Приобретаемые навыки уже не отвлекают внимание и выполняются, если только им не мешает осознание схожего

В теории, разработанной в 50-е годы П. Я. Гальпериным [29], внимание трактуется как функция внутреннего контроля за выполнением интериоризованных и сокращенных действий. Эта точка зрения, связывающая внимание с осуществляющимся в условиях определенной культурной среды и общения с другими людьми формированием психических процессов, резко контрастирует с изложенными до сих пор представлениями: встроенный фильтр, умственное усилие, резервуар ресурсов, активный синтез разрозненных сенсорных или мнестических данных. Для когнитивной психологии в целом характерно приравнивание внимания и сознания, поэтому ограничения актуального осознания считались ограничениями возможной познавательной активности. Однако экспериментальные данные противоречат этим представлениям, свидетельствуя, с одной стороны, о критической роли процессов прижизненного формирования познавательных действий и операций, а с другой — о том, что их координация не сводится к одному только сознательному контролю.

Одним из примеров того, как меняются возможности распределения внимания с практикой, служит работа Дж. Андервуда [565]. Среди его испытуемых был Невил Морей — автор и участник десятков исследований дихотического слушания. Повторяя буквы, предъявлявшиеся по релевантному каналу, необходимо было независимо от канала отмечать появление любых цифр. По сравнению с обычными испытуемыми Н. Морей лучше замечал цифры по релевантному каналу — 88 против 77% обнаружений. Но по-настоящему драматических масштабов различия достигали при детекции цифр в иррелевант-ном канале: если Н. Морей замечал 67% всех цифр, то остальные — только 8%. Это говорит о том, что формирование когнитивных навыков особенно сильно повышает успешность работы в условиях отвлечения внимания. Напротив, согласно мнению У. Найссера [70], иррелевантный материал просто не испытывает преимуществ активного синтеза, так что все основные события должны были бы разворачиваться в области фокального внимания.

Фактические результаты последних исследований самого У. Найссера и его учеников [70; 410] свидетельствуют о широких возможностях автоматизации сложных познавательных процессов. Речь идет о многолетнем цикле исследований письма под диктовку и одновременного чтения. Было показано, например, что после продолжавшейся несколько месяцев тренировки испытуемые могут одновременно безошибочно записывать названия соответствующих читаемым словам категорий и с пониманием читать научный текст типа статьи в энциклопедии. Хотя и с большим трудом, две испытуемые (в прошлом секретарши) научились даже читать текст и одновременно писать простые предложения, понимая смысл той и другой информации. О понимании предложений, в частности, можно было судить по успешному различению «старых» и «новых» предложений, а также по характерным ошибкам семантического смешения на стадии тестирования. Интересно, что в таких условиях у испытуемых отсутствовало чувство знакомости, поэтому субъективно разделение «старых» и «новых» предложений делалось почти наугад. Как отмечает У. Найссер [410], два человека могут легко организовать свою работу таким образом, что один из них будет записывать некоторые фразы, а другой читать. Но происходит это не из-за удвоения количества ресурсов внимания, а потому, что перед ними не встает проблема разделения двух деятельностей.

Целый ряд дополнительных сведений о возможностях такого разделения в результате продолжительной практики приводит Д. Оллпорт [104]. Кроме собственных результатов, свидетельствующих о том, что опытные пианисты способны без какой-либо интерференции «затенять» одно из двух предъявляемых дихотически сообщений и одновременно играть с листа незнакомое музыкальное произведение, он обсуждает некоторые аналогичные данные, полученные в экспериментах с профессиональными машинистками и японскими специалистами вычисления на счетах. В результате нескольких лет упорной тренировки последние оказались способны проводить вычисления в уме быстрее, чем с помощью счетов. На скорость вычислений не влияла беседа на общие темы или повторение вслух трехзначного числа, но решение простейшей арифметической задачи сразу же вело к сбоям и ошибкам. Потенциально богатый материал о возможностях и механизмах разделения отдельных форм активности содержат нейропсихологические исследования, в частности, фундаментальные труды А. Р. Лурия [62; 64].

