнюдь не был глупее нас с вами, уважаемые цивилизованные современники.
В наше время физическая схватка превратилась в дуэль остроумия. Ежедневно мы соревнуемся и отачиваем своё соревновательное мастерство не в физическом, но в умственном превосходстве, где оружием служит наш ум и способность находить решения.
Ещё два мнения.
Martin Grojahn (“Beyond Laugher. New York: McGraw-Hill, 1957) писал так: “Подводя итоги, остроумие начинается с намерения нанести ущерб, хотя наша культура заставляет нас скрывать. ... Чем лучше мы скрываем это, тем удачнее шутка”.
William Fry (“Sweet Madness”, Palo Alto, CA: Pacific Books, 1963) пошёл ещё дальше. Рассматривая отношения между индивидуумами, вовлечёнными в смех, он предположил, что юмор содержит агрессию одного индивидуума против другого. Он провёл параллель между словесной дуэлью и настоящей схваткой в бою. В этом соревновании у нас есть все шансы проиграть, даже не осознавая того факта, что мы участвует в состязании.
Важность юмора для человечества доказывается ещё и тем наблюдением, что очень немногие соглашаются с тем, что у них отсутствует чувство юмора. Стивен Ликок пишет: “... как это ни странно, но я ещё не встречал человека, который бы не думал о себе того же. Каждый признает, когда этого нельзя избежать, что у него плохое зрение или что он не умеет плавать и плохо стреляет из ружья. Но избави вас Бог усомниться в наличии у кого-либо из ваших знакомых чувства юмора - вы нанесёте этому человеку смертельную обиду”. Похоже, что чувство это инстинктивно полагается людьми чем-то жизненно важным для них.
Дарвин и Спенсер полагали, что смех играет важнейшую роль для нашего выживания.
Дмитриев писал, что “вся система творчества и потребления юмора может быть представлена своеобразным зеркалом общественной сути человека, одной из форм его самоутверждения”. “Как булыжник – оружие пролетариата, танки – оружие правительства, так анекдот (политический, прим. автора) – оружие интеллигенции”.
Мы с объективностью и некоторым смущением должны признать, что смех имеет отношение к доминированию над другими и его агрессивная природа находит экспериментальное подтверждение.
А если у читателя остаются на этот счёт какие-то сомнения, мы попросим его обратить внимание на два хорошо известных всем факта.
Первый: дети часто жестоки в своих насмешках. Вспомните фильм “Чучело”. Если этого мало, вспомните своё детство, вспомните класс, двор, пионерлагерь. Напрягите свою память.
Второй: проанализируйте отношения самых близких людей, именно, членов одной семьи. Много ли мы можем найти семей, в которых муж, жена, тёща, дети, братья и сёстры не соперничали ежедневно за лидерство, влияние, принятие решений?
2.2.3. Социальное значение юмора
Нам хорошо известно выражение - “начальство шутит”. Но отдаём ли мы себе отчёт в действительном значении этой краткой формулы? Представим себе некоторую группу людей, находящихся в свободном общении, но имеющих разный социальный статус. Было бы неверным связывать этот статус с интеллектульным потенциалом людей, входящих в эту группу. В ней могут быть старшие по возрасту и успевшие стать профессорами или генералами, но в ней могут находиться и одарённые молодые люди, “несущие” маршальский жезл в своём солдатском ранце или аспирантском портфеле.
R. Provine провёл ряд интересных исследований в профессиональных коллективах. Наблюдения над одним из них, состоящем из психологов, показали, что высшие по званию произвели за исследуемый период 7,5 шуток на человека, стоящие чуть ниже по профессиональному статусу выдали “на-гора” только 5,5 шуток, а младший профессиональный состав всего лишь 0,7 шуток каждый.
Можно ли представить себе группу офицеров, разных по званию, которые свободно бы подшучивали друг над другом? Скорее всего, генеральские шутки будут преобладать в этой среде. И нам кажется, это не вызвано тем, что генеральское звание присваивается за умение шутить. Автору пришлось провести некоторое время в военном госпитале, где любимым развлечением пациентов, одетых в уродливые синие халаты, была игра в домино. Она вызывала большое оживление и привлекала зрителей. Неудачливые партнёры высмеивались с военной прямотой и грубостью. В один прекрасный день мы стали свидетелями совершенно гоголевской сцены. Наиболее незадачливый игрок выписывался из госпиталя и пришёл сыграть последнюю партию со своими партнёрами. Играл он так же плохо, но, Боже Праведный, охота смеяться над ним совершенно пропала. Ибо перед прапорщиками и младшими офицерами предстал человек в полковничьей форме. Шутил в этот день исключительно он. И всегда удачно!
В ещё большей степени социальное разделение шутников и вышучиваемых можно наблюдать в странах, где сохранилась кастовая система. В южной Индии, например, мужчины, принадлежащие к низшей касте, хихикают, обращаясь к представителю высшей касты. Но тот же человек внезапно начинает выражаться умно и ясно в присутствии людей из низшей касты.
Зачем, в самом деле, прибегать к шуткам безраздельному монарху или единовластному правителю? Мы все знакомы со сборниками “Физики шутят”, “Музыканты шутят”, но кто видел сборники “Короли шутят” или “Генералы шутят”? А вот президенты ... те, да - шутят. Ибо президенты – не короли и не генералы, они – лица выборные. Шутят и кандидаты в президенты, да ещё как шутят. Ни одна предвыборная речь не обходится без юмористических пассажей или сарказма. Юмор в демократической системе является оружием в борьбе за власть. Причём, оружием настолько же убийственным, насколько нелогичным. Когда Рональд Рейган готовился к предвыборным дебатам, его противник Джимми Картер нашёл пробел в программе соперника и часто строил свои вопросы на этом пункте. Во время решающей телевизионной дискуссии мистер Картер задал свой вопрос в очередной раз. Но Рейган и не подумал отвечать на него. Он посмотрел на своего противника с иронией и произнёс с оттенком досады: “Now, there you are again”, то есть, что-то вроде “Ну, пристал, как банный лист”. И ... выиграл выборы. А Картер, который был по существу прав, проиграл.
R. Provine (стр. 30) приходит к несомненному выводу о том, что “юмор имеет настолько высокую социальную ценность, что только старшие по социальному положению могут себе его позволить”.
Но ещё более очевидной становится социальная природа юмора, если мы ответим на вопрос: для кого мы смеёмся? Мы же дышим, можем есть и пить в одиночку. У нас не пропадает желание поесть или выпить стакан воды, если рядом нет никого, кто мог бы эту процедуру наблюдать. Смеёмся ли мы для себя или для других?
R. Provine просил своих студентов заполнять специальный дневник, отмечая случаи, когда они смеются и обстоятельства, сопровождающие смех. Оказалось, что студенты смеялись в присутствии кого-либо в 30 раз чаще, чем в одиночестве.
Автор этих строк провёл своё мини-исследование. Он опрашивал окружающих разного пола и возраста, было ли им смешно в условиях абсолютного одиночества, именно, во сне. Никто из опрошенных не смог припомнить ни одного такого эпизода. Во время сна у нас нет ... аудитории. Для кого же смеяться?
Смех, как и речь, является звуковым выражением, которое мы редко используем, если не находимся в обществе других.
Процитируем ещё два интересных наблюдения. R. Provine провёл исследования над тем, кто смеётся чаще, мужчины или женщины, выступающие или аудитория.
Ответ на первый вопрос оказался неоднозначен, иллюстрацией чему может послужить следующая таблица:
Выступающий |
Аудитория | Эпизодов |
Смех выступающего |
Смех аудитории |
Мужчина | Мужская |
275 | 75,6% |
60,0% |
Женщина |
Женская | 502 |
86,0% | 49,8% |
Мужчина |
Женская | 238 |
66,0% | 71,0% |
Женщина |
Мужская | 185 |
88,1% | 38,9% |
Обратите внимание, что мужчины (лидеры по природе) не совсем склонны смеятся над шутками противоположного пола, в то время, как женщины не только смеются чаще, но охотнее смеются над шутками мужчин, чем представителей своего же пола.
Приведённая таблица даёт нам ещё один ключ к пониманию природы юмора. Если бы мы ограничили наше исследование отвлечёнными теориями, объясняющими, что такое смешно и как разрешение противоречия приводит к смеху, нам никогда не удалось бы подойти к ответу на простой вопрос: почему выступающие смеются чаще, чем слушатели. Но из экспериментальных данных следует, что выступающие смеются чаще, чем аудитория. Почему человек, рассказывающий анекдот в тысячный раз, смеётся громче и заразительнее, чем аудитория. В то же время, если среди слушателей находится человек, слышавший анекдот хотя бы один раз, он как правило, не смеётся. Ему скучно.
“Любой человек, - пишет Дмитриев, - контактируя с другими, как правило, стремится сохранить свой образ, поддержать свой престиж. Признание последнего со стороны других лиц является такой потребностью, которая стимулирует активность поведения. Читатель наверняка знает из своего опыта, что рассказчик анекдотов никогда не довольствуется самим рассказом. Признание компании, если, конечно, оно состоится, приносит рассказчику не сравнимое ни с чем удовлетворение”.
Не является ли этот, ежедневно наблюдаемый нами факт, прямым указанием на то, что юмор направлен на достижения превосходства над окружающими, на повышение социального статуса “юмориста”? *
Но почему тогда смеётся аудитория? Можно ли объяснить её смех также стремлением к повышению социального статуса? Ниже мы увидим, что это предположение не лишено смысла.
Легко увидеть, что ни одна теория не может объяснить всё многообразие юмора, если она не учитывает его социальную природу. Возьмём такой распространённый жанр, как пародия. Талантливая пародия неизменно вызывет улыбку и обречена зачастую на более долгую жизнь, чем оригинальное, пародируемое произведение. Все знают и помнят великолепного Александра Иванова и его неподражаемую манеру ведения передачи “Вокруг смеха”. Но все ли помнят и знают имена спародированных им поэтов?
Сымитируем ситуацию. Представьте себе, что вы – известный, маститый поэт, лауреат, окружённый членами семьи, приготовившейся к просмотру телепередачи “Вокруг смеха”. Вы недавно опубликовали прекрасные, полные пафоса и человеческого достоинства строки: “Во всяком случае, с Фордом я лобызаться не стану!”. И вдруг с экрана телевизора на всю страну огромную звучат следующие строки В.Лифшица:
“За Робертом Рождественским рыдая мистер Форд:
“Ах, почему ты, Роберт, так нестерпимо горд?
Ты подари мне, Роберт, горячий поцелуй”.
“No, - отвечает Роберт, - no, мистер, не балуй” и т.д.
Члены семьи, особенно дети и внуки, безудержно смеются, но смешно ли вам? Вас, народного поэта, только что едко и справедливо выставили на всенародное осмеяние.
Читатели старшего поколения наверняка помнят “Клуб 12 стульев”, занимавший 16-ую страницу “Литературной Газеты”. Рождённый фантазией Вл. Владина великий душелюб и людовед Евг. Сазонов безудержно высмеивал писателей и поэтов в своих талантливых пародиях. Душелюб не щадил никого. Не всем пародируемым это нравилось, но до протестов дело доходило редко. Так продолжалось до тех пор, пока Евг. Сазонов не сочинил пародию на автора многотомной книги о жизни В.И.Ленина, живого классика Мариэтту Шагинян. Это было не первое юмористическое произведение, посвящённое великой романистке. В 20-х годах Александр Архангельский написал ей следующее четверостишие:
“Широту её размаха
Не уложишь
в писчий лист:
Поэтесса, лектор, пряха,
Шерстовед и романист”.
Мудрый А.Архангельский знал, что и кому писать в сложное время, в котором ему доводилось жить и трудиться. Эта эпиграмма повышала социальный статус романистки. А вот Евг. Сазонов не оценил ситуацию. Не будучи вооружённым теорией юмора, изложенной в настоящей работе, он опубликовал остроумную пародию на маститого литератора. И литератор ... обиделась. Через пару номеров на 16-ой странице “ЛГ” было опубликовано официальное извинение редакции и признание бестактности и неуместности пародии на Мариэтту Шагинян. По какой-то причине оценки пародии читателями “Литературки” и писательницей оказались диаметрально противоположными.
Бергсон полагал, что “смех обладает излечивающим действием. Предназначенный для унижения, он должен причинять моральную боль человеку, на которого он направлен. Посредством смешного общество берёт реванш за те свободы, которые сопровождает смех. Если смех несёт печать симпатии или расположения к объекту насмешки, он не выполняет своей миссии”.
Было отмечено (D.H. Monro, “Argument of Laugher. Melbourne: Melbourne University Press, 1951), что смех может носить и защитную функцию. К этой плодотворной идее мы ещё вернёмся при рассмотрении защитной функции юмора (раздел 3).
Тезис о социальной природе смеха становится ещё более убедительным, если задаться вопросом о том, что является антитезой смешного. Если смех является выражением счастья и подъёма по социальной лестнице, то какое психологическое состояние выражает несчастливое настроение ума и по этой же лестнице спуск?
Этим вопросом задавался Л.Карасёв. В отличие от А.Ахиезера он предложил в качестве антитезы смеха чувство стыда. В этом, на первый взгляд неожиданном, решении есть своя логика, подтверждающаяся большим фактическим материалом, который автор привлекает из самых различных областей, включая сюда философию, психологию, историю, филологию и т.д.
Антитеза смеха и стыда составляет идейный стержень всей концепции исследования Карасёва о прошлом смеха, его происхождении и проблемах смеха сегодняшнего и завтрашнего. Карасёв находит все соответствующие смеху параметры в феномене стыда. Автор отмечает “умственный”, рефлексивный характер стыда, неожиданность, непредсказуемость момента его возникновения, невозможность подавить в себе это чувство с помощью разума, хотя по природе своей оно глубоко разумно, сила аффекта, его связь с областями этики и эстетики и т.д.
Согласно Карасёву стыд - это смех, перевернутый с ног на голову. Стыд — “отрицательный модус” смеха, их родство можно обнаружить не только в развитых формах, но и в самой точке возникновения. Стыд, как и смех, тоже оказывается двойственным: есть “стыд тела” и есть “стыд ума”. Если “смех ума” исторически использует уже готовую маску “смеха тела”, то “стыд ума” точно так же использует маску своего примитивного предшественника - “стыда тела”.
“Возникнув, стыд и смех ведут себя очень схоже: и тот, и другой являются непрошенно, завладевают нами полностью, останавливая время и пуская его вспять. Со стыдом справиться так же трудно, как и с приступом хохота. Подобно спазмам смеха, возвращающим нас к чудесному моменту обнаружения нашего превосходства, “спазмы” стыда возвращают к ситуации, в которой наша вина стала явной и осознанной “изнутри”. Причем в обоих случаях действительная, внешне–физическая прагматика отсутствует: стыд, приносящий нам сильнейшие и вполне реальные страдания, на самом деле не связан с какой–то реальной, актуальной угрозой. Смех же, дающий нам не менее сильную радость, никак не соотносится с действительным, “всамделишным” благом. Стыдясь, мы не становимся беднее, а смеясь — богаче”.
Эта замечательное сравнение даёт нам ещё один аргумент в пользу того, что смех связан с продвижением по социальной лестнице вверх (в отличие от стыда, когда мы опускаемся вниз), а юмор является средством для этого продвижения, нашим оружием в социальном общении.
2.2.4. Смех как выражение удовольствия
Вряд ли стоит тратить усилия, чтобы убедить наших читателей в справедливости положения, вынесенного в заголовок. Почти все исследователи единодушны на этот счёт. Смех вызывается удовольствием. Мы смеёмся, когда нам хорошо. Но только в редких случаях человек смеётся просто потому, что ему хорошо. Ему должно быть действительно хорошо! Многие помнят ночной эпизод из фильма “Военно-полевой роман”, в котором открывается окно, из него высовывается мужчина в белье и, смеясь, кричит на всю улицу: “Хорошо-о-о!!!” в то время, как счастливая и смущённая жена оттаскивает его от окна. Этого человека можно понять. Ему в этот момент было о-о-очень хорошо!!!
Смех - это врождённая реакция на хорошее настроение, свойственная не только человеку, но и высшим животным - обезьянам, например. Новорождённый младенец очень рано начинает улыбаться. Его улыбка и смех - показатели чисто физического комфорта, удовлетворения его первичных стремлений и потребностей, прежде всего голода. Улыбка и смех - это естественная реакция на удовлетворения стремления. У очень молодых людей смех служит выражением здоровья, избытка и брожения жизненных сил.
По мере роста, развития и формирования общественных связей человека смех приобретает социальную роль, становится одним из средств социального общения. С возрастом наряду с первичными врождёнными стремлениями у человека формируются вторичные стремления и их конкретные проявления - желания. Удовлетворение их также вызывает положительные чувства и внешне проявляется улыбкой и смехом.
Дмитриев справедливо полагал, что “Смех радости и смех ума выражаются в одной и той же форме - вот в чём причина, — отождествления этих двух различных чувств, и вот в чём причина традиционного противопоставления смеха и плача. Смех - знак радости; оттого так естественно противопоставить его слезам”.
А.Лук подверждал эту мысль и добавлял, что “наибольшую радость может доставить человеку работа мышления. Известный учёный, автор "Истории физики", лауреат Нобелевской премии Макс фон Лауэ писал, что "понимание того, как сложнейшие разнообразные явления математики сводятся к простым и гармонически прекрасным уравнениям Максвелла, является одним из сильнейших переживаний, доступных человеку".
А вот что рассказал в автобиографических записках великий натуралист Чарльз Дарвин:
"Я обнаружил, правда бессознательно и постепенно, что удовольствие, доставляемое... работой мысли, несравненно выше того, которое доставляют какое-либо техническое уменье или спорт. Главным моим наслаждением ... в течение всей жизни была научная работа, и возбуждение, вызываемое ею, позволяет мне на время забывать, а то и совсем устраняет моё постоянное плохое самочувствие".
Будучи физиологическим выражением удовольствия, акт смеха и сам по себе приятен, вызывает эйфорию, чувство благополучия и комфорта: "Из всех телесных движений, потрясающих тело и душу вместе, смех есть самое здоровое: он благоприятствует пищеварению, кровообращению, испарению и ободряет жизненную силу во всех органах", - пишет в "Макробиотике" Х. Гуфеланд - лейб-медик прусского короля Фридриха.