Эти данные не получают объяснения в рамках моделей фильтра, но они же говорят и против концепций «единого пула» ресурсов или творческого синтеза, так как вне «фокальной области сознания», очевидно, возможны довольно сложные осмысленные процессы. Помимо эпизодических подтверждений выделения значения слов, предъявляемых по иррелевантному каналу в дихотических условиях, об этом же свидетельствует классический феномен Струпа, названный так по имени открывшего его в 30-e годы английского психолога. Этот феномен первоначально был обнаружен при решении задачи называния цвета букв некоторого слова. Само слово может быть нейтральным (например, наименования цифр) либо представлять собой название цвета. Если цвет краски и название цвета не совпадают, то время вербальной реакции по сравнению с контрольным условием увеличивается (эффект интерференции). Если цвет краски и значение слова соответствуют друг другу, время реакции уменьшается (эффект конгруэнтности). Анализ феномена Струпа показывает, что хотя испытуемый пытается сосредоточиться на оценке цвета букв, значение слова непроизвольно воспринимается им и взаимодействует с ответом [216]. Более того, это взаимодействие наблюдается даже тогда, когда слово лишь ассоциативно связано с названием какого-либо цвета [530; 580], что, по-видимому, противоречит объяснению данного феномена исключительно интерференцией «на выходе». Пожалуй, самой замечательной особенностью феномена Струпа является то, что он может выступать в десятках обличий: когда испытуемый должен сказать, сколько символов ему показано, а сами эти символы — цифры; когда он должен сказать, высоким или низким голосом произносится слово «низкий» или «высокий»; когда он должен назвать изображение объекта, на котором написана его название или название другого объекта, причем последний может принадлежать, а может и не принадлежать к той же самой семантической категории [509] и т. п. Действительно, эта ситуация представляет собой «микрокосм процессов селективной интерференции» [ 104]¹.

Реферируя аналогичные факты, М. Познер [440] отмечает, что они подтверждают мысль И. М. Сеченова о рефлекторной основе высших психических процессов. По мнению М. Познера, ошибочно связывать все эти процессы с произвольным сознательным управлением. Научный анализ функций и структуры сознания пока остается слишком сложной задачей, так как ее решение предполагает изучение особой управляющей инстанции — гомункулуса, который является чем-то вроде «призрака, гонящегося за когнитивной психологией» [440, 151]. На сегодня можно поставить вопрос только лишь об операциональном разделении автоматизированных процессов рефлекторного типа и операций, находящихся под контролем сознания. Как считают М. Познер и К. Снайдер [442], автоматические процессы характеризуются активацией, возникающей, во-первых, без сознательного намерения, во-вторых, без сопутствующего осознания и, в-третьих, параллельно с активацией других подсистем. Напротив, сознательно управляемые процессы интенциональны, дают толчок к сознательным переживаниям и затрудняют другим процессам доступ к ограниченному объему ресурсов внимания.

Эти соображения позволили предложить методический прием разведения сознательных и автоматических процессов. Он получил название методики «проигрыша — выигрыша» [442]. Поскольку автоматическая обработка осуществляется полностью сформированными подсистемами, которые могут функционировать параллельно, то предварительная настройка одной из этих подсистем приведет к ускорению обработки адекватной для нее информации, но не будет сопровождаться замедлением обработки, если в действительности будет предъявлена какая-либо неожиданная информация («выигрыш, но не проигрыш»). Сознательно управляемая обработка также сопровождается «выигрышем» при показе ожидаемых или предъявлявшихся только что стимулов, но в случае неожиданной информации ее обработка будет затруднена («как выигрыш, так и проигрыш»). Этот «проигрыш» должен возникнуть в результате произвольного перераспределения ресурсов в системе сознательного управления: не исключая возможности работы других подсистем, такое перераспределение делает обработку более медленной и поверхностной.

Простейшим примером применения методики «проигрыша—выигрыша» служит проведенный М. Познером и его коллегами [440] анализ влияния преднастройки на скорость локализации сигнала и определения его модальности. Сигнал мог быть зрительным или акустическим и находиться либо слева, либо справа от испытуемого. Определялось время реакции выбора. Перед каждой пробой испытуемый получал прединструкцию, в которой сообщалось о релевантных характеристиках будущего сигнала. В 80% случаев эта информация была верной, в 20% — ложной. В контрольных условиях прединструкция выбиралась случайно — 50%. Оказалось, что в задаче локализации (независимо от модальности) верная прединструкция (80% случаев) приводила к «выигрышу» — ускорению ответов по сравнению с контролем, но ошибочная преднастройка (20% случаев) не сопровождалась «проигрышем»: время реакции оставалось здесь таким же, как и в контроле. В задаче определения модальности был обнаружен как «выигрыш», так и «проигрыш». Это могло бы означать, что интермодальная локализация — автоматический процесс, который разворачивается независимо от интенций субъекта, что соответствует как биологической роли процессов локализации объектов в пространстве, так и имеющимся микрогенетическим данным [18; 21]. Определение модальности, которое в эмпирических концепциях считается чуть ли не первичным сенсорным актом, напротив, осуществляется при участии произвольного внимания.

Этот же методический прием был использован в ряде более сложных ситуаций. В задаче сравнения двух букв М. Познер и К. Снайдер [442] меняли задержку между прединструкцией и сравниваемыми буквами. Как показывают результаты, представленные на рис. 21, А, обработка включает здесь как «выигрыш», так и «проигрыш», причем первый нарастает во времени значительно быстрее. Подобная асимметричность микрогенеза свидетельствует о том, что опознание включает очень быстрые автоматические компоненты (примерно 250 мс), за которыми следуют процессы более медленной сознательной обработки.

В аналогичной работе Дж. Нили [406] продемонстрировал влияние семантической преднастройки на время реакции в задаче лексического выбора, когда испытуемый должен определить, является ли предъявленная ему последовательность букв словом (например, «дятел» или «теляд»). Показу тестовой последовательности предшествовало предъявление с различной асинхронностью слова, которое обычно (80% случаев) было названием соответствующей категории («птица»), но иногда (20%) могло обозначать другую категорию (например, «мебель»). Как видно из рис. 21, Б, здесь также присутствует фаза быстрой автоматической обработки (примерно до 250—350 мс), в течение которой ложная прединструкция неэффективна. Затем позитивные эффекты семантической активации начинают дополняться тормозящим влиянием контекста, возникающим, как полагает автор, в результате сдвига ресурсов внимания в ошибочно указанную область семантической памяти. Этой интерпретации соответствуют данные, полученные в условиях предъявления кодированной известным испытуемому образом прединструкции (например, «птица» всегда означала «мебель»). Если при этом тестовое слово неожиданно оказывалось из первой категории («ворона»), то до задержек примерно 400 мс наблюдается ускорение реакций, которое затем сменяется торможением (см. центральная кривая на рис. 21, Б).

Этот новый подход, казалось бы, подтверждает представление таких авторов, как Д. Канеман [318] или, например, Д. Норман и Д. Боброу [423], о существовании центрального резервуара ресурсов. Действительно, возникновение «проигрыша» прямо связывается с перераспределением ресурсов внимания. Но если бы это было так, то развитие торможения должно было бы иметь генерализованный характер, замедляя обработку любой иррелевантной информации. В связи с этим представляют интерес результаты недавних экспериментов Дж. Маклина и Дж. Щульмана [383]. Воспользовавшись методикой «проигрыша—выигрыша» в ситуации сравнения букв, они иногда неожиданно предъявляли через 100 или 500 мс после прединструкции вместо пары букв звуковой сигнал, на который нужно было дать быстрый-двигательный ответ. Хотя со временем «проигрыш» растет (ср. рис. 21, А), интерференция двух задач падает — уменьшается латентное время простой двигательной реакции на иррелевантный сигнал. Таким образом,, процессы сознательного управления достаточно специфичны. Внимание — это не луч света, указывающий потоку ресурсов сенсорный канал или место в семантической памяти, а скорее процесс формирования специфической гипотезы (или нового способа действия). Его окончание дает возможность перейти к решению других задач. Прединструкция в экспериментах рассмотренного типа выполняет функции такой гипотезы, только навязываемой извне. Неудивительно, что по мере знакомства с материалом и способами решения задачи роль преднастройки снижается [347].