А вот известное мнение выдающегося английского врача XVII века Сиденгема: "Прибытие паяца в город значит для здоровья жителей гораздо больше, чем десятки мулов, нагруженных лекарствами".
А. Лук справедливо указывал на то, что смех может быть вызван как ощущением комфорта, в том числе физического, так и внезапно устранённой опасностью. Лук полагал, что “акт смеха сам по себе приятен, вызывает эйфорию, чувство благополучия и комфорта, будучи физиологическим выражением удовольствия”.
Но хорошее настроение не является единственной причиной для смеха. Мы не можем смеяться постоянно, даже проживая в этом лучшем из миров. Чтобы вызвать смех, необходимо, чтобы счастливое настроение превышало обычный уровень, имело всплеск, импульс. Нам нужно, чтобы амплитуда этого импульса намного превосходила уровень просто хорошего настроения.
2.2.5. Условия для возникновения смешного
Вопрос, вынесенный в заголовок этого раздела, отнюдь не направлен на раскрытие природы смешного. Определить условия для возникновения смеха и причину смеха – задачи совершенно разные. Все знают, что яйцо, брошенное на стол с высоты 1 сантиметр, имеет шансы остаться целым, в то время, как яйцо, упавшее со стола на твёрдую поверхность пола, таких шансов не имеет. Но для того, чтобы понять причину этого, нужен был гений Исаака Ньютона, сообщившего нам основные законы механики.
Проводя элементарные наблюдения над магнитами, любой может определить, что два магнита иногда притягиваются друг к другу, а иногда отталкиваются. Начальная теория, созданная для объяснения этого явления, “объяснила” отталкивание и притяжение тем, что один конец магнита стали называть “северным полюсом”, а противоположный конец – “южным”. В этом объяснении был очевидный практический смысл, но к пониманию природы взаимодействия магнитов это продвинуло нас не более, чем окрашивание северного полюса в синий, а южного - в красный цвет. И только много позднее, когда было обнаружено, что магнитное поле постоянных магнитов вызывается вращающимися в параллельных плоскостях электронами, усиливающими магнитное поле друг друга, наше понимание расширилось до уровня настоящей физической теории.
Смех, как уже говорилось, существует независимо от нашего желания. С ним приходится иметь дело как с данностью, природным явлением. Очевидно, что начать изучение этого явления необходимо с изучения условий его возникновения. Точнее, с условий возникновения того мощного кратковременного импульса, который даёт нам объективное, хотя и непонятное ещё, ощущение счастья.
Гегель в "Науке логики" привёл оригинальные, глубокие суждения по интересующему нас вопросу. Он подошел к анализу остроумия как формы мышления. Гегель полагал, что “Обычное представление схватывает различие и противоречие, но не переход от одного к другому, а это самое важное”. Он считал, что остроумие несёт в себе противоречие, высказывает его, приводит вещи в отношения друг к другу, заставляет "понятие светиться через противоречие", но не выражает понятия вещей и их отношений. Мыслящий разум, по Гегелю, заостряет притупившееся различие различного, простое разнообразие представлений до существенного различия, до противоположности.
В настоящее время считается общепризнанным, что любое остроумное высказывание основано на своего рода противоречии, некоей неожиданности, противоречащей строгой логике.
Гегель
подошёл очень близко к разгадке природы юмора. Но ни он, ни его последователи
не сумели преодолеть тонкий барьер, отделяющий их от истины.
Едва ли можно
считать, что словесной формулой Гегеля исчерпывается природа остроумного. Слова
"светящееся противоречие", как указывали последующие исследователи, сами
нуждаются в расшифровке.
Hazlitt приводит длинный перечень вещей, которые заставляют человека смеяться. Например, карикатура человека с носом в форме бутылки, вид карлика рядом с гигантом. Люди смеются над одеждой иностранцев, а они над нашей. Три трубочиста и три китайца, столкнувшись на лондонской улице, смеются друг над другом буквально до упаду и т.д.
З.Фрейд, Ч. Дарвин, Eastman и многие другие считали, что для того, чтобы смеяться, человек должен находиться в счастливом состоянии ума.
Фрейд, кроме того полагал, что человек должен быть подготовлен к восприятию шутки, должен ожидать её.
Мы знаем по опыту, что многие комедианты, даже не читавшие Фрейда, подготавливают публику, сообщая ей, что сейчас последует шутка или смешная история. Иногда они прибегают к объявлению типа: “Это была шутка, шутю я так”. Гениальный приём нашёл М.Жванецкий. Он выходил на сцену и произносил совершенно невинную фразу: “И что интересно: министр мясной и молочной промышленности существует и хорошо выглядит”. После чего следовала пауза. Пауза затягивалась. И только секунд через 10 до публики доходило, что это была шутка и по залу прокатывался нарастающий смех.
Фрейд справедливо полагал, что юмор лучше воспринимается в благоприятствующих его восприятию обстоятельствах. Опытный тамада начинает по-настоящему шутить после нескольких рюмок, принятых гостями. “Разогретые” гости легче настраиваются на юмористический лад. Граница эта очень тонка. Один из записных остряков поведал автору, что однажды и этот приём не сработал. “Понимаешь, - говорил он, - начал я, как обычно, выдавать хохмы после третьей. Вижу – не идёт, не смеются. В чём дело? Потом понял: холодно было в помещении, от трёх первых порций публика не разогрелась”.
Джон Локк в трактате "Опыт о человеческом разуме" также сделал попытку проведения различия между остроумным высказыванием и просто суждением. Суждение, согласно Локку, состоит в тщательном разделении идей. Суждение обращает внимание не на сходство, а на различие, каким бы малым оно ни было. Цель суждения Локк видел в том, чтобы избежать заблуждений, основанных на случайном, несущественном сходстве.
Остроумие,
считал он, лежит прежде всего в сближении идей и в их объединении, быстром и разнообразном,
которое дает ощущение удовольствия.
Дж. Эддисон,
уточняя взгляды Локка, отметил, что не всякое объединение идей остроумно, а лишь
неожиданное. Кроме того, в основе остроты может лежать не только сходство идей,
но и их противоположность.
А.Лук подошёл очень близко к разгадке юмора, когода пытался проанализировать роль временного фактора в реакции на комическое. Он цитирует Марка Твена в его анализе важности паузы и приходит к выводу, что для уяснения “соли” шутки, анекдота требуется определённое время. “Если мысль эта станет сразу же ясна или, напротив, понадобится слишком долго доискиваться до неё, то эффект остроумия в значительной мере ослабевает, а иногда и вовсе улетучивается. Впрочем, случаи, когда острота “доходит” до слушателей спустя несколько дней и вызывает смех, не так уж редки. Но всё же существует некоторое оптимальное время “уяснения”.
Мирослав Войнаровский (2003) определил юмор как “неожиданность, резко превращающуюся в понимание”. Он, как и А.Лук, подошёл очень близко к разгадке смешного, уделив внимание фактору времени. Войнаровский писал: “Человеку не удаётся предсказать заранее, что будет сказано и наступает некоторая пауза, задержка в понимании. Недаром анекдоты устроены как простые и неожиданные загадки: надо быстро оправиться от неожиданности, а потом разгадать, что же имел в виду говорящий. Поиск отгадки не должен занимать много времени. Не более 10 секунд. Иначе смешной эффект исчезает. Почему это происходит - можно гадать (подчёркнуто нами), но это уже совсем другой вопрос”.
“Еще более важно, чтобы озарение наступало разом, резко, почти мгновенно. Если озарение наступает поэтапно, как при решении задачи, то смешного эффекта не будет. Это значит, что искомая разгадка должна быть очень простой, неразделимой на много шагов, каждый из которых надо отгадывать последовательно. Озарение должно наступить быстро - не более, чем за 1, максимум 2 секунды после того, как человек начал догадываться о разгадке. Тогда возникает этот самый эффект - подобный вспышке, удару барабана или толчку, который внешне разряжается в смех или улыбку.
Однако, когда мы понимаем смысл, спрятанный в аниксе, это доказывает нам, что мы всё-таки достаточно умны. Это снимает с нас подозрение в глупости. Что вызывает радость. Этим же объясняется и требование быстроты озарения. Если мы слишком долго разгадываем аникс, значит мы глупы. Если мы разгадываем его шаг за шагом, плавно, то это выглядит как более серьёзные усилия, чем ответ, полученный мгновенно в результате озарения.
Приятно возвыситься над другими, но особенно приятно возвыситься над великими. Ясно, что трудный путь для честолюбия - совершить нечто великое - в данном случае особенно сложен. Остается лёгкий путь - через унижение других”.
Александр Лук полагал, что “быть может, то общее, что есть во всех приемах остроумия, - это выход за пределы формальной логики". В разобранных им вариантах остроумия: нелепости, ложного противопоставления, ложного усиления и других - этот выход за пределы формальной логики выражается просто в нарушении закона тождества, закона противоречия, закона исключённого третьего и закона достаточного основания. Лук приходит к великолепной догадке: “Отыскание и внезапное осознание логической ошибки, особенно чужой, и есть, вероятно, та пружина, которая включает положительную эмоцию и сопутствующую ей реакцию смеха, - при условии, если нет причин, подавляющих положительное чувство. Смех в данном случае - выражение интеллектуального триумфа от нахождения ошибки”.
Это высказывание А. Лука приоткрывает нам завесу над тайной смешного, но не даёт ответа на главный вопрос. Если смех является выражением интеллектуального триумфа, то почему ещё больший интеллектуальный триумф не сопровождается приступами смеха? Человек ликует, поняв незначительную загадку в телеграмме: “Рабинович не стоит и не лежит” или заметив опечатку в стихотворной строчке: “Шестирылый серафим на перепутье мне явился”. Но почему тот же человек, решив несравненно более сложную интеллектуальную задачу, например, сложный математический пример, или шахматный этюд, или нетривиальное уравнение, то, чем действительно можно гордиться, очень редко разражается приступами смеха?
Все известные автору теории юмора останавливаются перед этим вопросом. Они поясняют, что юмор вызывается противоречием, требующим разрешения, разгадки точно так же, как ранние теории магнита привели к обнаружению полюсов, но в то же время механизм взаимодействия остаётся скрытым совершенным туманом.
Характерным примером являются современные лингвистические теории. Все они сходятся на положении Гегеля, но попытки объяснить природу юмора ведут только к рассмотрению природы неожиданности, “светящегося противоречия” под разными углами, кто с точки зрения семантики, кто - семиотики и прочих сложных предметов, доступных только специалистам.
Между тем, механизм юмора прост и примитивен. Юмор доступен всем слоям общества, более того, низшим слоям в большей степени, чем высшим. Поэтому и объяснение его природы должно быть простым. Простым и понятным любому.
Но такого объяснения мы пока не обнаружили.
2.2.6. Попытки математического подхода
Всякая наука только тогда может называться наукой, когда она получает математический аппарат.
Естественно, что эта задача не всегда под силу представителям психологических и лигвистических наук, но попытки “поверки алгеброй гармонии” делались. Делались они и в области юмора и прилегающих к этой области исследований.
Мозг, как известно, способен выполнять сложнейшие математические и логические операции совершенно бессознательно. Что, если он выполняет такие же операции и при восприятии юмора? Можно ли составить какие-то, пусть приблизительные математические уравнения, описывающие эту работу и дающие в результате величину, амплитуду эмоций. При превышении этой амплитудой некоего (вполне индивидуального) уровня возникает реакция смеха. Малый уровень амплитуды приводит к внутренней улыбке, чуть заметному изменению выражения лица, большая амплитуда растягивает губы, а ещё большая приводит к генерации слышимых отрывистых звуков, называемых смехом.
Не имеющее, на первый взгляд, отношения к рассматриваемому предмету высказывание Лейбница о том, что “музыка есть радость души, которая вычисляет, сама того не сознавая”, на самом деле вполне релевантно и даёт нам намёк на то, что происходит на самом деле при восприятии смешного.
Биркгоф полагал, что эстетическое наслаждение зависит от гармонических взаимосвязей в системе воспринимаемых объектов. Он даже предложил формулу M = O/C,
где M - эстетическая мера предмета, O - упорядоченность , а C - сложность. Биркгоф утверждал, что эстетическое наслаждение можно свести к математическим законам ритмичности, гармонии, равновесия и симметрии.
Моррис придерживался несколько иной точки зрения. Он считал, что совершенный стихотворный размер настолько монотонен, что становится невыносимым. Вот почему поэты обратились к свободному стиху, к сменам ритма. То же и в области изобразительных искусств: геометрические пропорции внешнего мира являются мерой, от которой искусство всегда должно удаляться. Степень этого удаления определяется не законами, а чутьём художника. Именно это удаление от идеальных законов природы делает произведение искусства прекрасным. В незамысловатом крестьянском горшке, по мнению Морриса, больше очарования, чем в греческой вазе, имеющей совершенную геометрическую форму. Представления Морриса, на самом деле, не противоречат, но дополняют взгляды Биркгофа. На наш взгляд, мы получаем особенное удовольствие, когда производим подсознательные операции (вычисления), соответствующие верхнему пределу наших возможностей. От привычной, монотонной работы трудно получить удовольствие, сравнимое с интеллектуальным триумфом. Именно поэтому пресыщенные четырёхстопным ямбом поэты стали изобретать для мозга более сложную работу, поэтому художники отошли от “Чёрного квадрата” и пейзажей с берёзками и занялись поисками новых форм, удовлетворяющих их повышенным запросам.
Юмористы так же заняты поисками новаторских форм. Мы покажем, что высшее воплощение это стремление нашло в так называемых абстрактных анекдотах.
Виктор Раскин предложил следующую формулу смешного:
Х = f(Рассказчик, Слушатель, Стимул, Жизненный опыт, Пcихология, Ситуация, Общество),
причём Х может принимать как положительные (Смешное), так и отрицательные (Несмешное) значения.
М. Войнаровский приводит следующее формальное описание механизма неожиданности и его разгадки, которые мы приведём в сокращённом виде.
“Пусть мы достигли точки неожиданности и пытаемся предсказать последующие события. На этот момент мозгу известны вступление и ловушка и неизвестна развязка. Каждый вариант развязки соответствует одному элементарному исходу: y1, y2,..., ym. Все эти исходы вместе составляют множество возможных исходов M. Когда мы делаем предсказания, слушая речь, наш мозг выбирает некоторое количество случайных исходов yj, для которых максимальна вероятность p(yj). Эти исходы образуют множество наиболее вероятных исходов K, которое является подмножеством M и содержит k элементов (k ≤ m).
Ввиду ограниченного времени и огромного m мозг не способен выполнить оценку вероятностей для всего множества M и потому величина k много меньше m. Естественно, мозг не использует такой надёжный, но медленный алгоритм, как полный последовательный перебор. Вместо этого применяются какие-то другие алгоритмы, для нас до конца неизвестные. В результате во множество K попадает некоторое количество элементов M, соответствующих самой высокой вероятности, а какие-то исходы (тоже имеющие высокую вероятность) туда не попадают. Их вероятность принимается равной нулю, а сумма вероятностей уже оцененных событий нормируется к единице:
p'(yj) = 0 для yjK
и
p'(yj) = p(yj) / S для yjK,
где S = Σp(yj) по всем
j таким, что yjK.
Это - неточно, но мозгу остается довольствоваться такой оценкой, как приблизительной и единственно доступной. Надо сказать, что мозг, похоже, делает параллельно много оценок для разных вариантов множества M. Например, возможны оценки насчет того, какое конкретное слово будет следующим или насчет того, какая это будет часть речи: например, глагол или предлог.
Эффект неожиданности заключается в том, что наступает событие yj, которое не было причислено ко множеству K”.
У читателя может возникнуть законный вопрос: каким образом всё приведённое в данном разделе может привести нас к разгадке природы юмора? Не похоже, чтобы мы сумели прийти к пониманию эффекта, вызываемого меткой остротой, анекдотом, куплетом, карикатурой, юмористическим рассказом.
За мной, читатель, и я покажу тебе, что мы стоим на пороге открытия!
*Когда эти строки были написаны, один очень умный человек сделал существенное замечание. “Опытные рассказчики (он привёл пример Юрия Никулина и других профессиональных юмористов) сохраняют серьёзное выражение лица. Рассказчики анекдотов высшего класса никогда не смеются”.
С этим мнением нельзя не согласиться. Но нам кажется (и наш собственный опыт говорит об этом), что серьёзное выражение – это только маска. Внутреннее удовольствие, которое испытывает записной юморист, душа компании, всегда велико. Он просто умеет сдерживать внешнее проявление смеха. Не думается, что им действительно грустно. Иначе зачем бы они это делали? Профессионалы же, это совсем другая категория. Они выдают свои заученные шутки в обмен на презренный металл.
Из сказанного в разделе 2.2.2. (Агрессивная природа юмора) можно сделать вывод о том, что юмор – удел сильных и агрессивных особей нашего рода. Но иерархия в нашем обществе не является чем-то раз и навсегда установившимся. Борьба за место наверху происходит постоянно.
Те, кто временно оказался внизу и не имеет возможности шутить так же непринуждённо, как вышестоящие, вынужден пользоваться юмором, который мы назовём “защитным”.
Мы ограничимся четырьмя видами “защитного” юмора, в которых эта функция прослеживается отчётливо. К этим видам отнесём: юмор военный, политический юмор (в странах, где свобода слова ограничена), юмор еврейский, и то, что называют “пир во время чумы”.
Здесь может быть проведена аналогия с японской борьбой дзюдо, что буквально переводится, как “мягкий путь”. Дзюдоист уклоняется от прямых ударов, он уступает противнику не силой, но ловкостью ставит того в невыгодное положение, где легче провести ловкий приём и одержать победу над превосходящим тебя по физической силе соперником.
Рассматриваемые в этой главе виды юмора используют ту же тактику. Для победы в словесной схватке вовсе не обязательно обладать решающими логическими аргументами или знанием. Цель юмора – поставить соперника в психологически невыгодную ситуацию, находясь в рамках безопасного (дозволенного) общения.
Военный и политический юмор рождены из необходимости большинства подчиняться меньшинству, т.е. командующему составу или властям.
Еврейский юмор возник в национальной среде, в той или иной мере обособленной, ограждённой от этнического и религиозного большинства культурными, религиозными и законодательными барьерами.
“Пир во время чумы”, очевидно, носит ту же защитную функцию повышения жизненных сил организма, сопротивляемости к экстремальным условиям.
Юмор, исполняющий защитную функцию, не ограничивается этими примерами. Можно назвать такие виды, как юмор висельника, истерический смех и т.д.
3.1. Военный юмор
Начнём с парадокса: армию нельзя представить без юмора, так же, как невозможно представить её без строгой дисциплины.
Большая часть военного юмора строится на высмеивании, выставлении в невыгодном свете тех, кому военнослужащие обязаны беспрекословно подчиняться. Задача эта непроста, но помощь здесь оказывают сами вышестоящие начальники. Молодые офицеры приходят в армию, вооружёнными современными знаниями, и часто попадают в подчинение к старым служакам. Особено часто это случается на общевойсковой подготовке, которую завтрашние офицеры проходят под командованием сержантов.
Военные шутки рождаются как экспромт, но многие из них имеют долгую жизнь.
Один из офицеров-строевиков Киевского военного училища, с которым связано детство автора, пытаясь придать строю курсантов с одинаковыми чемоданчиками необходимое единообразие, выпалил однажды: “У кого стоит между ногами, поставьте рядом”.
Майор этот давно ушёл от нас в мир иной, но фраза его живёт.
Другой случай, произошедший в том же училище, стоил одному из его участников дисциплинарного взыскания, несмотря на проявленную им безупречную логику. Молодой офицер был остановлен комендантом училища, который строго спросил его:
- Почему
у вас сапоги не блестят?
- А с чего б они блестели, товарищ подполковник?
-
Как с чего? - не понял комендант.
- Да я их месяц не чистил, так с
чего б они блестели?
Наиболее популярного героя военного юмора - Йозефа Швейка - можно рассматривать не как абсолютное отрицание специфичной общности - армии (социологический аспект) и не как “беспощадную критику австро–венгерской монархии” (политический аспект), а как обычное внутреннее противодействие, оппозицию простого человека навязываемым ему “героическим” стандартам поведения. Наибольший эффект производит показ несоответствия маленького смешного человека и строгой организации.
Герои военного юмора балансируют на тонкой грани дозволенного уставными отношениями. Тем большая изобретательность требуется, чтобы получить преимущество в неравных условиях:
- Чей это окурок валяется?
- Ничей, товарищ майор! Курите на здоровье!
На охоте:
- Эй, сержант, я убил зайца?
- Никак нет,
товарищ генерал. Вы изволили его помиловать.
3.2. Политический юмор
Вполне очевидно, что политический юмор является реакцией (иногда неадекватной) на слишком большую концентрацию власти в обществе. Он служит примером относительно безопасного высвобождения накопившейся агрессивности по отношению к высшей власти. Власть рождает институты, стремящиеся наложить на общество те или иные запреты. Люди ищут любые формы сопротивления авторитарным поползновениям, и, разумеется, юмор — одна из самыхх эффективных форм такого сопротивления.
Двое сидят в кафе. Один из
них читает журнал, на обложке которого изображены “москвич” и “Роллс Ройс”. Второй
посетитель спрашивает:
- Какая машина вам больше нравится?
- “Москвич”,
конечно.
- Сразу видно, что вы о машинах ничего не знаете.
- Да о машинах-то
я много знаю. Я ничего не знаю о вас.
На фоне всеобщего оцепенения, поразившего общество в период путча ГКЧП, вдруг появилась разящая строчка, призывавшая к сопротивлению:
“Забил заряд я в тушку Пуго”.
Автор отчётливо помнит, что слышал эти слова за несколько дней до того, как бывший министр внутренних дел застрелился.
3.3. Еврейский юмор
В книге Виктора Раскина (Semantic Mechanisms of Humor. - Dordrecht: Reidel, 1985) этому виду юмора посвящён целый раздел (9, глава 6), а вся книга содержит большое количество чисто еврейских шуток и анекдотов.
Но сначала приведём два примера, почерпнутых из его книги.
1. Самодержец Всероссийский инспектирует войска. Он подходит к низкорослому солдату на левом фланге и требует назвать имя.
- Мухаметдинов,
Ваше Величество!!!
- Хорошо, Мухаметдинов, скажи-ка мне, братец, смог бы ты
убить Царя-батюшку?
- Ур-р-р-а-а-а!!! - орёт бедный чурка, нетвёрдо владея
русским языком.
Раздражённый царь подходит к самому высокому солдату на правом
фланге:
- Имя?
- Иванов, Ваше Величество!!!
- Скажи-ка мне, Иванов,
смог ли бы ты убить своего Царя-батюшку?
- Никогда, Ваше Величество. Лучше
себя жизни лишу, родителей своих лишу, чем подвергнуть опасности моего обожаемого
правителя, за кого мы все жизни не пожалеем!!!
- Молодец, Иванов, - говорит
царь и подходит к следующей группе солдат.
- Имя?
- Рабинович, Ваше Величество.
- Скажи-ка мне, Рабинович, смог бы ты убить Царя-батюшку?
- Чем? Барабаном?
(Россия, 1900).
2.
- Я сказала моему сыну жениться на нееврейке (shiksa). Если он женится на хорошей
еврейской девочке и она забеременеет, он будет беспокоиться о её здоровье. Если
она растолстеет или заболеет, он таки будет переживать.
- Но нееврейская жена
тоже может забеременеть, или растолстеть, или...
- Конечно, но кто ж будет
переживать?.
(СССР, 1930).
Как видим, защитный юмор при определённых условиях может утратить свою основную функцию и обнажить “клыки и когти”. Раскин, несмотря на это, считал еврейский юмор “само-уничижительным” (self disparaging). “Еврейский юмор включил в себя все этнические шутки, в которых упоминается национальное меньшинство как предмет насмешек. Евреи не всегда являются героями или участниками истинно еврейской шутки или анекдота, но даже шуткам, позаимствованным у других народов, придаётся национальная окраска”. По Раскину, “наиболее часто упоминающимися национальными чертами, высмеиваемыми в еврейских шутках, являются: язвительность, хитрость, ум, трусость, нечистоплотность, еврейская логика, страсть к деньгам, несовместимое отношение к вещам, семейные отношения (еврейские мамы и жёны, а также – JАР, или Jewish American Princess - еврейские дочки). Упоминаются в них и антисемитизм, отношения с неевреями (goyim) и даже погром”.
Avner Ziv (1988) определял еврейский юмор как агрессивно-защитный механизм. Это определение может быть распространено на все виды защитного юмора. Хорошей иллюстрацией того, как беззащитный человек может получить преимущество, находясь в невыгодном положении, может служить эпизод из “Бравого солдата Швейка”:
“Разбудили также еврея в корчме, который стал рвать на себе пейсы и сожалеть, что не может услужить панам солдатам, а подконец пристал к ним, прося купить у него старую, столетнюю корову, тощую дохлятину: кости да кожа. Он требовал за неё бешеные деньги, рвал бороду и клялся, что такой коровы не найти во всей Галиции, во всей Австрии и Германии, во всей Европе и во всем мире. Он выл, плакал и божился, что это самая толстая корова, которая по воле Иеговы когда-либо появлялась на свет божий. Он клялся всеми праотцами, что смотреть на эту корову приезжают из самого Волочиска, что по всему краю идет молва,что это не корова, а сказка, что это даже не корова, а самый тучный буйвол. В конце концов он упал перед ними и, обнимая колена то одного, то другого, взывал: "Убейте лучше старого несчастного еврея, но без коровы не уходите".
Его завывания привели писаря и повара в совершенное замешательство, и в конце концов они потащили эту дохлятину,которой погнушался бы любой живодёр, к полевой кухне. Ещё долго после этого, когда уже деньги были у него в кармане, еврей плакал, что его окончательно погубили, уничтожили, что он сам себя ограбил, продав задёшево такую великолепную корову. Он умолял повесить его за то, что на старости лет сделал такую глупость, из-за которой его праотцы перевернутся в гробу. Повалявшись еще немного в пыли, он вдруг стряхнул с себявсю скорбь, пошел домой в каморку и сказал жене: "Эльза, жизнь моя, солдаты глупы, а Натан твой мудрый!"
Как мы видим, все виды защитного юмора, в том числе и само-уничижительного, несут мощный агрессивный заряд, служат оружием в борьбе с превосходящим по силе соперником.
3.4. Пир во время чумы
“Землетрясение в Армении потрясло всех советских людей”.
Программа “Время”, 20 дек. 1988 года.
Известно, что человеку свойственно шутить в критических и опасных ситуациях. Классическим примером были шутки, которыми А.Суворов ободрял своих солдат. Можно спорить об их уместности на поле сражения, но великий полководец за всю жизнь не проиграл ни одного сражения.
Д. Лихачёв считал даже, что “ободрение смехом в самый патетический момент смертельной угрозы всегда было сугубо национальным, русским явлением”.
Известно, что солдаты, проводившие долгое время в окопах, в сырости и на морозе, не болели простудными заболеваниями. Они чихали, кашляли, но почти никто не попадал в госпиталь с гриппом или ОРЗ. Очевидно, в экстремальных условиях включаются подсознательные защитные механизмы, и юмор – один из них. В опасных ситуациях этот защитный механизм включается автоматически, подсознательно.
Автору пришось пережить событие, масштабы которого можно было бы сравнить с чумой. Речь идёт об аварии на атомной станции близ Чернобыля. Когда утром 26 апреля 1986 года мы услышали о “взрыве” на АЭС, первой реакцией был, как помнится совершенно отчётливо ... смех. Ужас, страх перед неопределённостью, пришли потом, но сначала был смех. И он не умолкал многие месяцы во всём Городе, который радиоактивное облако накрыло накануне Первомая. Это было незабываемое время. Беседы, разговоры, споры велись вокруг одного и только одного предмета. Всё остальное перестало существовать. Положение усугублялось тем, что власти не нашли ничего лучшего, как перекрыть все источники информации и даже опечатать приборы для измерения радиоактивности, находящиеся на каждом крупном предприятии в отделах Гражданской Обороны.
В ответ появилось множество анекдотов, шуток, частушек, большая часть которых была посвящена двум темам: предполагаемому снижению потенции у мужчин и несомненной роли алкоголя в подавлении последствий радиации.
Когда 8 мая автор выходил из самолёта в Вильнюсском аэропорту, первой фразой, которую он уловил в толпе встречающих, была частушка:
Запорожец
– не машина,
Киевлянин – не мужчина.
Киевские мужчины не остались в долгу и пытались всеми силами доказать ложность этого утверждения. Сексуальная активность в городе резко возросла. Но в ещё большей степени возросло количество смеха. Проходя институтскими коридорами, можно было слышать раскаты, просто взрывы смеха, постоянно доносящиеся из-за закрытых дверей лабораторий и кабинетов.
Город смеялся!!! И мы выжили.
Первые попытки классифицировать
остроумие восходят к античной древности: они были предприняты Цицероном и Квинтилианом.
Цицерон опирался при этом на свой опыт публичного оратора. В трактате “Оратор”
он разделил всё остроумие на два основных типа:
1. Смешное, проистекающее
из самого содержания предмета.
2. Словесная форма остроумия, которая включает
в себя:
Это - первая формальная классификация остроумия. Можно представить себе, с каким мастерством и, очевидно, практическими результатами, великий оратор пользовался этими приёмами.
Квинтилиан тоже рассматривал остроумие в связи с риторикой. Он более чётко, чем Цицерон, отделял остроумие от просто смешного. Он понимал, что человек смеётся не только над тем, что остроумно, но также над глупостью, трусостью, невоздержанностью и пр.
Все причины,
вызывающие улыбку и смех, Квинтилиан разделил на 6 групп:
1. Изысканность
(urbanitas).
2. Грациозность (venustum).
3. Пикантность (salsum).
4. Шутка (facetum).
5. Острота (jocus).
6. Добродушное подтрунивание (decacitas).
Александр Лук классифицировал известные ему приёмы остроумия следующим образом:
1. Ложное противопоставление.
2. Ложное усиление.
3. Доведение
до абсурда:
а) преувеличение (гипербола);
б) преуменьшение или смягчение
(эвфемизм).
4. Остроумие нелепости:
а) соединение двух логически несовместимых
высказываний;
б) паралогический вывод.
5. Смешение стилей, или "совмещение
планов":
а) смешение речевых стилей;
б) перенос терминология;
в)
несоответствие стиля и содержания;
г) несоответствие стиля речи и обстановки,
где она произносится;
д) псевдоглубокомыслие.
6. Намёк, или точно наведенная
цепь ассоциаций.
7. Двойное истолкование:
а) игра слов;
б) двусмысленность.
8. Ирония.
9. Обратное сравнение:
а) "чистое" обратное сравнение;
б) буквализация метафоры.
10. Сравнение по случайному или второстепенному
признаку, перечисление разнородных предметов и явлений в "едином списке".
11. Повторение:
а) "чистое" повторение;
б) повторение с изменением грамматической
конструкции;
в) повторение с изменением смысла.
12. Парадокс.
Виктор Раскин различает вербальные виды смешного следующим образом (список неполный):
- Кто этот джентльмен, с которым я тебя видела вчера
вечером?
- Это не джентльмен, это – сенатор.
Осуждённый, которого ведут на расстрел в понедельник: “Ни фига себе, неделька начинается”.
- С чем, в первую очередь, сталкивается человек, впервые
попавший в Нью-Йорк?
- С автомобилем.
Thomas C. Veatch в своей “A Theory of Humor” приводит следующий (также неполный) список видов смешного:
Мирослав Войнаровский (
Общей чертой вышеприведённых классификаций является то, что в них недостаточно чётко прослеживаются внутренние, коренные отличия. Они не претендуют на научность. Научная классификация видов юмора должна основываться не на перечислении видов смешного или приёмов комического, но на группировании этих приёмов или видов по общим для них существенным признакам. Чем более глубоко нам удастся проникнуть в суть смешного, тем логичнее и, как правило, проще будет такая классификация. В идеале, она может состоять всего из двух разделов.
Одна из таких классификаций существует, и принадлежит она З.Фрейду, который различал шутки и комическое следующим образом: “Шутка изобретается, комическое случается”.
Раскин также различал намеренный и ненамеренный юмор, что близко к определению Фрейда.
Автор данного исследования считает, что имеется более, чем достаточно аргументов в пользу агрессивной природы юмора, в пользу того, что юмор всегда является либо интеллектуальным оружием в борьбе за повышение социального статуса, либо подготовкой к интеллектуальной схватке, своего рода тренировкой, разминкой. Социальный статус измеряется не в абсолютных цифрах. Это – положение человека относительно других индивидуумов. Повышение социального статуса может происходить только двумя путями: собственным возвышением или понижением статуса окружающих. Исходя из этого взгляда, универсальной классификацией смешного могла бы служить следующая:
Нетрудно видеть, что все три вида смешного могут быть использованы для продвижения по социальной лестнице, закрепления достигнутых позиций или для тренировки нашей способности состязаться с другими. Эта ментальная тренировка кажется безобидной и привела многих исследователей к заключению о существовании безобидных шуток, не причиняющих никому вреда. Подобным же образом могут казаться безобидными уроки фехтования, стрельбы или тренировки боксёра – всё зависит от точки зрения и реализации знаний, полученных на этих уроках.
Интересно, что агрессивный характер трёх из четырёх видов смешного: сатира, сарказм, ирония и юмор, не вызывает сомнений. И только по поводу юмора мнения расходятся. Многие считают, что существует безобидный юмор, не направленный на чьё-то унижение или возвышение. Постараемся показать, что существует иной взгляд на этот вид смешного.
Приведём несколько примеров.
Юмор унижения
Чистым случаем юмора унижения является насмешка над человеком, попавшим в неловкое положение или обладающего физическими недостатками. Например: “Рыжий, рыжий, конопатый”. Подобный юмор используется клоунами на арене. Белый клоун бьёт рыжего по голове, тот падает. Обливатся водой, попадает впросак. Комедия положений, в частности, фильмы немого кино, над которыми мы смеялись навзрыд, почти целиком состоят из подобного юмора. Но вот близкий случай:
Д.Минаев
По Невскому бежит собака,
За ней Буренин, тих и мил...
Городовой,
смотри, однако,
Чтоб он её не укусил!
В этой эпиграмме почти нет присущей юмору загадки, “светящегося противоречия”, разве что небольшое преувеличение, заключающееся в том, что случаи укуса собаки человеком маловероятны. Это – типичный пример унижающего юмора. Заметив, однако, что без этого небольшого противоречия эпиграмма была бы просто плоской и из категории юмора выпала бы.
Юмор возвышения
А.Иванов – Майе Плисецкой:
Я
говорить о вас бы мог
Экспромтом и не вдруг;
Большой театр без ваших ног
Буквально
как без рук.
Казалось бы, где в этой эпиграмме можно найти агрессию? Она безусловно лестна для адресуемой. Но агрессия присутствует и здесь. Блестящая эпиграмма возвышает одновременно и автора, и читателя, и великую балерину. Образ Майи Плисецкой возвышается изысканной лестью. Автор укрепляет свои позиции как лидера отечественной пародии и эпиграммы. Повышается, хотя и в меньшей степени, статус читателя. Всё это становится очевидным при лёгкой переделке текста. Уберём из него элемент юмора. Например, так:
Я
говорить могу сейчас
Экспромтом и не вдруг;
Боюсь, Большой театр без вас
Буквально
как без рук.
Смысл эпиграммы остался тот же, присутствует то же количество лести и восхищения. Но исчезла игра слов “без ног – без рук” - и мы чувствуем себя буквально в дураках. Нам не над чем думать, нечего разгадывать. Отсутствует элемент умственной гимнастики. Автор попадает в разряд нудных рифмоплётов. И читатели не получают того импульса возвышения, самовосхищения, как от классической эпиграммы А.Иванова. Приведённая эпиграммы - чистый случай юмора возвышения. Он позволяет нам, читателям, ощущать себе “на уровне”, а иногда и выше уровня, если нам случится услышать эпиграмму в присутствии кого-нибудь, до кого она не дошла.