Попытку обобщения последних исследований внимания, восприятия и памяти предприняли Р. Шиффрин и У. Шнайдер [485; 502]. Отвлекаясь от таких элементов их модели, как сенсорный регистр (иконическая память), можно сказать, что главное в ней — различение процессов автоматического обнаружения и управляемого поиска. Автоматическое обнаружение представляет собой восприятие стимулов посредством рутинных программ обработки, хранящихся в долговременной памяти. Они позволяют контролировать потоки информации, направлять внимание и генерировать ответы, причем, благодаря высокой степени заученности, все это не требует сознательных усилий и траты ограниченных ресурсов кратковременной памяти. Управляемым поиском называется любая более или менее новая последовательность преобразований информации. Такие последовательности не хранятся в некотором готовом виде. Они могут быть изменены и приспособлены к новым обстоятельствам, но за эту гибкость приходится расплачиваться тратой ресурсов кратковременной памяти и сознательными усилиями. Управляемый поиск обычно осознается и может меняться вербальной инструкцией. Даже в том случае, когда управляемый поиск в кратковременной памяти осуществляется слишком быстро для «прохождения в сознание», он произволен, поскольку начинается и завершается субъектом. Автоматическое обнаружение «сопротивляется изменениям: когда оно запущено в действие, его трудно игнорировать или остановить.

Экспериментальные исследования этих авторов проводились с помощью методики, объединявшей зрительный поиск и поиск в памяти. Испытуемому последовательно с относительно высокой скоростью предъявлялись матрицы, содержавшие от двух до четырех буквенно-цифровых символов (рис. 22,А). Он должен был определить, есть ли среди них хотя бы один символ из показанного ему ранее положительного множества. Критическим различием было использование иррелевантных символов (дистракторов) той же самой или другой категории (условия «внутри категории» и «между категориями» соответственно). Результаты одного из многочисленных вариантов этих экспериментов показаны на рис. 22,Б. При предъявлении стимулов смешанных категорий объем положительного множества и число символов в каждой матрице оказывают незначительное влияние на время поиска — обработка осуществляется в режиме автоматического обнаружения. Напротив, в случае стимулов одной и той же категории эти факторы оказывают выраженное влияние. Наблюдаемый здесь последовательный поиск является к тому же самооканчивающимся (признак произвольного управления), так как наклон отрицательных кривых примерно в два раза больше, чем наклон положительных. Предполагается, что процедуры различения этих простейших категорий фиксированы в нашей долговременной памяти (ср. Г315; 450]). После продолжительной тренировки аналогичные результаты могут быть получены для некоторых еще более условных категорий, например для букв первой и второй половины алфавита [485].

Модель Р. Шиффрина и У. Шнайдера называется в современной литературе «самой общей и универсальной» [348], так как она позволяет довольно точно описывать результаты хронометрических экспериментов в таких разделенных до сих пор областях исследований, как зрительный поиск и поиск в памяти. В отличие от большинства других блочных моделей познавательных процессов, в ней нет жесткого различения кратковременной и долговременной памяти: первая описывается как временно активированный фрагмент второй. Сохраняя -актуально значимую информацию, кратковременная память выполняет функции рабочего регистра для принятия решения, мышления и любых других «процессов управления», на которые способна система. Рациональным зерном этой модели является признание роли обучения (хотя оно и трактуется как чисто механическое наращивание ассоциативных связей между узлами долговременной памяти) для расширения возможностей решения элементарных познавательных задач. К сожалению, использование в этих опытах крайне обедненного материала затрудняет перенос выводов на более сложные случаи.

Рис. 22. Эксперименты Р. Шиффрина и У. Шнайдера (по [484]). А — последовательность стимульных событий: (1) предъявление положительного множества, (2) точка фиксации (3) матрицы с днстракторамл, (4) матрица, содержащая положительный стимул, (5) матрицы с дистракторами; Б — типичные результаты

Наиболее интенсивно развивающейся областью исследования координации восприятия, внимания и памяти сейчас становится психология чтения [347; 440; 481]. Эта тенденция вполне понятна. Чтение является одним из важнейших видов познавательной деятельности, совершенствование навыков которого продолжается в течение большей части жизни. Поэтому именно здесь можно было бы найти особенно сложные формы внутреннего контроля процессов реконструкции значения текста и его более дробных фрагментов.