Другим чистым примером такого возвышающего остроумия может служить двустишие О.Мандельштама:
Ах, матовый
ангел на льду голубом.
Ахматовой Анне пишу я в альбом.
Смешанный юмор
Евгений Евтушенко начал поэму “Братская ГЭС” с обращения к своим предшественникам, в частности, к Есенину:
Есенин, дай на счастье нежность мне ...
А.Иванов назвал свою пародию “Панибратская ГЭС” и этого названия было бы уже достаточно. Но он написал и следующее:
Есенин, дай на счастье руку мне.
Пожми
мою. Дружить с тобой желаю.
Давай с тобой полаем при луне.
Ты помолчи. Я
за двоих полаю.
В этой пародии автор поэмы не только зло и справедливо высмеивается, но начитанному читателю предоставляется возможность вспомнить есенинское “Собаке Качалова”, что, безусловно, служит его (читателя) самовозвышению. Это – юмор смешанного вида, пародия многоплановая, здесь содержится и унижение (пародируемого) и возвышение (автора и читателя).
В следующих разделах (5. Теория Юмора и 6. Проверка гипотезы) мы будем пользоваться предлагаемой классификацией.
5. Теория юмора
У человечества есть только одно действительно эффективное оружие, и это оружие – смех.
(Марк Твен)
В предыдущих главах мы накопили достаточно данных, позволяющих уяснить состояние исследований смешного как явления на сегодняшний день. У нас имеется всё, чтобы приступить к упорядоченному и планомерному нахождению ответа на основной вопрос: “Почему человек смеётся?” Нас не будет интересовать вопрос: “когда?” или “при каких условиях?”, но единственно: “почему?”.
Ибо ответа на этот вопрос мы пока не увидели.
В Главе 2 мы пришли к следующим заключениям:
Дпя нахождения ответа нам понадобятся следующие 13 Тезисов. В них читатель не найдёт ничего нового. Эти тезисы по существу позаимствованы из существующих работ. С ними согласно большинство исследователей смешного:
Юмор – явление примитивное (тезисы 1 и 2). Он доступен каждому, даже ребёнку или дикарю. Его природа имеет, скорее всего, такое же простое, примитивное объяснение. Именно такое объяснение нам предстоит найти, даже скорее, не найти, а не проглядеть. Как будет показано ниже, решение уже имеется, оно найдено нашими предшественниками. Им оставалось сделать маленький шаг. Последний шаг к финишной ленточке.
Смех – выражение удовольствия (тезис 3). Чистый случай смеха унижения свободен от загадки, “светящегося противоречия”. Это примитивный, грубый юмор и секрета для нас не представляет. Смех здесь возникает от удовлетворения чисто агрессивных, низменных чувств. Можно притворяться, что мы такому юмору не подвластны, что несчастья, происходящие с нашими врагами, доставляют нам исключительно неприятные ощущения. Для этого нам придётся забыть громовой смех аудитории при просмотре комедийных фильмов немого кино, нашу радость при выступлении на арене клоунов, попадающих в смешные ситуации с падениями и обливаниями водой. Забудем это, как далёкий сон и перейдём к более утончённым формам смешного. Их, согласно нашей классификации, насчитывается всего две: юмор возвышения и смешанный юмор.
Каждая шутка юмора возвышения содержит интеллектуальную “загадку” (тезис 4), которую необходимо разрешить. Смех свидетельствует об испытываемом нами удовольствии от успешно проделанной умственной работы – разрешения “загадки” (тезис 5 б). Например, простое переставление слов или их неправильное употребление становится смешным, так как нам предлагается умственная задача: восстановить правильный порядок слов и понять их правильный смысл. Если загадки не существует или ответ на неё заранее известен, нам нечего разгадывать. Шутка перестаёт быть смешной (тезис 6).
В этом заключении сходится большинство исследователей. Ещё Квинтилиан писал: “И, клянусь Геркулесом, весь смысл шуток заключается в том, чтобы выразить по-другому то, что есть истинно: это делается путём искажения своих или чьих-то убеждений, либо произнося нечто невозможное”.
А вот как выразил эту идею Артур Шопенгауэр в книге “Мир как воля и представление”, (1819): “Смех всегда возникает из неожиданного осознания несовпадения между известным понятием и реальными объектами, которые в каком-либо отношении мыслились в этом понятии, и сам представляет собой лишь выражение этого несовпадения”. Ключевым здесь является слово “неожиданное, или внезапное”. Ниже нам станет понятным, почему.
Обозначим величину, выражающую степень Удовольствия от Разрешение Загадки аббревиатурой УРЗ. Удовольствие это может быть сильным, слабым или отсутствовать вовсе. Величина УРЗ может быть выражена в некоторых условных величинах. Нам придётся эту величину формализовать.
Настроение слушателей повышает эффект от юмора (тезис 7). Находясь в хорошем настроении люди смеются охотнее, их легче рассмешить. Уровень настроения тоже можеть быть выражен некоторой величиной. Назовём эту величину Фоном Настроения (ФН). Удовольствие от Разрешения Загадки накладывается на Фон Настроения. Эффект Юмора является суммой этих двух величин. Это даёт нам основания для составления начального выражения для Эффекта Юмора (ЭЮ).
Оно может быть представлено в следующем виде:
ЭЮ = УРЗ + ФН,(1)
где ЭЮ - эффект юмора,
УРЗ - удовольствие от разрешения загадки и
ФН – фон настроения.
Для того, чтобы формула имела смысл, необходимо задаться некоторыми (пусть условными) величинами для оценки входящих в неё составляющих и обозначить их размерности. К счастью, до нас эту работу проделал безвестный представитель русского народа, который первым ввёл единицу размерности ЭЮ. Единицу эту он обозначил как “Смех” и дал ей количественное выражение в одну условную единицу. Величина эта приводится в словаре В.И.Даля: “Всем смех, а нам и полсмеха нет”.
Обозначим и мы максимально возможное удовольствие, получаемое в результате восприятия шутки равным величине в 1 Смех, или сокращённо 1 См, и постараемся не путать его с единицей электрической проводимости (сименс), обозначаемой точно так же. Величине в 1,0 См будет соответствовать такая величина ЭЮ, которая на обыденном языке называется “конским ржанием” (horse-laugh) или “катанием по полу”. Нетрудно видеть, что величины УРЗ и ФН должны иметь ту же размерность (См). Примем условно максимальную величину УРЗ равной максимальной величине ФН, то есть +0,5 См. Такой величине ФН соответствует настолько радостное состояние души, что рассмешить человека очень легко. Для этого достаточно воспользоваться старинным народным способом и добавить к уровню ФН, равному +0,5 См, пренебрежительно малую величину в 1,0 Па (один палец). В качестве ограничения примем, что этот палец не является средним. При этом величина ЭЮ превысит нулевой уровень, то есть будут созданы условия для смеха.
Максимальная величина УРЗ, равная +0,5 См, соответствует первоклассной шутке, например, свежему, актуальному, вовремя и умело рассказанному анекдоту.
Минимальное значение УРЗ = - 0,5 См (неудачная, оскорбительная шутка). Минимальная величина ФН = -0,5 См, что соответствует настолько глубокой депрессии, что даже доза в 2,0 Па не поднимет уровень настроения заметным образом. В такой депрессии даже самая удачная шутка с величиной УРЗ = +0,5 См сможет вызвать лишь лёгкое движение печальных губ. Суммарная величина ЭЮ будет близка к нулю (0,0 См).
Максимально возможное значение ЭЮ равно +1,0 См, а минимально возможное может опускаться до -1,0 См. Несмотря на условность принятых нами величин, подобный подход позволит избежать расплывчатых суждений и даст возможность сопоставления выводов.
Формула (1) не вносит ничего нового в понимание природы смешного, это лишь математическая иллюстрация известных положений. Несмотря на её условность и субъективность количественных оценок, она даёт возможность численного анализа. Но эта формула не приблизила нас к ответу на следующие важные вопросы:
1. Почему рассказчик, для которого удовольствие от решения загадки (тезис 6) не представляет никакого усилия (УРЗ = 0), получает большее удовольствие от своей шутки, чем аудитория (тезис 8)? В то же время слушатель, знакомый с шуткой и уже решавший эту загадку, никакого удовольствия не получает (УРЗ = 0).
2. Объекту агрессии, сиречь, предмету насмешки, решение задачи, составляющей суть шутки, удовольствия не доставляет (ЭЮ < 0, тезис 9). Напротив, меткая шутка способна вызвать более сильную негативную или позитивную реакцию, чем шутка слабая (тезис 10). Как объяснить, почему удачная, попавшая в цель насмешка вызывает более сильную негативную реакцию высмеиваемого, чем насмешка неудачная, плоская?
3. Почему нам доставляет удовольствие решение элементарных, простых загадок, несоответствий, являющихся “солью” шутки? Отчего это простое интеллектуальное упражнение вызывает прилив радости, сопровождающийся смехом, а решение более сложных, престижных задач, смех вызывает редко?
Ответ на эти три вопроса приведёт к разрешению вечной загадки: “Почему мы смеёмся”.
Заметим, что информация, включённая в три вопроса, выделенных нами, не являются плодом нашего умозаключения или фантазии. В её справедливости каждый может убедиться на собственном опыте. А убедительного, логичного ответа ни на один из них нет.
Ответ на Первый вопрос.
Мы знаем, что целью юмора является получение или закрепление некоторого преимущества в обществе (тезисы 5 а и 11).
Ещё Thomas Hobbes (1588-1679) утверждал, что смех возникает из чувства превосходства над некоторым субъектом. Он использовал термин “внезапный триумф”. Мы позволим себе обратить внимание читателя на слово “триумф” и запомнить сопровождающее его слово “внезапный”. Четыре века назад Thomas Hobbes был очень близок к разгадке юмора.
Его предшественник Giangiorno Trissino (1478-1550) писал в своих тезисах “Poetica”: “это (юмор) доставляет нам удовольствие благодаря тому, что человек по природе своей завистлив и злонамерен”.
Если Thomas Hobbes и его многочисленные последователи правы, то нам придётся расстаться с одной укоренившейся иллюзией, а именно с мнением о том, что юмор служит нам просто для удовольствия, развлечения. На самом деле, величина ЭЮ - эффекта юмора – выражается не чем иным, как успехом в продвижении по социальной лестнице. Этот успех может выражаться в получении определённого статуса в обществе, знаками одобрения и восхищения, вниманием противоположного пола и прочими вещами, которые люди так ценят в этой жизни. Цель юмора заключается именно в этом и ни в чём другом.
Эффект Юмора = Изменение Социального Статуса.
Это и есть ответ на первый из стоящих перед нами вопросов. Юмор не служит дя того, чтобы просто развеселить аудиторию или хорошо провести время. Величина ЭЮ будет максимальной не тогда, когда шутка изящно и умело составлена, не тогда, когда анекдот рассказан мастерски, но только в том случае, если рассказчик и слушатель получат в результате какое-то преимущество над другими, продвинутся вверх по социальной лестнице общества, коллектива или семьи или удержат своё положение.
Записной юморист, умелый рассказчик анекдотов, человек, речь которого пестрит умелыми оборотами, докладчик, иллюстрирующий смысл сообщения шутками, имеет больший шанс привлечь к себе внимание и добиться успеха, чем человек излагающий мысли плоско, “без изюминки”. Именно рассказчику достаются аплодисменты.
Слушатели повышают свой статус тем, что показывают своё умение решать умственные задачи (тезис 5 б) и эрудицию, способность свободно ориентироваться в объёме информации, необходимой для решения задачи. Поэтому, как свидетельствуют экспериментальные исследования и говорит наш повседневный опыт, рассказчик получает большее удовольствие и смеётся веселее и заразительнее, чем слушатели.
Мы являемся участниками постоянно ведущегося соревнования с себе подобными за место под солнцем. Удачная острота или положительная реакция на шутку равноценны выигрышу одного очка в теннисном матче или удачно положенному в лузу биллиардному шару. Эти скромные спортивные достижения являются прямой аналогией удачной шутки. Каждое очко и каждый шар возвышают нас в собственных глазах и глазах окружающих.
Каждая шутка делает с нами то же самое. И ничего больше!
Процесс восприятия шутки или анекдота можно представить себе таким образом. Ведущий (рассказчик) бросает аудитории некоторые предметы, шары или летающие тарелочки, а участники пытаются их поймать. Хорошо и ловко брошенные предметы доставляют удовольствие и рассказчику и аудитории. Некоторые участники ловят предметы быстро и со сноровкой, некоторые неуклюже, некоторые пропускают их вообще или роняют на пол. Идёт лёгкое непринуждённое ... развлечение? Да, но соревновательное развлечение. Участники стараются не ударить в грязь лицом и показать окружающим своё умение.
Даже дружеский матч на теннисной площадке почти всегда превращается в игру на счёт, а не в простое перекидывание мяча из стороны в сторону. Выигранное очко доставляет удовольствие неизменно, а ловко отбитый, но проиграный шар – не всегда. Поэтому количество любителей тенниса, играющих с партнёрами, многократно превышает количество людей, любящих колотить мяч об стенку.
Рассмотрим следующий пример:
Ю.Тынянов
Оставил
Пушкин оду “Вольность”,
А Гоголь натянул нам “Нос”,
Тургенев написал “Довольно”,
А
Маяковский “Хорошо-с”.
Представим себе, что эта эпиграмма прочитана в современной молодёжной компании, где не все читали Маяковского и не готовились к экзаменам по его поэме “Хорошо!” Поймут ли такие слушатели смысл заключающего эпиграмму словоерса? С большой вероятностью можно предположить, что эта классическая эпиграмма не покажется молодым людям смешной. Люди же, хорошо знакомые с творчеством Маяковского и Тынянова, их непростыми биографиями, получат в этих четырёх строчках большое поле для размышления, сопоставления, уместности приставки “–с”. Такие слушатели приобретут положительный психологический импульс, приподнимающий их в собственных глазах и возвышающий над той частью аудитории, для которых эпиграмма осталась непонятой.
У читателей, которые знакомы с эпиграммой Тынянова, она не вызовет улыбки. Но даже они получили бы удовольствие от прослушивания её в разношёрстной компании тем, что почувствовали бы себя на высоте, припомнив все её оттенки и, переглянувшись улыбками авгуров с такими же образованными слушателями, причислили себя к высшей части общества. Но наибольший успех выпал бы на долю автора эпиграммы. Может ли он сдержать свою радость от успеха, даже если эпиграмма рассказана не в первый раз?
Определённая нами цель юмористического процесса как повышения социального статуса даёт ответ на первый из поставленных нами вопросов.
Ответ на Второй вопрос.
В соответствии со сказанным и опираясь на тезис 9, будет логичным модифицировать формулу (1). Согласно представлениям Анри Бергсона и других исследователей (“смешное связано либо с человеческим, либо с чем-то, относящимся или могущим быть отнесённым к человеку”) юмор не существует в отрыве от человеческого фактора. Если Чарли Чаплин ударяет несомой на плече лестницей отрицательного героя и тот падает в ведро с раствором, это смешно. Если тот же удар придётся на голову слепой девушки из фильма “Огни большого города”, мы ощутим гнев. А если бы герой фильма ударил той же лестницей о кирпичную стену, мы не ощутили бы никаких чувств.
Для получения эффекта смешного слушатель должен быть лично вовлечён в переживания. Человек с явными признаками уродства или хромой футболист, догоняющий мяч, катящийся в ворота, вызывают смех. Кривой кирпич как и кирпич с отбитым углом не смешны. Ничто, происходящее с кирпичом, не может вызвать комического эффекта. Только если кирпич падает кому-то на голову или если анекдот начинается словами: “Ползут два кирпича...”, достигается комический эффект. В этом случае возникает связь с людьми или аналогия с человеческим поведением.
А кирпичи, которые лежат без движения и никуда не ползут, комического эффекта вызвать не могут. Мы не можем морально возвыситься над кирпичами. Только если нам скажут, что один кирпич лежит на другом, это вызовет известную всем аналогию и может стать содержанием анекдота или карикатуры.
Для достижения эффекта смешного необходимо, чтобы слушатель ощутил сопричастность к субъектам шутки.
Слушатель испытывает эмоции благодаря Личной Сопричастности (ЛС) к этим субъектам. Слушатель может ощутить превосходство над героями шутки, анекдота. Это возвысит его в собственных глазах. С другой стороны, слушатель (как в примере эпиграммы на Майю Плисецкую), может ощутить сопричастность к любимой балерине и возвыситься вместе с ней. В обоих случаях личная сопричастность увеличит эффект от шутки. Величина ЛС будет положительной. Если шутка оскорбляет слушателя, задевает его убеждения или его близких (например, честь его жены), величина ЛС будет отрицательной. В тех же случаях, когда слушатель безразличен к субъекту шутки, ведичина ЛС будет равна нулю и острота не покажется ему смешной. Например, в 90-х годах в Америке была популярной следующая шутка, прозвучавшая на радио-шоу Johny Carson’а: “Почему вице-президент полетел в Панаму?” “Потому что там уже не стреляют”. Мы понимаем соль этой шутки. Для нас не составит труда догадаться, что в ней высмеивается трусость вице-президента. Но человек, не живший в Америке в то время, вряд ли припомнит, кто был вице-президентом, личные качества вице-президента тревожат этого человека в такой же степени, как поведение лежащего кирпича. Как результат, эта шутка для большинства из нас не смешна. А вот американцы смеялись над ней.
Будет логичным поэтому добавить член, отражающий Личную Сопричастность слушателя, в формулу (1):
ЭЮ = ЛС + УРЗ + ФН(2)
Однако, согласно тезису 10 величина ЛС находится в зависимости от удачности шутки. Меткая шутка способна задеть нас за живое, в то время, как плоская шутка не способна ни развеселить нас, ни оскорбить. Вполне логичным поэтому будет выразить первые два члена в формуле (2) не суммой, но произведением. Формула смешного приобретёт следующий вид:
ЭЮ = ЛС * УРЗ + ФН, (3)
где * - знак умножения,
а ЛС становится величиной безразмерной.
Для того, чтобы не нарушать принятые нами границы величины ЭЮ (+1,0 См), придадим величине ЛС максимальное значение, равное +1.0, а минимальное - равное -1,0. Заметим, что минимальное значение УРЗ будет теперь равно нулю (плоская шутка), а максимальное – по-прежнему +0,5 См. Нетрудно видеть, что максимальное значение величины ЭЮ, равное +1,0 См, может быть достигнуто при следующих условиях:
Тогда ЭЮ = ЛС * УРЗ + ФН = +1,0 * (+0,5 См) + 0,5 См = +1,0 См.
Минимальное значение ЭЮ, равное -1,0 См, может быть достигнуто при следующих условиях:
Значение ЭЮ = ЛС * УРЗ + ФН = -1,0 * (+ 0,5 См) - 0,5См = -1,0 См.
Результатом отрицательного ЭЮ может быть молчаливое неодобрение, а в экстремальных случаях - изгнание рассказчика из аудитории со строгим наказом впредь не появляться. Крики: “вон!”, “позор!”, “ганьба!”, “never come back, you asshole!” сопровождают изгнание.
Заметим, что в случае плоской шутки (УРЗ = 0), наименьшее значение ЭЮ будет равно всего лишь -0,5 См:
ЭЮ = ЛС * УРЗ + ФН = -1,0 * 0,0 См - 0,5 См = -0,5 См.
Значение ЭЮ, равное нулю (0,0 См), может быть получено в результате стечения различных обстоятельств. Например, шутка весьма удачна, рассказчик получил признание аудитории, но общее настроение (ФН < 0) не располагает к смеху.
ЭЮ = ЛС * УРЗ + ФН = 1,0 * (+0,5 См) - 0,5 См = 0,0 См.
Читатели могут мысленно воспроизвести знакомую им жизненную ситуацию, удачную или неудачную попытку сострить, и сами произвести оценку ЭЮ по предлагаемой методике.
Фомула (3) показывает, что смех вызывается только тогда, когда объект шутки нам не безразличен. Эта формула выражает мысль А.Бергсона математически. Она даёт упрощённое, но наглядное представление о взаимосвязи качества шутки и эффекта, ею вызванного. Она же даёт количественное соотношение, иллюстрирующее ответ на второй из поставленных нами вопросов.
У большинства объектов насмешки величина ЛС имеет отрицательное значение. А общий ЭЮ будет для него тем более низким, чем удачнее шутка и негативнее (враждебнее) настроение аудитории. Типичная аудитория склонна недолюбливать: неприятных людей; лиц, незаслуженно добившихся успеха, например, аристократов; а также просто богатых людей. Такая аудитория с восторгом воспринимает ситуации, когда подобный герой анекдота попадает в неловкое положение. Выражаясь математически, величина ЛС будет всегда выше нуля.
Рассмотрим в качестве илюстрации следующий анекдот:
Скептически настроенному британскому лорду продемонстрировали новейший компьютер, способный отвечать на любые вопросы.
Лорд задал вопрос: “Что сейчас делает мой отец?”
Компьютер: “Сейчас ваш отец ловит рыбу на берегу Темзы”.
Лорд торжествующе вынимает из кармана телеграмму от своего секретаря: “Лорд Бартелл вылетел вчера на курорт в Ниццу”.
Компьютер отвечает: “Лорд Бартелл вылетел вчера на курорт в Ниццу. А ваш отец ловит рыбу на берегу Темзы”.
Насколько удачен этот анекдот? Нам кажется, что величина УРЗ будет для большинства слушателей высокой. Придадим ей положительное значение, равное +0,3 См. А вот величины ЛС и ЭЮ будут сильно зависеть от аудитории, в которой анекдот рассказан. В демократическом кругу величина ЛС будет близка к +1,0, а значение ЭЮ может достигнуть почти максимальной величины: +0,8 См. Но, если рассказчик имел глупость рассказать этот анекдот в аристократическом окружении, анекдот может показаться бестактным (ещё бы!) и рассказчику будет отказано от дома. Минимальное значение ЭЮ может достигнуть
ЭЮ = ЛС * УРЗ + ФН = -1,0 * (+ 0,3 См) - 0,5 См = -0,8 См.
Аристократическое окружение становится в этом случае объектом агрессии. Поскольку в шкафах любой, даже самой аристократической семьи, можно обнаружить, по крайней мере, один скелет, цель агрессии, направленной на понижение их социального статуса, будет тем выше, чем удачнее анекдот. Примечательно, что отрицательный эффект будет достигнут при положительном качестве шутки (УРЗ > 0).
Ещё о защитном юморе.
Кажется очевидным, что ЛС объекта насмешки всегда отрицателен. Он является объектом агрессии и, если шутка в его адрес вызывает смех окружающих, его социальный статус понижается (ЭЮ <0). Но бывают и исключения. Человек, умеющий посмеяться над собой и делающий это естественно, может повысить свой статус и перевернуть знак ЛС на противоположный. В этом случае у окружающих создаётся впечатление, что насмешка является лишь данью популярности этого человека, а сам он намного выше тех мелких зацепок, которые в насмешке содержались.
Если рассмотренный выше анекдот рассказан в семье аристократов, придерживающихся консервативных традиций с незапамятных времён и абсолютно уверенных в прямоствольности своего генеалогического дерева, такой анекдот может иметь успех. В этом случае атака, направленная на семью, срикошетирует и доставит её членам тем большее удовольствие, что попадёт в их соседей. Их социальный статус возвысится ещё выше: над соседями-аристократами. Тогда максимальное значение ЭЮ будет таким же, как в демократической среде:
ЭЮ = ЛС * УРЗ + ФН = 1,0 * (+ 0,3 См) + 0,5 См = +0,8 См.
Этот эффект (перемена знака ЛС) является характерной особенностью рассмотренного в Главе 3 “защитного юмора”. Прибегающий к такому юмору рассказчик умышленно понижает свой статус, чтобы привлечь аудиторию на свою сторону, дать ей возможность почувствовать превосходство над собой. Полученное превосходство вызывает симпатию, ибо слушателям приятно находиться в обществе человека, доставляющего им чувство превосходства. А уже достигнутая симпатия может быть использована рассказчиком в своих целях.
Приведём пример, почерпнутый нами в сентябрьском выпуске журнала Reader’s Digest (2004, стр. 105). Торговка недвижимостью и манхэттенская мультимиллионерша Barbara Corcoran обязана своему успеху в равной степени своему уму и ... удачной шутке. Когда Barbara сумела добиться аудиенции у могущественного и сверхбогатого человека по имени Donald Trump, она сообщила последнему: “Мой муж – ваша бледная копия”. Reader’s Digest не сообщает, что именно дало ей основание прийти к подобному выводу, но шутка оказалась удачной. Мистер Trump был так восхищён, что вспомнил шутку и процитировал её прилюдно, во время совещания с другими бизнесменами, через два года после памятной встречи. Вскоре после этого мистер Trump доверил миссис Corcoran продажу восьми блоков выстроенной им недвижимости. Комиссионные, полученные в результате сделки, составили 2 миллиона долларов. Впоследствии Barbara продала свою компанию за 66 миллионов, сумев остаться на должности президента. Усвоенный урок она выражает следующим образом: “Если вы смеётесь над другими, вы отдаляете людей от себя. Но если вы смеётесь над собой, у людей возникает немедленное желание прийти на помощь”.
С точки зрения предлагаемой теории, сметливая Barbara всего лишь научилась менять знак ЛС на противоположный. Ничего удивительного, ведь её детство прошло в бедной ирландской семье и все жизненные уроки она впитала с молоком своей матери, сумевшей вырастить десять детей и обучить их житейской мудрости перемены знака.
Вполне очевидно, что даже упрощённый подход, выраженный формулой (3), является удобным для иллюстрации основных положений и вполне отвечает на второй из поставленных вопросов. Тезис 11 становится совершенно ясен.
Ответ на Третий вопрос.
Для нахождения ответа на последний, третий вопрос от нас потребуется нечто большее, чем просто логическое мышление. Ибо именно здесь останавливались все без исключения предыдущие исследователи. Мы знаем (тезис 4), что каждая шутка содержит некоторую интеллектуальную загадку, которую слушателю предлагается разрешить. Наличие загадки отличает смешное от несмешного. Это – необходимое условие. Смех вызыватся удовольствием от разрешения загадки (тезис 5, б). Мы знаем также (тезис 12), что время на разрешение “загадки” должно быть мало. Но мы не знаем, почему. Ответ на этот вопрос прост и почти очевиден, но его понимание требует предварительного разъяснения.
Вспомним примеры из элементарной физики.
1. Некто поглаживает вас по руке, или делает массаж, или нежно сжимает вашу грудь (если вы – дама). В большинстве случаев такое прикосновение доставляет вам приятные ощущения. Но если некто приложит такое же усилие к прислонённой к вашему телу иголке, ощущение превратится в неприятное. Та же сила F прикладывается теперь к неизмеримо меньшей площади П. Давление Р, то есть, частное от деления этой силы на площадь приложения, равно:
Р = F/П(4)
Чем меньше П, тем большим окажется прилагаемое давление Р и тем неприятнее ваши ощущения. Площадь острия иголки гораздо меньше площади ладони и величина давления будет высока даже при малой приложенной силе.
2. Всем известно природное явление, называемое молнией, и разрушительные последствия, к которым она может привести. Молния обладает колоссальной мощностью. При напряжении, достигающем 10 миллионов вольт, и силе тока, доходящей до 20 тысяч ампер, мощность Рр разряда молнии превышает 200 тысяч миллионов ватт. Это равно мощности 400 легендарных Днепрогэсов.
Молния возникает в результате накопления зарядов в верхних слоях атмосферы. Заряды эти поднимаются туда из нижних слоёв атмосферы. Электрический ток, доставляющий заряды в верхние слои атмосферы, течёт непрерывно. Какова же величина тока, направленного “вверх” со всей поверхности Земли, со всех её 450 миллионов квадратных километров? Удивительно, но ток со всей этой площади составляет всего лишь около 1000 ампер, то есть в 20 раз меньше, чем ток, протекающий по узкому каналу всего лишь одной молнии. А ведь на Земле происходит около 16 миллионов гроз ежегодно.
Столь огромная разница между непредставимой мощностью Рр атмосферного разряда и скромной величиной мощности Рн накопления объясняется соотношением, напоминающим формулу (4). Только теперь мы будем иметь дело с промежутками времени Тн и Тр, затрачиваемыми соответственно на накопление и разряд, иначе говоря, промежутками между молниями и длительностью молнии:
Рр = Рн * Тн/Тр(5)
Чем меньше время Тр разряда, тем большая мощность Рр будет выделяться в течение разряда. Подобная мощность называется импульсной мощностью. Импульсная мощность молнии велика потому, что время разряда составляет около 0,01 секунды.
3. Рукотворные импульсные устройства также способны выделять колоссальную мощность в течение короткого промежутка времени. Например, среднего размера радар может накапливать энергию в специальном импульсном конденсаторе в течение примерно полусекунды (0,5 сек), а разрядить её в течение 30 микросекунд (30 * 10-6 сек). Если средняя мощность составляет 10 киловатт, то импульсная достигает внушительной величины
Рр = Рн * Тн/Тр = 10,000 (Вт) * 0,5/30 * 10-6 = 167 миллионов ватт.
Это почти треть Днепрогэса. Помните, какое это колоссальное сооружение? А радар занимает объём письменного стола.
Импульсная мощность лазерных устройств, разработанных для ведения так называемых “звёздных войн”, намного выше.
Но даже такие скромные и совершенно лишённые юмора живые существа, как электрические рыбы (сомы, скаты и угри), могут выделять большую импульсную мощность путём постепенного накопления энергии в десятках тысяч специальных мембран, расположенных в их теле. Электрическая рыба долго и незаметно наращивает энергию в мембранах, поджидая добычу. Разряд же этой энергии способен сбить с ног взрослого человека. В энциклопедии Брокгауза и Эфрона отмечается, что “разрядный ток у крупного и неутомлённого ската достигает 8 ампер при напряжении 300 вольт”. Такую мощность потребляют двадцать четыре 100-ваттных лампочки.
Нет сомнения, что высвобождение психической энергии у живых существ в короткое время приводит к большей эмоциональной реакции, чем постепенная разрядка. Если лягушку бросить в кипящую воду, она немедленно выскочит из неё. Но если вода была сначала холодной и медленно подогревается до температуры кипения, лягушка не испытывает болевого шока и остаётся в воде, пока не сварится. Реакция лягушки на импульное болевое воздействие отличается от реакции на постепенное воздействие той же силы.
Одним из самых сильных наслаждений, получаемых человеком, является половой акт. Его кульминация, оргазм длится у мужчин не более 1-3 секунд. Но кратковременность этого “импульсного” удовольствия никого не останавливает. Мужчины могут ухаживать за женщиной и добиваться её благосклонности длительное время для того, чтобы ощутить это трёхсекундное удовольствие и завершить процесс ухаживания традиционной заключительной фазой – поворачиванием к партнёрше спиной.
Внезапный испуг, как и внезапная радость, являются гораздо большими источниками эмоций, чем то же самое событие, “размазанное” на длительное время. Логично ожидать, что наивысшее удовольствие от интеллектуальной работы будет достигаться в моменты наибольшего эмоционального импульса. Это удовольствие является, как правило, кратковременным. Поэтому величина УРЗ юмора возвышения пропорциональна не сложности С содержащейся в шутке загадки, но величине импульса, всплеска эмоций. Эту максимальную величину можно определить как отношение сложности С загадки ко времени Тр, затраченному на её решение:
УРЗ = С/Тр (6)
Формула (6) является отражением известного нам из практики явления: длительное раздумье над трудной проблемой приносит нам гораздо меньшее удовольствие, чем мгновенное нахождение ответа.
Шутка должна содержать загадку, трудность которой подобрана так, чтобы слушатель с большой вероятностью мог решить её в короткий срок.
Тогда отношение сложности ко времени разрешения (сиречь, интеллектуальное удовольствие, УРЗ) является максимальным. Импульсный, кратковременный подъём настроения вызывает сильную положительную эмоцию. Внешне эта эмоция выражается в улыбке или смехе. В этом и заключается разгадка смешного. Она, как и ожидалось, оказалась элементарной и даже примитивной.
Окончательная, седьмая (это магическое число 7!) формула, ставящая все точки над “i”, выглядит теперь следующим образом:
ЭЮ = ЛС * С/Тр + ФН, (7)
где С – сложность задачи и
Тр – время, затраченное на разрешение задачи.
Это и есть формула смеха. Мы нашли её!
Заметим, что С имеет размерность См * секунда, а Тр – размерность времени (секунда). При этом нам придётся договориться, что при любых значениях С и Тр частное от их деления будет находиться в пределах от 0,0 См до +0,5 См. Это ограничение окажется удобным при дальнейшем анализе.
Формула (7) проста, но не очевидна. Её простота вызывает внутренний протест. Может ли быть, что решение элементарной задачки типа содержащейся в эпиграмме:
Троцкисты,
будьте начеку,
Зачем ответили вы грубо?
Перо он приравнял к штыку,
А может даже – к ледорубу
доставляет большее удовольствие, чем заполнение кроссворда или решение шахматной трёхходовки?
Для ответа на это вопрос проведём элементарный численный анализ.
Сравним эмоциональный эффект от двух интеллектуальных задач: трудной и простой. Первая требует сильного умственного напряжения, вторая - намного тривиальнее. В качестве первой задачи выберем сочинение какого-нибудь смешного стихотворения, например, пародии или эпиграммы. Подобно решению шахматного этюда или взятию нетривиального интеграла задача эта сложна. Она не всякому под силу. Оценим её сложность С1 условной величиной в 1,0 См * сек. В качестве второй интеллектуальной задачи выберем чтение, восприятие этой же эпиграммы читателем. С этой задачей может справиться каждый. Сложность С2 этого интеллектуального упражнения оценим более скромно. Пусть С2 = 0,01 См * сек, то есть в 100 раз меньше, чем С1. По свидетельству пародиста-любителя Игоря Южанина (http://www.lebed.com/uzhanin/uzhanin-parodii.htm), время, затрачиваемое им на сочинение эпиграммы, составляет от 2 минут до 2 часов. Уровень удовольствия, получаемого от сочинения удачной эпиграммы, Южанин оценивает, как весьма высокий.
Эпиграмма, посвящённая одному из наиболее заносчивых персонажей гостевой книги альманаха “Лебедь”, была сочинена в течение времени Т1, равного 15 минутам:
Как в туалет,
на форум забегу,
Где мной уже исписаны все стены
И, выпучив глаза, гоню
пургу,
Причём, всё чаще – с помощью пургена.
Чтение этой эпиграммы составляет около 8-10 секунд, а время Т2, затрачиваемое на решение содержащейся в ней “задачи”, нахождение каламбура “пурга-пурген” и несоответствия этих двух слов, не превышает 1 секунды.
Оценим УРЗ для этих двух случаев.
Случай 1:
УРЗ1 = С1 / Т1 = 1,0 / 900 = 0,0011 (См).
Случай 2:
УРЗ2 = С2 / Т2 = 0,01/1 = 0,01 (См).
Мы видим, что при несравнимой сложности рассматриваемых задач пик интеллектуального удовольствия от чтения эпиграммы в 9 раз превышает пиковое же значение, получаемое от её сочинения. Поэтому при чтении наше настроение имеет гораздо большие шансы превысить тот уровень, который приводит к взрыву смеха или, по крайней мере, к улыбке. И этот вывод подтверждается практикой. Многим из нас случалось написать что-нибудь удачное в стихах или прозе. Но часто ли автор хохочет, сочиняя своё произведение? А над незамысловатыми шутками люди смеются охотно.
В то же время, лицо, которому настоящая эпиграмма была посвящена, не получило от её чтения никакого удовольствия. Герой эпиграммы обрушил на её автора поток брани, обвинений в бездарности, называя его не иначе, как Пидарь Говлянин. ЛС героя эпиграммы была явно близка к -1,0. Он вскоре покинул форум.