Особенно интересные результаты получены на уровне анализа восприятия отдельных слов. Р. Э. Уоррен [580] в варианте задачи Струпа зачитывал испытуемым на слух некоторое слово, а затем предъявлял зрительно любое другое слово, напечатанное цветной краской. Оказалось, что при наличии прямой ассоциативной связи между первым и вторым словом латентное время вербальной реакции называния цвета букв увеличивается. Испытуемые не имеют намерения устанавливать семантические связи между словами, запоминать или воспроизводить их. Даже сознательная попытка не воспринимать значение слов не предотвращает непроизвольное чтение и понимание, что, по-видимому, служит одним из доказательств существования автоматических компонентов восприятия значения знакомых слов. Судя по ряду косвенных данных [153; 568], эти формы восприятия могут быть связаны с быстрым выделением глобальные зрительных характеристик слова. С другой стороны, крайне сложные в английском языке программы координации орфографической и фонологической обработки преимущественно находятся под произвольным контролем, так как их использование критическим образом зависит от прединструкции и сознательной установки читателя [170; 347]².

Экспериментальное выделение и анализ особенностей автоматических компонентов чтения позволили подойти к решению такой крупной психолингвистической проблемы, как проблема снятия лексической и синтаксической многозначности в процессе понимания. К. Конрад [189] предъявляла испытуемым предложение, которое кончалось многозначным словом (например, таким, как слово «bank», имеющим в английском языке по меньшей мере четыре различных значения). Контекст предложения мог жестко предписывать восприятие лишь одного из возможных значений данного слова. Вслед за этим показывалось напечатанное в цвете слово. Как и в экспериментах Р. Э. Уоррена, было установлено, что время называния цвета букв возрастает при наличии ассоциативной связи между двумя словами. Такое влияние оказывало каждое из значений многозначного слова независимо от того, соответствовало оно контексту предложения или нет. Адекватным примером на материале русской лексики мог бы быть следующий: слово «ключ» в контексте «На столе лежал ключ» примерно в одинаковой степени интерферирует с оценкой цвета слов «дверь» и «ручей». Поскольку контекст делает понимание слова совершенно однозначным, можно сделать вывод, что без намерения и осознания со стороны испытуемого («автоматически») осуществляется преднастройка весьма обширных областей внутреннего лексикона, соответствующих также невыявляемым данным контекстом латентным значениям слова.

Близкие результаты были получены в ряде ситуаций, предполагающих более непосредственную работу испытуемого со словом, например, в задачах называния слов [534] и лексического решения [532]. В последнем случае испытуемый должен как можно быстрее определить, является ли предъявленная ему последовательность букв словом. Основной особенностью результатов этих экспериментов была выраженная зависимость динамики преднастройки от времени, прошедшего после предъявления предложения с многозначной лексической единицей: уже через 200—400 мс широкая преднастройка автоматического типа сменяется здесь строго локальными эффектами, соответствующими лишь тому значению, которое выявляется контекстом предложения.

Согласно данным других исследований [237], понимание предложений, характеризующихся глубинной синтаксической неопределенностью, также может включать в общем случае быструю автоматическую фазу одновременного выделения целого спектра возможных значений, за которой следует активное уточнение и подавление избыточных степеней свободы интерпретации. Эти результаты говорят против получившей распространение в когнитивной психолингвистике под влиянием идей Н. Хомского теории «садовой дорожки», согласно которой описание глубинной структуры предложения всегда строится в данный момент времени на базе одной семантической интерпретации [179].