Приведённое объяснение и обратная пропорциональность интенсивности удовольствия от времени разрешения “загадки” может показаться упрощённым и механистическим. Но это положение хорошо подтверждается повседневной практикой. Даже очень приятное известие, докладываемое в течение 10 минут, вызовет меньшую реакцию, чем маленький, но внезапный сюрприз.
Нужно признать, что отыскать солидное, авторитетное подтверждение “импульсного” характера эмоции в работах психологов нам не удалось. Теория эмоций разработана в настоящее время недостаточно полно. Попытки измерения величины эмоций по амплитуде движения лицевых мышц предприняты сравнительно недавно. Будем надеяться, что исследования в этом направлении принесут нам дополнительные свидетельства. Пока же мы примем в качестве постулата, что для того, чтобы вызвать наиболее интенсивную эмоцию, необходимо выплеснуть не наибольшее количество раздражителей, но добиться их наибольшей “импульсной” интенсивности.
Подобное явление известно нам из физиологии. Является установленным фактом, что реакция нерва на раздражение максимальна в начальный период. Через некоторое время нерв устаёт и перестаёт реагировать на возбуждение.
Вполне вероятно, что юмор дан человеку как ментальная способность использования этого физиологического явления. Физиология даёт ещё одно подтверждение того, что юмор является почти рефлекторным, примитивным чувством.
Продолжим аналогию между восприятия юмора и импульсными процессами.
Всякий импульсный процесс включает в себя три фазы: 1) накопление энергии, 2) сигнал к разрядке и 3) высвобождение накопленной энергии.
Для того, чтобы развить необходимую импульсную мощность в процессе разряда, её следует сначала накопить.
В грозовых облаках накопление энергии, как было сказано, происходит постепенно, путём медленного стекания разрядов в верхние слои атмосферы. Это – первая фаза.
Когда в облаке накапливается необходимое, критическое количество энергии, начинается вторая фаза. У основания грозового облака появляется светящийся разряд. Он устремляется к земле с огромной скоростью и прокладывает путь (канал).
Третья фаза: по проложенному каналу устремляется основной разряд – молния.
В импульсных устройствах происходит то же самое. Во время первой, самой длинной фазы, происходит постепенное накопление энергии в специальных конденсаторах или магнитных катушках-соленоидах. Во второй фазе специальное устройство, магнетрон или клистрон, отпирается небольшим, очень кратковременным сигналом и открывает путь к высвобождению накопленной энергии. В третьей фазе накопленная энергия свободно разряжается через “открытое” разрядное устройство.
Если вторую фазу - процесс открывания разрядного устройства - “затянуть”, разряжаемая энергия будет выделяться медленнее и максимальная величина мощности разряда будет небольшой. Если вторая фаза наступит до окончания первой фазы, то есть, отпирающий сигнал поступит, когда энергия ещё не накоплена, максимальная импульсная мощность будет меньше. Если первая и вторая фазы совпадут по времени и разрядное устройство останется открытым в процессе зарядки, накопления энергии не произойдёт вообще.
Всякая шутка, анекдот, устроены и работают аналогично импульсным устройствам. Процессы восприятия юмора включают те же фазы, что и зарядно-разрядный процесс.
Вот как выглядит типичный рассказ анекдота и воспрятие его слушателями:
Сальваторе Аттардо отметил этот факт, но не дал ему убедительного объяснения. Он проанализировал 600 юмористичесиких пассажей (анекдотов, шуток) на итальянском и английском языках, разделив их на две категории: относящиеся к предметам и языковые (вербальные) шутки. Как видно из таблицы, взятой из его книги (1994), шутки, в которых ключевое слово не является заключающим, составляют не более 4%. Остаётся только гадать, относятся ли эти 4% к неудачным образцам или к категории так называемого “мягкого юмора”.
Таблица 2.9: Исследование A: Позиция ключевого слова (Disjunctor)
Юмор |
Предметная шутка |
Вербальная шутка | Всего | ||
Финальная |
В середине | Финальная |
В середине | ||
Итальянский |
251 | 11 |
34 | 4 |
300 |
Американский |
231 | 4 |
60 | 5 |
300 |
Всего |
482 | 15 |
94 | 9 |
600 |
4. Следующая, третья, фаза заключается в разгадывании слушателями “загадки”, составляющей предмет анекдота. Как нам уже известно, время Тр, отводимое на разгадку, должно быть кратким. Соотношение сложности С “загадки” к предполагаемому времени Тр её разрешения должно быть максимальным. Если шутка рассказывается в компании, необходимо, чтобы она воспринималась всеми, или по крайней мере большинством, одновременно. В этом случае достигается кумулятивный эффект и успех анекдота многократно повышается. Происходит своеобразное соревнование, в котором имеются победители, рассмеявшиеся первыми, и проигравшие, до которых дошло чуть позже. Это соревнование играет большую роль в повышении или понижении социального статуса слушателей, выражаемого величиной ЭЮ. Наибольший ЭЮ получают люди с хорошим чувством юмора, а наименьший – не понявшие анекдот вообще.
Из формулы (7) следует, что время Тр является критическим элементом всякой шутки или анекдота. Умелый рассказчик строит шутки таким образом, чтобы это время было как можно более коротким.
Для этого требуется соблюдение двух условий:
Слишком простая шутка имеет низкий уровень сложности и, следовательно, маленький импульс удовольствия, или всплеска УРЗ, над общим уровнем настроения. Такая шутка называется вполне справедливо плоской. Слишком сложная шутка имеет уровень С, который может привести к непропорциональному увеличению Тр. В этом случае уровень УРЗ может оказаться низким. Время Тр сложной шутки трудно предвидеть и на её успех нельзя расчитывать с уверенностью.
Более того, излишне сложные шутки неизбежно приводят к неодновременности их восприятия аудиторией. Одни уже начинают смеяться в то время, как другие недоумённо хлопают глазами. Это приводит к снижению уровня ФН. Как простая, так и излишне сложная шутка имеют величину ЭЮ, меньшую оптимальной. Величины УРЗ и ФН, входящие в формулу (7), снижаются. Величина УРЗ снижается из-за возрастания времени Тр. Снижатся ФН, так как не происходит одновременного, дружного восприятия остроты. Всё это следует из формулы (7).
Время, затраченное на разрешение задачи, шутки юмора, как правило, составляет 1-2 секунды. Для упрощённого анализа не будет большой ошибкой принять его за константу. Тогда весь успех шутки заключается в правильном выборе величины С.
Удачная шутка содержит в себе максимально сложную задачу, которая может быть разрешена в течение 1-2 секунд.
Из нашего определения с очевидностью вытекает, что эффект ЭЮ от любой шутки субъективен. Он определяется набором заний у слушателей, их способностью решать ментальные задачи, но выражается в конечном счёте повышением или понижением социального статуса участников юмористического процесса: рассказчика и аудитории.
Искусство рассказчика, сочинителя, юмориста заключается в том, чтобы подобрать оптимальную сложность, подходящую для большей части избранной им аудитории. Юмор, как и другие виды искусства, нацелен на разные группы, способные решать конкретные загадки, неопределённости: простонародье, профессиональные, национальные группы, элита, учёные, дети и т.д.
Нижеприведённый график иллюстрирует процесс восприятия одноплановой шутки. Под одноплановой мы будем понимать шутку, в которой содержится всего одна “загадка”, разрешение которой и доставляет нам удовольствие.
Многослойная шутка может включать несколько слоёв одного или двух видов юмора. Рассмотрим пример:
В зоопарке.
- Папа, эта обезьяна мужчина или женщина?
-
Это самец.
У следующей клетки:
- Папа, а это мужчина?
-
Запомни, сынок: мужчина - тот, у кого деньги! А это – самец!
Этот анекдот воспринимается людьми по-разному. “Новым русским” он будет воспринят однопланово, он почувствует себя “мужчиной” и это повысит его чувство превосходства над другими. Его ЛС будет высоким. Тот, кто к “новым русским” не относится, относится к ним враждебно. Образованные люди поймут двух- или даже многослойность анекдота. Их ЛС также будет высоким. В первую очередь, они рассмеются, уловив несоответствие в “научном” определении пола обезъяны. Во-вторых, они почувствуют интеллектуальное превосходство над грубым героем анекдота. В-третьих, у слушателя могут возникнуть асоциации с тем, что у “новых русских” импотенция – чуть ли профессиональное заболевание. И т.д.
Графически восприятие такой шутки показано на нижеприведённом графике. Здесь может наблюдаться несколько всплесков удовольствия.
А вот как можно проиллюстрировать восприятие однослойной шутки рассказчиком, аудиторией и высмеиваемым:
Прежде, чем приступить к детальному разбору последующих примеров, позволим себе напомнить читателю, что все полученные выводы базировались либо на экспериментальных данных, либо на заключениях, с которыми согласно большинство исследователей. Предлагаемая теория фактически не противоречит ни одной из существующих теорий юмора, но скорее объединяет, примиряет их. При её выводе были максимальной степени использованы методы и приёмы, принятые в естественных науках. Было сделано всё для того чтобы избежать субъективных выводов и суждений. Полагаем, что не оставили без ответа ни один неясный вопрос.
Выводы, сделанные в этой работе, легко поддаются проверке. Для этого не нужны ни дорогое оборудование, ни применение мощных компьютеров. Предмет исследования доступен каждому.
Прежде, чем приступить к экспериментальной проверке теории, ответим на волнующий многих вопрос:
Обязательно ли человеку обладать чувством юмора?
Ответ на этот вопрос неоднозначен. Юмор - это соревнование. Человеку, не заинтересованному в подобном соревновании, юмор не нужен. О таком человеке можно сказать, что у него нет чувства юмора. При этом он может быть не глупее остальных, а иногда и гораздо мудрее. Если человек не понимает юмора, он скорее всего глуповат. Если ему не интересен юмор, он безусловно мудр или занимает высокое положение, которое трудно поколебать.
Герой романа Сомерсета Моэма “Луна и грош” гениальный художник Чарльз Стрикленд достиг необычайных вершин мастерства. Настолько высоких, что мнение окружающих его уже не интересовало. Он не посылал свои картины на выставки, а под конец жизни просто уничтожил их. Стрикленду было достаточно ощущения собственной гениальности и постигнутой им тайны мастерства. Но много ли среди нас людей, не нуждающихся в ежедневной подпитке своего эго? Нет, совсем немного. А это означает, что мы с вами, дорогие читатели, обречены на юмор, на смех, на шутки, подтрунивания, анекдоты, шаржи и пародии.
Постараемся с этим смириться.
И перейдём к проверке теории. Это будет численная проверка, первая в истории попытка поверить гармонию юмора алгеброй.
6. Экспериментальная проверка
Приступим к экспериментальной проверке предлагаемой теории. В этой главе будут численно проанализированы образцы юмористических текстов, шуток и анекдотов. Выбранные тексты будут изменяться с целью уменьшения или увеличения входящих в формулу (7) составляющих. Для облегчения анализа упростим формулу (7), имея в виду, что величина Тр принята в предыдущей главе неизменной. Пусть она будет равна единице. Величину ФН положим равной нулю, ибо аудитория отсутствует. Получим:
ЭЮ = ЛС * С (8)
Все выбранные тексты прошли проверку временем и либо являются смешными, либо были таковыми в прошлом. Почти все они позаимствованы из юмористических сборников.
Пример №1.
Проанализируем политический анекдот. В этом примере будем изменять только один член в формуле (8) – ЛС, оставляя значение С неизменным.
С = const. ЛС = var.
“В чём различие между столицей Камбоджи и генеральным секретарём ЦК КПСС Л.И.Брежневым?”
“Столица Камбоджи – Пном-Пень, а генсек – пень пнём”.
Оценим величину ЭЮ этого анекдота. При жизни Брежнева ЛС читателя явно не была равна нулю. Немощность генсека отражалась на жизни каждого из нас. Нас раздражало, что великой страной правит больной человек с явными дефектами речи. Для начальной оценки ЛС вообразим, что мы всё ещё находимся в брежневской эпохе и Брежнева активно не любим. Всякая насмешка над ним несёт вероятный риск, но понижает его социальный статус, тем самым повышая наш. Пусть ЛС = +0,6. Величина С также не равна нулю. Для того, чтобы понять игру слов в этом анекдоте, слушатель должен не только знать русские идиомы и свободно владеть ими, но и обладать минимальными познаниями в географии. Читателя, которому кажется, что это легко, попросим вспомнить, как называется столица Намибии. Будет справедливым поэтому принять С = 0,3 См * t. Общая оценка качества этого анекдота будет равна
ЭЮ = ЛС * С = +0,6 * 0,3 = +0,18 Cм.
Напомним, что максимально возможная оценка равна +0,5См. Мы же оценили этот анекдот в 1/3 максимально возможной величины. Оценка довольно высокая. Но читателю, вероятно, кажется, что и эта оценка завышена. Современному читателю не смешно. Почему? Выше мы сделали допущение, что живём в эпоху Брежнева. Но Брежнева с нами нет уже 22 года, с тех самых пор, как по выражению А.Кнышева “зарыли пять золотых на поле чудес в стране дураков”.
Поэтому ЛС для современного читателя никогда не может подняться до почти максимального уровня +0,6. Скорее всего, его величина будет лишь отголоском нашей былой нелюбви к советским лидерам и составит около +0,3.
ЭЮ для нас с вами будет равен +0,09 См, то есть почти в 6 раз ниже максимально возможной оценки. Вот мы и не смеёмся, слабая шутка.
Но продолжим наши упражнения. Заменим имя генсека на имя другого политического лидера:
“В чём различие между столицей Камбоджи и председателем госсовета ГДР Эрихом Хоннекером?”
“Столица Камбоджи – Пном-Пень, а председатель – пень пнём”.
“Соль” анекдота здесь полностью сохранена и С по-прежнему равна 0,3 См * t, но он уже абсолютно не смешон. ЛС в этом анекдоте равна нулю целых и нулю десятых. Нам совершенно наплевать на Хоннекера, его возраст и умственные способности. ЭЮ этого анекдота с неизбежностью равен нулю, несмотря на его несомненные лингвистические, семантические, семиотические и прочие признаки.
Пример №2.
В этом примере мы будем изменять другой член формулы (8) – С, оставляя значение ЛС неизменным.
С = var. ЛС = const.
Офицер, увидев за работой красильщика тканей, издевательски спросил его, указывая на свою белоснежную лошадь: "А сможешь ты и её выкрасить?" - "Конечно, смогу, - был ответ. - Если только она выдержит температуру кипения".
Оценим ЭЮ этого анекдота. ЛС его зависит от того, на чьей стороне слушатель: офицера или сметливого красильщика. Содержание анекдота предполагает, что положительный герой здесь – красильщик, поэтому в демократической среде, для которой этот анекдот был придуман (не для офицерского же клуба!), ЛС будет высока. Пусть ЛС = +0,6. Величина С здесь невелика, догадаться, что лошадь не выдержит температуру кипения в 1000С нетрудно. Примем С = 0,3 См * t. ЭЮ будет равным +0,18 См, почти в 3 раза меньше максимально возможной оценки. Хотя, в обществе рабочих-красильщиков этот анекдот мог бы пойти и по более высокому баллу, особенно, если по соседству расквартирован кавалерийский полк.
Теперь попробуем изменить текст:
Офицер, увидев за работой красильщика тканей, издевательски спросил его, указывая на свою белоснежную лошадь: "А сможешь ты и её выкрасить?" - "Конечно, смогу, - был ответ. – А зачем пану офицеру крашеная варёная лошадь?".
Мы изменили только часть последней фразы. Но задача усложнилась. Исчезла подсказка: слово “кипения”. Теперь, для того, чтобы оценить “загадку”, несоответствие, содержашееся в этом анекдоте, слушателю необходимо обладать некоторыми знаниями в области окраски тканей. Если же этих знаний нет, ему придётся быстро (очень быстро!) понять, что ткани красятся при высокой температуре. Сметливый слушатель будет при этом исходить из того допущения, что анекдот имеет смысл, что он смешон и он будет судорожно искать ответ. Это следует из тезиса 13, Главы 5: Для наилучшего эффекта шутки слушатель должен быть подготовлен (предупреждён).
Если слушатель не знаком с технологией окраски тканей и не предупреждён, что рассказывается именно анекдот, он может просто не отреагировать. Но если слушатель уверен, что загадка имется и ему удастся быстро разгадать её, награда в виде интеллектуального триумфа будет выше, чем в предыдущем случае. Величину С мы оценим здесь в 0,4 См * t. Эффект от анекдота повысится до ЭЮ = +0,24 См, принимая, что ЛС остаётся прежней. Перечитайте оба варианта ещё раз. Какому вы отдали бы предпочтение, если бы пришлось рассказать его в кругу друзей?
Теперь попробуем произвести обратную операцию и понизить величину С :
Офицер, увидев за работой красильщика тканей, издевательски спросил его, указывая на свою белоснежную лошадь: "А сможешь ты и её выкрасить?" - "Конечно, смогу, - был ответ. – Но только копыта, у меня ванна маленькая".
О-о-п! Мы убрали загадку и снизили величину С почти до нуля. Осталось небольшое несоответствие, ибо окраска копыт не представляет для офицера интереса. Осталась враждебность к офицеру, явное нежелание помочь ему. Но, допуская, что ЛС по-прежнему равна +0,6 и придавая С значение 0,1 См * t, мы получим совсем незначительный по эффекту анекдот (ЭЮ = +0,06 См), пригодный для рассказа разве что в детской аудитории.
Мы можем продолжить работу по выхолащиванию текста, например, следующим образом:
Офицер, увидев за работой красильщика тканей, издевательски спросил его, указывая на свою белоснежную лошадь: "А сможешь ты и её выкрасить?" - "Конечно, смогу, - был ответ. - Если только она выдержит температуру 400, при которой я обычно крашу бельё".
Загадки здесь нет вообще, С = 0 См * t. История стала “плоской”.
Заметьте, что мы сначала повысили уровень ЭЮ, а затем снизили его до нуля при одном и том же уровне агрессивности, или величине ЛС, то есть произвели операцию обратную той, что мы проделали с Примером №1.
Теперь нам будет легко проанализировать более изысканную историю, приведённую З.Фрейдом в его работе.
Пример №3.
Светлейший князь проезжал по своим владениям и заметил в поле человека, весьма похожего на него внешне. Светлейший остановился и спросил:
“Служила ли твоя мать когда–либо в резиденции?”
“Мать не служила, зато отец мой — да”.
Отдадим должное блестящему анализу этого анекдота А.Луком:
“Спрошенный хотел бы, конечно, осадить наглеца, который осмелился опозорить таким намёком память любимой матери, но этот наглец — светлейший князь, которого он не смеет ни осадить, ни оскорбить, если он не хочет искупления этой мести ценою всей своей жизни. Это значило бы, таким образом, молча задушить в себе обиду, но к счастью, острота указывает путь отмщения без риска, принимая этот намёк с помощью технического приёма унификации и адресуя его нападающему светлейшему князю. Впечатление остроты настолько определяется здесь тенденцией, что мы при наличии остроумного ответа склонны забыть, что вопрос нападающего сам остроумен, благодаря содержащемуся в нём намёку”.
В приведённом анализе А.Лука имеются те же факторы, что и в нашем. Здесь имеется положительная величина ЛС (отмщение без риска), имеется ненулевая величина С (содержащемуся в нем намёку). Имеется почти всё. Нет только учёта временного фактора (импульсного действия) и взаимосвязи ЛС и С.
С точки зрения разработанной теории анализ будет совершенно другим. Величина ЛС для рядового слушателя весьма высока. В истории наказывется заносчивость аристократа и разоблачается несправедливость социального разделения, основанная на наследственном праве.
Неравенство положений участников словесной стычки, унижение сильного и невозможность наказать обидчика дают нам возможность визуально представить всю сцену: ухмылки свиты, бессильное бешенство светлейшего и тихий триумф низко склонившего голову подданного. Для слушателя этой истории ЛС будет близка к +1,0. Сложность задачи здесь тоже на высшем уровне. Нам необходимо знать реалии быта вельможных господ, их великосветскую распущенность, чтобы придти к разгадке в короткое время. Значение С здесь будет никак не менее 0,5 См * t. Значение ЭЮ будет также равно +0,5 См – почти максимальное.
Пример №4.
Попробуем сравнить анализ “медицинского анекдота”, проведённый Раскиным и Аттардо, с уже знакомым нам подходом предлагаемой теории. Во избежании неверной передачи нюансов приведём текст анекдота на языке оригинала, сопроводив его нашим переводом.
Someone who was previously treated for some illness inquires about the presence of a doctor at the doctor’s place of residence, with the purpose of being treated for a disease which manifests itself by a whispering voice. The doctor’s wife (who is young and pretty) answers (whispering, as the patient) that the doctor is not at home, and invites the inquirer to enter in the house.
Некто, ранее обращавшийся к доктору по поводу недомогания, спрашивает, дома ли доктор, чтобы последний помог ему излечиться от болезни, понизившей его голос до шёпота. Жена доктора (хорошенькая и молоденькая) отвечает (шёпотом, как и пациент), что доктора нет дома и приглашает пациента в дом.
С точки зрения теории В. Раскина этот текст относится к разряду смешных. Он удовлетворяет “необходимым и достаточным условиям” семантической теории юмора, а именно:
1. Текст обладает несовместимостью, частичной или полной (в данном случае: доктор/любовник);
2. Две части текста противоположны в определённом смысле, (здесь: наличие/отсутствие секса).
Но смешон ли этот текст? Безусловно, нет. Почему? Наша теория отвечает на этот вопрос. Попробуем оценить коэффициенты в формуле (7). Сначала определим величину ЛС . Слушатель не получил достаточного впечатления о личности доктора и пациента. Он может догадаться, что доктор намного старше своей жены и не удовлетворяет её физически. Но слушатель находится в затруднении, чью сторону ему принять: рогоносца ли мужа или пациента, которому неожиданно повезло, а может быть, и сторону ветреной жены и почувствовать некоторое злорадство. Изложение анекдота не формирует у читателя явного предпочтения.
Но главное в том, что анекдот рассказан неумело, “punch line” здесь практически отсутствует. Благодаря этому время Тр растянуто, разгадка размазывается на длительное время и всплеска эмоции не происходит. Поэтому величины ЛС и УРЗ этого текста малы. Мало и их произведение ЭЮ.
Изменим текст ещё раз:
Пациент заходит к врачу, который практикует дома. Пациент страдает от бронхита. Он изъясняется шёпотом. Он звонит в дверь. Жена врача, хорошенькая и молоденькая, известная своим лёгким поведением, открывает ему. Пациент шепчет: “Доктор дома?” Жена врача думает, что к ней пришёл один из молодых людей, надеющихся на её благосклонность. Она принимает его шёпот за заговорщицкий. Она шепчет в ответ: “Доктора, к счастью, нет дома, заходите быстрей, я вам отдамся”.
Все “скрипты”, определяющие по Раскину наличие смешного, остаются на месте. Но чего-то здесь всё же не хватает. Загадка здесь сведена к очень лёгкой (С ~ 0), а время Тр, отпущенное на разгадку, растянуто на весь текст анекдота. Всплеска эмоций ожидать не приходится.
Теперь мы признаемся читателю, что слегка слукавили и проанализировали не собственно “медицинский анекдот”, но его семантический аналог, приведённый Сальваторе Аттардо. Вот как звучит этот анекдот на самом деле:
“Is the doctor at home?” the patient asked in his bronchial whisper. “No,” the doctor’s young and pretty wife whispered in reply. “Come right in.”
“Доктор дома?” – шепчет больной бронхитом. Молоденькая жена врача шепчет в ответ: “Нет, заходи быстрей”.
В этом тексте сдожность загадки повышается до максимальной. Ключ к её разрешению поставлен в конце и выражен минимальным набором слов. Поэтому УРЗ здесь намного выше, чем в таких же по семантике и информативности текстах, приведённых выше. Этот анекдот безусловно смешон.
Читатель имеет возможность самостоятельно варьировать текст Примера №3 сначала таким образом, чтобы изменить величины ЛС, С и Тр. Попробуйте рассказать полученные варианты в разных компаниях и сравнить эффект от каждого.
В качестве упражнения и одновременно проверки теории позволим себе привести несколько сравнительно малоизвестных комических опусов. Напомним, что величины ЭЮ, ЛС и С всегда субъективны, они являются баллами, выставляемыми вами лично. Попробуем произвести количественную оценку этих коэффициентов, входящих в формулу (8), а затем сравнить выбранную величину ЭЮ с произведением С на ЛС . Сделать это совсем несложно, весь анализ займёт лишь несколько минут. Воспользуемся процедурой, состоящей из трёх пунктов.
Высший класс |
+0,4 или 0,5 |
Немедленно позвоню приятелю и расскажу ему | +0,3 |
Завтра расскажу на работе |
+0,24 |
Надо будет запомнить и рассказать при случае |
+0.2 |
Приятный анекдот, смеялся | +0,18 |
Вызвал улыбку |
+0,12 или 0,15 |
Так себе | + 0,09 или 0,1 |
Детская шутка | +0,03 или 0,06 |
Это не юмор |
0 |
Глупый анекдот | -0,05 или -0,1 |
Идиотский анекдот |
-0,15; -0,2 или – 0,25 |
Зачем такую гадость печатают? |
-0,3; -0,4 или -0,5 |
Персонаж(и) анекдота имеют ко мне непосредственное отношение. Я мог бы быть на их месте. Активно недолюбливаю таких людей, или один из персонажей анекдота – мой герой. |
+1,0 |
Я хорошо понимаю поступки и мотивацию героев. |
+0,6 |
Понимаю психологию героев анекдота, но не не думаю, что мог бы оказаться на их месте. Всё это имеет ко мне малое отношение. | +0,3 |
Герои анекдота мне безразличны. Их поступки мне непонятны. |
0 |
Анекдот вызвал неприятные ассоциации. Не стоило так шутить о достойных людях. | -0,5 |
Оскорбительный, кощунственный анекдот. | -1,0 |
3. Оценим величину С, выбирая значения из Таблицы 3:
Здорово | Хорошо |
Неплохо | Так себе | Посредственно |
Плоская шутка |
0,5 | 0,4 |
0,3 | 0,2 |
0,1 | 0 |
4. Сравним полученное вами произведение ЛС * С с вашей же оценкой ЭЮ.
Пример 5.
Молодой актёр заменял в спектакле заболевшего товарища. Роль выучить он не успевал и режиссёр велел ему следить за репликами суфлёра.
Суфлёр подсказывает: (Садится в кресло!)
Актёр сел.
Суфлёр: Жениться, что ли?
Актёр: Жениться, что ли?
Суфлёр: Да нет, пожалуй.
Актёр: Да нет, пожалуй.
Суфлёр: (С трудом встаёт).
Актёр: Встаёт с трудом!
ЭЮ = +0,15
ЛС = +0,3
С = 0,4
ЛС * С = +0,12
ЭЮ/(ЛС * С) = 1,25
Пример 6.
Молодой лейтенант видит в ресторане пьяного майора, который безуспешно пытается справиться с куриной ножкой при помощи ножа и вилки.
“Товарищ майор, - ехидно говорит лейтенант, - птицу едят руками”.
Майор поднимает голову:
“А сопли утирают рукавом!”
ЭЮ = 0,2
ЛС = +0,3
С = 0,5
ЛС * С = +0,15
ЭЮ/(ЛС * С) = 1,33
Перейдём к практическим занятиям. У читателя есть возможность:
Произвести собственную оценку, ориентируясь либо на свои вкусы, либо вкусы предполагаемой аудитории. Вы можете проделать эти операции по крайней мере с теми шутками и анекдотами, которые вам понравились.
Пример 7.
“Почему Маргарет Тэтчер не носит мини-юбок?”
“Чтобы яйца не были видны”.
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 8.
Жена президента Нэнси Рейган была приверженцем бесплатной раздачи масла бедному населению. Она говорила: “Даже бедные люди должны иметь что-то, куда бы они обмакивали хвосты омаров (lobster tails)” .( Из радиопередачи Jonny Carson’a, Февраль, 1982).
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 9.
Мужчина и женщина во время первого свидания.
“Я из Техаса, мэм, у нас в Техасе всё самое большое. У нас самые большие в мире быки, самая высокая на земле кукуруза. У нас больше всего нефти”.
Чуть позднее, когда они оказались в спальне, мужчина продолжал: “Сейчас увидишь, что у техасцев ещё кое-что самое большое”.
Через минуту (обиженным голосом): “Предупреждать надо, что ты тоже из Техаса”.
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 10.
У И.А.Крылова была “рожа” на ноге, которая долго мешала ему гулять. С трудом вышел он на Невский. Мимо ехал бестактный приятель, который не нашёл ничего лучше, как закричать из окна экипажа: “А что, рожа прошла?” “Проехала”, без задержки ответствовал Иван Андреевич.
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 11.
Часы пропили ровно в полночь. (Г.Малкин)
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 12.
Первая экспедиция землян высадилась на Марс. Их корабль обступили марсиане и завязался оживлённый обмен информацией. После того, как базовые понятия были обсуждены, возник вопрос о продолжении рода. Марсианин и марсианка тут же совокупились и ... появился маленький марсианин. После этого землянин и землянка сняли свои скафандры и показали, как это делается на Земле. Когда они вновь облачались в свои скафандры, марсиане не сдержали недоумения: “А где же маленький человечек?” Им объяснили, что человечек появится через 9 месяцев. Марсиане: “А зачем он в конце так спешил?”
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 13.
На одной вечеринке хорошенькая крабиха увидела необыкновенного краба. Он передвигался не как другие крабы – боком, но двигался прямо. “Какой необыкновенный мужчина, - подумала крабиха, - я не должна упускать такого шанса”. Она подошла к нему и предложила пожениться. Краб тут же согласился. Наутро новобрачная увидела своего супруга двигающегося, как все остальные – боком. “Любимый, - спросила она сквозь слёзы, - почему ты сегодня двигаешься не так, как вчера, а как все обычные крабы?” “Но, дорогая, - ответил молодожён, - не могу же я так напиваться каждый день”.
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 14.
Муж и жена, оба страстные игроки в гольф, беседуют за чашкой чая. “Скажи, дорогой, а если я умру, ты женишься на другой женщине?” “Ну, если честно, это вполне возможно”. “Как, и она будет спать в нашей кровати?!” “Дорогая, что в этом особенного? Да, она будет спать в нашей кровати, а где же ещё ей спать”. “И она будет водить мою машину?!” “В этом тоже нет ничего невозможного. Не исключаю, что она будет водить твою машину”. “И что же, она будет играть моими клюшками?!!” “Ну, уж нет!!! Она левша”.
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 15.
Tiger Woods stopped his Mercedes at the remote gas station for refueling. An old man helped him to fill the tank. When Tiger leaned toward the nozzle two tees fell down from his pocket. “What are these?” - asked the old man. “I place my balls on them when I drive” – answered Tiger. “Whoa! Those at Mercedes think of everything”.
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 16.
“Ти ж бачиш, Петро, що цi iзраiльтяне роблять? Набили своiми жидами росiйський лiтак, та збили нашу украiнську ракету”.
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Пример 17.
“А знаете, как расшифровывается СНГ? Сборище Неумных Гоев”.
(Из выступления Г.Хазанова в Израиле)
ЭЮ =
ЛС =
С =
ЛС * С =
ЭЮ/(ЛС * С) =
Найдите среднюю величину ЭЮ/(ЛС*С) проанализированных вами примеров. Для этого сумму всех величин ЭЮ/(ЛС*С) разделите на количество примеров. Если средняя величина ЭЮ/(ЛС*С) значительно отличается от единицы, попытайтесь проанализировать, чем это вызвано: а) вы не уверены, что удалось произвести оценки объективно, б) вы действовали второпях или в) вами руководило подсознательное желание дискредитировать предлагаемую теорию.
Автор проделал эту работу с примерами №№5-17 и получил среднее значение ЭЮ/(ЛС*С), равное 1,25. Максимальное отклонение составило 1,33, а минимальное = 0,7. Учитывая субъективный характер коэффициентов в формуле (8), полученное среднее расхождение следует признать удолетворительным.
Автор будет признателен читателям, которые также возьмут на себя труд проделать эти несложные упражнения и поделиться результатами. Ваш вклад поможет уточнению предлагаемой теории.
Абстрактные анекдоты возникли сравнительно недавно и являются, скорее всего, русскоязычным явлением. При первом появлении этих анекдотов они произвели двойственное впечатление, поначалу показались вообще неостроумными. Но с течением времени этот тип юмора вошёл в обиход и стал вызывать такой же дружный смех, как анекдоты традиционные. И всё же чувство неловкости не оставляло автора этих строк. Он почему-то смеялся, но не понимал до конца, над чем. Что смешного в следующих анекдотах:
Пример 18.
По стене ползет кирпич - Красной Армии привет.
Я в натуре водолаз - Тоже семечки грызу.
Пример 19.
Едет червяк зимой на велосипеде, смотрит: а на проводах
между
столбами корова качается. Слез он с велосипеда, пощупал колесо и
говорит:
- Это к весне, наверно...
Следует признаться, что разработанная теория была не в состоянии объяснить природу смешного абстрактных анекдотов. В них нет общей для всего смешного черты. В них нет загадки, неопределённости, того “светящегося противоречия”, которое следует разгадать в анекдоте обычном и получить от этого напряжения интеллекта удовольствие, приводящее к взрыву смеха. Но над этими анекдотами смеются, смеются искренне, значит что-то в них есть. И это что-то нуждается в разъяснении. Без этого наша теория повиснет в воздухе.
Проанализируем следующий анекдот:
Пример 20.
По стене ползет кирпич,
видит - висит календарь.
- Который час? - спрашивает кирпич.
- Среда,
- отвечает календарь.
- Ура! - обрадовался кирпич.
- Скоро лето!
В обычном анекдоте недоразумение, вызванное диалогом между кирпичом и календарём, было бы расшифровано в последней фразе и расшифровано логичным образом. Все концы сошлись бы. А здесь все нити остаются оборванными. Отсутствует смысл, логика.
Попробуем подойти к анализу этого класса анекдотов так же, как мы делали это в предыдущих разделах. Обобщим факты:
Можно предположить, что слушатели устали от обычных анекдотов и возник запрос на нечто новое, экстравагантное, как это происходило в стихах, живописи, музыке.
Новое в искусстве создаётся вначале для избранных, “объевшихся” привычными формами знатоков. Если неподготовленный читатель раскроет сборник Велимира Хлебникова, он вскоре его и ... закроет. Четырёхстопный ямб куда милее.
Если человек, пожелавший стать любителем живописи, начнёт знакомство с ней с полотен Пикассо или Гогена, он вряд ли найдёт в их картинах отдохновение сердца. Его потянет на Шишкина, Репина, Рафаэля. То же и с современными формами классической музыки. Читатель, хоть раз побывавший на концерте модернистской музыки, согласится, что это, пожалуй, единственное, что нельзя назвать “тихим ужасом”. Вагнер и Чайковский несравнимо лучше.
Но профессионалам и настоящим любителям, которые “превзошли” традиционное искусство, оно может в конце концов наскучить, исчерпать себя. Им не интересны Шишкин и Пушкин. Они сыты “Утром в лесу”, “Русланом и Людмилой” и “Щелкунчиком”. Им нужны новые формы.
В юморе такой формой стал абстрактный анекдот. Легче всего было бы определить абстрактный анекдот, как анекдот бессмысленный.
Но подобное определение не пояснит нам, почему люди смеются над этими анекдотами и ... смеются в нужном месте, то есть, одновременно. Именно в этой одновременности будем искать ключ к их пониманию.
Как было рассмотрено в Главе 5, все анекдоты строятся по стандартной схеме. В любом из них есть момент, которого слушатели ждут, боясь пропустить. Это и есть развязка, завершающая фраза, trigger, punch line. О приближении punch line слушатели обычно догадываются по ходу рассказа, а сама она является, как правило, завершающей фразой или словом. После неё следует короткая пауза, во время которой слушатели ищут ответ на "загадку", соль анекдота.