О том, насколько сложные формы восприятия значения слов могут происходить без какой-либо сознательной регистрации, говорят недавние исследования влияния семантического контекста на скорость лексического решения. Известно, что предъявление перед тестовым словом ассоциативно связанного с ним слова ускоряет время реакции [388]. А. Марсел [375; 376] обнаружил, что такое ускорение сохраняется даже в том случае, когда преднадстроечное слово подвергается настолько жесткой обратной маскировке, что испытуемый не может сказать, было ли ему показано что-либо кроме маски. Согласно результатам Д. Викенса [594], при короткой экспозиции тестового слова, недостаточной для идентификации, испытуемые все же способны устойчиво оценивать возможное значение слова с помощью методики семантического дифференциала, особенно по отношению к шкале активности³. Близкие эффекты получены при изучении восприятия и называния изображений знакомых предметов [380]. Предварительное предъявление семантически связанной картинки ускоряло эти процессы даже в том случае, когда она подвергалась маскировке или длительность экспозиции составляла всего лишь 7з от индивидуально подобранного порога узнавания. Имеются данные, что эффекты типа эффекта Марсела характеризуются «выигрышем», но не «проигрышем» [237; 375], что дополнительно подтверждает их автоматический характер.

Таким образом, конкретные исследования внимания в когнитивной психологии достаточно далеко ушли от первоначальных механистических аналогий. Полученные результаты свидетельствуют против объяснения эффектов селективности с помощью структурных моделей фильтрации. Ошибочным оказалось и приравнивание сознания и внимания: в ходе формирования высших психических процессов возможно появление форм внутреннего контроля, относительно автономных от интенциональных актов сознательного управления [29]. Исследования последних лет указывают на широкое использование подобных когнитивных автоматизмов в познавательной сфере. Их двигательные аналоги давно известны благодаря классическим работам П. Жане [304] и Н. А. Бернштейна [12]. Реальной основой эффектов внимания является координация целей и операциональной микроструктуры процессов решения различных задач. Ограничимся простейшим примером. Едва ли не наиболее известным феноменом интерференции является психологический рефрактерный период (задержка реакции на второй из двух быстро следующих друг за другом сигналов). Этот феномен послужил основой для целого ряда моделей и теорий внимания [150; 318; 588]. Однако недавно было показано, что если испытуемый выбирает разные способы ответа на первый и второй стимулы, скажем, вместо нажатия на кнопки (хотя бы и разными руками) говорит во втором случае «бип», то исчезает и задержка, якобы отражающая фундаментальные ограничения возможностей переработки информации [384]. Поэтому поворот к исследованию схем действия как основы феноменов внимания и сознания, наметившийся сейчас в работах Д. Оллпорта [105], У. Найссера [70], а также Д. Нормана и Т. Шаллиса [424], мог бы иметь важное значение для создания психологически более правдоподобных теорий развития и актуального протекания познавательной активности человека.

Зависимость феномена Струпа от характеристик ответа подтвердили эксперименты Т. П. Зинченко [38], а в дипломной работе В. Н. Каптелинина (МГУ, 1980), выполненной под нашим руководством, были установлены сложные последовательные эффекты: если интерферирующее название цвета (например, слово «красный» зеленого цвета) становилось в следующей пробе цветом слова (красное слово «синий»), то возникала дополнительная задержка называния цвета букв («красные»), составлявшая в среднем около 50 мс. Этот факт говорит о существовании торможения иррелевантной информации, противореча, таким образом, чисто позитивной трактовке внимания У. Найссером [407], Дж. Хохбергом [283] и другими авторами.
О том, что фонологическое кодирование играет на поздних этапах формирования навыка чтения все меньшую роль, свидетельствуют трудности понимания следующей фонологически корректной фразы: «Two bee oar knot too bee» (no [141]).
Аналогичные результаты были получены нами совместно с В. И. Похилько и А. Г. Шмелевым в неопубликованном исследовании, проведенном в 1977 году. Маскировка достигалась движением слова в горизонтальном направлении с угловой скоростью 80 °/с, что приводило к его полному «смазыванию». Несмотря на это, испытуемые не только могли классифицировать различные по значению слова, но и устойчиво соотносили в варианте ассоциативного эксперимента воспринимавшееся слово «ветер» со словом «буран», а не «вечер» (шкала активности?). В последующей работе В. Н. Каптелинина было не только подтверждено существование эффекта А. Марсела, но и показано, что он сохраняется в ситуации нарушения общих очертаний маскируемого слова [568].


Пароль:

- запомнить пароль чтобы в следующий раз не нужно было вводить
! Забыт пароль?! Система напоминания