В абстрактном анекдоте присутствуют все эти элементы, кроме одного: в нём нет разгадки. Но опытный слушатель знает, что разгадка должна быть и что ему под силу найти её за 1-2 секунды. Но он её не находит. И тогда ... он приходит к пониманию, что разгадки нет, ему подсунули ловко сфабрикованный суррогат. И он смеётся. Над чем, над собой, что его так ловко одурачили? Вернёмся на две фразы назад: "слушатель приходит к пониманию" - вот оно! Загадка состоит именно в том, что её не просто нет, но нет там, где в настоящем анекдоте она должна была бы находиться. Слушатель находит пустое место и с торжеством показывает на него: "Вот оно, вот здесь должна быть соль анекдота! Я узнал это место! Я - настоящий знаток юмора!"
Поверим такому слушателю, что анекдотное искусство ради искусства тоже имеет право быть. Автор честно признаётся, что абстрактные анекдоты не занимают видного места в его сердце.
Теперь мы можем дать более глубокое определение: "Соль" абстрактного анекдота состоит в отсутствии смысла там, и именно там, где он находится в анекдотах обычных.
Абстрактные анекдоты - это юмор, построенный на юморе. Для военных анекдотов питательной почвой служит быт и работа военных, для скабрезных шуток - секс во всех его проявлениях. Питательной почвой для абстрактных анекдотов служит сам юмор. На нём они построены и на нём, можно сказать, паразитируют.
Правда, не все авторы и пользователи абстрактных анекдотов разделяют эту точку зрения. Приходится с огорчением признать, что в рубриках абстрактных анекдотов всё чаще можно увидеть и обычные. С абстрактными их объединяет не построение анекдота, но вторичные признаки: кирпичи, бегемоты, коровы, утюги и пр.
Мы не исследовали абстрактные анекдоты в предыдущих рассуждениях. Теория наша возникла до того, как абстрактные анекдоты появились на свет, поэтому они не были предметом рассмотрения. Но теория оказалась способной объяснить и то, что не было первоначально предметом анализа. Она оказалась более универсальной, чем объект иследований. И это внушает оптимизм.
Заключение
Подведём итоги. Уже в первых письменных источниках, оставленных нашими отдалёнными предками, имеются свидетельства того, что юмор был с нами всегда. По мнению известной британской исследовательницы Carol Andrews юмор древних египтян был схож с современным. Они так же любили непристойные шутки, у них были политическая сатира, пародии, подобное мультипликации искусство и даже чёрный юмор.
Человечество развивалось, появлялись науки, сначала естественные, затем инженерные, а за ними - философские. С началом философии начались исследования юмора. Не все письменные источники дошли до нас, но то, что уцелело, не оставляет сомнений, что смешное всегда занимало великие умы основоположников и корифеев науки о человеке и обществе.
Общество шло вперёд, учёные умы всё глубже проникали в тайные глубины человеческой души. Но вместе с науками о человеке развивался и человеческий юмор. Грубые комедии Аристофана, веселившие древних греков, превратились в утончённое искусство, за хитроумной вуалью которого было всё труднее рассмотреть истину, глубинные, корневые истоки привычки смеяться над себе подобными.
Многие исследователи полагали, что они раскрыли загадку смеха, открыли завесу вечного и мистического искусства. Но появлялись новые исследователи и задавали вопросы, на которые прежние теории не могли дать ответа.
Почему человек смеётся? Зачем он смеётся? Как найти формальное отличие смешного от несмешного? Эти вопросы оставались без ответа.
Для объективной оценки разработанной теории вспомним, в каком состоянии находилась теория юмора до настоящей работы. Доверимся мнению Сальваторе Аттардо как наиболее сведущего авторитета в данном вопросе. К тому же, доктор Аттардо редактирует International Journal of Humor Research и через его руки проходят все публикации в этом наиболее представительном печатном органе.
Согласно С. Аттардо (1994), существуют три группы теорий смешного, а именно:
Таблица 1.2: Три группы теорий
Познавательные |
Социальные | Психоаналитические |
Несоответствие |
Враждебность | Высвобождение |
Контраст |
Агрессия | Возвышение |
Превосходство | Освобождение | |
Триумф |
Экономия | |
Осмеяние | ||
Унижение |
Тем, кто взял на себя труд ознакомиться с приводимыми в нашей работе выводами и проведённым анализом, будет совершенно очевидно, что ни одна из этих теорий не в состоянии ответить на интересующие нас вопросы в силу ограниченности подхода. Ответы могут быть получены только в том случае, если рассматривать все теории вкупе, найти объединяющее их начало.
Сальваторе Аттардо, взявший на себя труд изучить все имеющиеся теории юмора, справедливо заключает, что “... теории, рассмотренные в этой книге, являются либо частичным развитием либо интуитивным направлением исследований и их анализ и выводы являются чуть более, чем анекдотичными”. В то же время, Аттардо выделяет семантическую теорию (SSTH) В.Раскина, как “формальную теорию, которая предсказывает и может быть опробована с помощью “жёстких фактов”, таким образом, существует как бы согласие, что SSTH является наиболее мощной епистемиологически и обещающей теорией, существующей в области лингвистических исследований юмора”.
Но он же отмечает, что сам В. Раскин оценивает свою теорию более сдержанно. Он полагает, что теория, основанная на семантических различиях, не в состоянии дать количественую оценку субъекта юмора. Мы видели на примере “медицинского анекдота”, что это утверждение вполне справедливо.
Более того, теория эта не ставит даже задачи ответить на вопрос: “почему люди смеются”. В этом смысле сравнение семантической теории с “теорией” магнитов как тел, обладающих полюсами, представляется вполне закономерным.
Разработанная теория юмора отвечает, как нам представляется, на все поставленные вопросы. Тайна юмора становится простой и почти очевидной. Разработанная концепция не противоречит ни одной из существующих теорий. Напротив, найдено общее основание для всего, написанного до сих пор. Теория юмора скорее объединяет наиболее очевидные концепции и данные науки в простую и стройную логическую систему. Более того, она находится в согласии с экспериментальными данными, сведениями и фактами из таких точных наук, как генетика и физиология.
В разработанной теории сформулирована цель юмора. Реакция человека на шутку или анекдот определяется не изяществом литературной обработки текста и не подачей его, но только той прибавкой к социальному статусу человека в группе, которую рассказываемая шутка или анекдот доставляют.
Юмор – бескровное, бесконтактное, интеллектуальное оружие, данное человеку для повышения его статуса по сравнению с окружающими. Это оружие может использоваться в непосредственном интеллектуальном сражении, когда целью является получение превосходства над соперником, унижение его, победа в словесном поединке. Это же оружие может использоваться для более мягкого продвижение по социальной лестнице, достижения внимания и авторитета в группе. Наконец, оно служит для привлечения внимания особей противоположного пола, что, как мы видели, заложено во вполне конкретном генетическом алгоритме развития человека.
Поскольку цель юмора сформулирована, механизм воздействия юмора представился вполне определённым. Рассказчик или автор шутит для повышения собственного социального статуса. Шутка должна быть составлена и преподнесена таким образом, чтобы статус слушателя также повысился, а статус высмеиваемого - понизился. Любой образец юмора представляет собой либо насмешку, ставящую целью унизить высмеиваемого и повысить статус остальных за его счёт, либо интеллектуальную задачу, повышающую статус тех, кто её разгадал.
Задача, составляющая основу любого образца юмора возвышения, должна иметь оптимальную сложность для того, чтобы быть разрешённой с течение короткого времени. В этом случае импульс эмоций достигает максимального значения. Радость от разрешения интеллектуальной задачи, связанная с повышением социального статуса приводит к всплеску эмоций, выражающемуся в улыбке, смехе или хохоте.
Безусловным достоинством предлагаемой теории можно признать тот факт, что она не нуждается во введении новых терминов, обходится без туманных понятий. Юмор – примитивное чувство и его природа объяснена самыми простыми средствами. Создан элементарный математический аппарат, позволяющий производить количественную оценку эффекта юмора.
Продолжение следует
Что же дальше? Казалось бы, неразрешённых вопросов не осталось и завеса над тайной юмора поднята навсегда.
Представляется, что основные положения настоящей работы имеют более широкое приложение.
В первую, очередь, это касается такого искусства, как юмористическая проза. При чтении юмористических романов, повестей или рассказов, читатель лишь изредка разражается смехом. Однако, по мере чтения он получает удовольствие, отличное от удовольствия при чтении серьёзных литературных призведений. Разработанная теория позволяет производить подробное рассмотрение юмористических произведений с численным анализом каждого эпизода, в котором Эффект Юмора отличен от нуля. Очевидно, что множественные эпизоды мягкого юмора имеют кумулятивный эффект, направленный на постепенное повышение общего уровня эмоций. Постоянное разрешение нетрудных задачек, вкрапленных в текст юмористического произведения, сопоставление читательского эго с незадачливостью героев способствует повышению Социального Статуса читателя и его самооценки. Очевидно, что подобный анализ известных юмористических текстов является естественным продолжением разработанной теории.
Во вторую очередь, было бы естественным применить разработанную теорию к искусству стихосложения. Чем отличаются стихи от прозы? Всего лишь двумя признаками: ритмом и рифмой. Ни один из этих признаков не несёт смысловой нагрузки. Но восприятие стихов разительным образом отличается от восприятия прозаических текстов. Почему?
Виталий Бернштейн в своей возвышенной статье “Что есть поэзия” (Лебедь, №390) писал: “Если в прозе, как верно отметил Пушкин, главные достоинства – это точность и ясность, то лирическое стихотворение часто отличается некой тайной, недосказанностью. И это придает ему дополнительное очарование”.
Но в чём же заключается эта тайна? Способны ли следующие строчки тронуть читателя: “В Израиле не приветствуется исполнение произведений Вагнера, но мы с тобой уединимся и будем слушать его оперы несмотря на то, что где-то поблизости стоят в боевой готовности ракеты класса земля-небо и кто-то готовит танковую атаку”?
Трогательно, но ... не трогает. Те же по смыслу слова, будучи положены в стихотворные строки, воспринимаются совсем с другим чувством:
Пусть
в небо нацелены “Стингеры”,
Пусть кто-то сидит на броне,
Мы “Нюрнбергские
мейстерзингеры”
Послушаем наедине.
Вспомним
процитированное во 2-й Главе настоящей работы высказывание Лейбница о том,
что “музыка есть радость души, которая вычисляет, сама того не сознавая”.
Не происходит ли нечто подобное при восприятии стихов? Конечно, происходит. Стихотворные
строчки воспринимаются нашим мозгом точно так же, как шутки. Мозг вычисляет ритм
стихотворения, производя при этом несложную интеллектуальную работу. Мы сраниваем
ритм, размер каждой строчки с соответствующей строкой, повторяющей этот ритм.
Мы ловим рифмы в конце строк и соотносим их с рифмами в соответствующих строках.
Размеры и рифмы могут быть несложными, но уровень интеллектуальной работы при
восприятии стихов намного выше того же уровня при восприятии прозы. Это происходит
не благодаря сложности умственной работы, но благодаря её быстротечности. При
чтении прозаических произведений подобная работа не производится вообще. А вот
при чтении самого простого ямба или хорея от нашего мозга требуется постоянное
напряжение. Успешное восприятие стихов, сопоставление ударений и рифм в короткое
время доставляет нам дополнительное удовольствие. Быдет вполне логичным допустить,
что удовольствие от восприятия стихотворных ритмов и размеров не добавляется,
но умножается на удовольствие от восприятия смысла изложения. Формула (3), предложенная
в Главе 5, может быть использована для иллюстрации процесса восприятия стихов:
ЭС = УРиР * УС, (9)
где ЭС – эффект от восприятия стихов,
УРиР – удовольствие от восприятия размеров и рифм
и УС – удовольствие от смысла излагаемого.
Заметим, что знак умножения поясняет многократное усиление эффекта от стихов по сравнению с прозой, где УРиР равен нулю. Поэтому даже несложный стихотворный ритм и непритязательные рифмы доставляют нам удовольствие. Вот почему, как выразился Валерий Лебедев в статье “О Чём поют цикады” (Лебедь, №388) “поэзия может позволить себе быть глуповатой, даже совсем тупой и ограничиваться слоговыми фиоритурами”. Коэффициент УРиР компенсирует низкое значение УС.
Если мы знакомимся с большим количеством стихотворных произведений, интеллектуальная работа по восприятию ритмов и рифм становится автоматической. Распознавание простых размеров не доставляет нам прежнего удовольствия. Банальные рифмы типа “день” - “пень” легко предвосхищаются тренированным умом и начинают раздражать читателя, не принося ему ожидаемого наслаждения. Пресыщенный читатель требует более сложных ментальных упражнений. Четырёхстопный ямб ему надоедает. В ответ на этот запрос возникают более сложные стихотворные формы, ищутся свежие, неожиданные рифмы, следование первым и распознавание вторых повышает сложность той интеллектуальной задачи, которую читатель постоянно решает при чтении стихов. В этом и заключается “магия слова” стихов, которой приписываются таинственные свойства. Таинственными они действительно являются, но только до той поры, пока им не найдено объяснение. А суть объяснения заключена в формуле (9). Магия не исчезла, хотя и стала понятна.
Очевидно, что создание логичной теории стихосложения может быть начато с формулы (9) и ею же закончено. Но в промежутке между этими этапами лежит необъятное поле работы.
Процитируем другую фразу Виталия Бернштейна: “На карте разных видов человеческого творчества океан поэзии располагается где-то в промежутке между материками прозы, с одной стороны, и музыки, с другой”.
Приложима ли разработанная теория юмора к другому материку, к музыке? Что такое музыка и чем она отличается от несвязного набора звуков, издаваемого теми же музыкальными инструментами? Что отличает музыку от какофонии?
Как писал в той же статье Валерий Лебедев: “Стихия музыки – звуки, организованные по своим собственным законам гармонии, контрапункта и прочих дисциплин”. Обратим внимание на слова “организованные по законам”. Теория музыки расскажет нам о том, что музыкальное произведение построено по “вертикальному” сочетанию звуков (главный из которых аккорд) и “горизонтальному” сочетанию (мелодия, аккордовая последовательность и т.д.).
Из теории музыки можно почерпнуть много сведений о том, как, по каким законам устроены оба ряда сочетаний, о принципах построения гармонических (аккорды) и мелодических (мелодии) интервалов. Например, можно узнать, что “интервалы, разделяющие звуки в аккорде, могут быть консонантными (октава, чистая квинта, чистая кварта, большие и малые терции и сексты) или диссонантными (секунды, септимы и альтерации консонансов – т.е. повышение или понижение тонов консонантных интервалов)”. Но главное, что скажет нам теория музыки об аккордах это то, что “хотя одновременное звучание двух тонов разной высоты тоже может рассматриваться как аккорд (двузвучие), нормальный аккорд все же должен содержать не менее трех тонов, а следовательно, более одного интервала”.
Мы видим в этом ключ к пониманию гармонического построения, его восприятия слушателем. Звуки в аккорде разделяются определёнными интервалами. Человеческий мозг в состоянии уловить эти интервалы и, что самое важное, соотношение между ними. Если человеческое ухо улавливает два тона, звучащих одновременно, в этом сочетании он не улавливает никакой закономерности. Но когда добавляется третий тон, мозг получает возможность сопоставить интервалы между первым и вторым тоном с интервалом между вторым и третьим тоном и определить, являются ли эти интервалы одинаковыми или пропорциональными. Если соотношение между интервалами является логичным, распознаваемым, мозгу доставляет удовольствие нахождение этой логичной гармонии. Наслаждение от разрешения этой крохотной умственной задачи и есть то удовольствие, которое мы получаем от хорошо составленного аккорда.
Модифицируем теперь формулу (9) применительно к музыкальному произведению, например, песне:
ЭП = УРИ * УРиР * УС, (10)
где ЭП – эффект от восприятия песни и
УРИ – удовольствие от распознавания музыкальных интервалов.
Если принять, что эта формула адекватно отражает величину эмоционального подъёма при прослушивании песни, можно увидеть, что всё тот же знак умножения объясняет, почему музыка, даже положенная на посредственные стихи, может доставить огромное удовольствие.
Разумеется, формулой (10) весь спектр воздействия музыки объяснить нельзя. Представляется, что применение разработанного подхода даст мощный иструмент к пониманию музыкального творчества. Хочется надеяться, что у разработанного подхода найдутся последователи, способные понять связь музыкальных тонов, описать их математически и разработать научную (не описательную) теорию музыки.
Что же касается исследований собственно юмора, то кажется вполне очевидным, что дальнейшая формализация может дать ключ к компьютерному генерированию юмора, а также численной оценке качества шуток и анекдотов. Разумеется, последнее мыслится только в приложении к конкретной личности, с учётом всех её знаний, предпочтений и способностей. Полное моделирование личности представляется сомнительным и неоправданно трудоёмким, но составление психологического когнитивного профиля человека вполне возможно на основании индивидуальных баз данных, содержащих пару сотен вопросов и ответов типа: “как звали апостола Павла до обращения?”, “ваш любимый вид спорта” и “курил ли Остап Бендер?”.
Книга Александра Лука “О чувстве юмора и остроумии” вызвала в своё время весьма негативную реакцию профессиональных юмористов. Известный писатель-сатирик Леонид Лиходеев посвятил ей разносную статью в “Литературной газете”. Людей, любящих и ценящих юмор, беспокоило, что научное исследование явления смешного лишит его флёра таинственности, приведёт в конечном счёте к упадку искусства смешить людей.
В данной работе показано, что юмор имеет примитивную, почти рефлекторную природу. Знание коленного рефлекса не поможет нам симулировать нервное заболевание. Многие мужчины хорошо знают, как устроено женское тело, но это отнюдь не уменьшает количество охотников добиться обладания им. Опасения Л. Лиходеева были совершенно беспочвенны.
На этой ноте мы и закончим наше изложение.
Обнаружен организм с крупнейшим геномом Новокаледонский вид вилочного папоротника Tmesipteris oblanceolata, произрастающий в Новой Каледонии, имеет геном размером 160,45 гигапары, что более чем в 50 раз превышает размер генома человека. | Тематическая статья: Тема осмысления |
Рецензия: Рецензия на книгу Дубынина В.А. Мозг и его потребности. От питания до признания | Топик ТК: Интервью с Константином Анохиным |
| ||||||||||||