Раздел «Тема 15. Социальный уровень адаптации »
Модель произвольной адаптивности МВАПДоступ для всех
Темактика: Лекторий для «Модель произвольной адаптивности МВАП»
Лекторий школы «Модель произвольной адаптивности МВАП»
Тема 15. Социальный уровень адаптации
Социальная среда с самого раннего периода развития методом доверчивой имитации формирует структуры и возможности всех уровней произвольности, начиная с имитации до самообучения.
Все то, чем наделяют “общественное сознание”, конечно же, представлено механизмами произвольности в каждой отдельной голове, и больше общественное сознание нигде не расположено. Отдельные разумы образуют общий эффект взаимодействия, составляя в каждой голове общее распределенное в индивидуумах сообщество, проявляющее как бы свою совокупную произвольность в случаях общих целей, когда установившиеся стереотипы этических норм оказываются в противоречии с новыми обстоятельствами, делающими следование этим стереотипам уже не соответствующим реальности и требующими корректировок реагирования, что вызывает привлечение осознанного внимания у отдельных особей в момент актуализации такой значащей новизны.
Чем сложнее учитываемые условия реакции, тем больше времени нужно, чтобы выявить эти условия просто потому, что такое сочетание встречается редко: чем сложнее, тем реже, иногда даже никогда за одну жизнь. Одно дело реагирование типа: “Это – можно, а это – нельзя”, требующее всего лишь распознавания образа “этого”. Нужно лишь время на то, чтобы экспонировать “это” в восприятии несколько раз на время формирования распознавателя. Совсем другое дело навык: “Это можно, если только то-то, но особенно нельзя, когда вот такое”. Тут можно и умереть от старости пока обнаружится, что “это особенно нельзя”, вообще не дождавшись появления такого. Но когда особей много, кому-то с этим повезет больше, чем другим.
В общем, без передачи навыка другим просто не получится сформировать самому достаточно подготавливающую к бытию систему реакций с некоторого порога сложности из-за статистики частоты проявлений в природе. И этот порог соответствует очень раннему уровню развития. Сколько одних только ядовитых растений и, наоборот, полезных, но не заметных среди других.
Поэтому механизмы передачи смысла, связанного с полезными и опасными действиями, начинают работать сразу после рождения, пополняя коллекцию сопоставления собственных реакций с образами восприятия при наблюдении за совершением таких же реакций другими. То, о чем говорили на занятии “Обучение с учителем”.
Коллекция моделей понимания, отражающих причинно-следственные зависимости, восполняется не только живыми учителями, но и отражением неживой природы - на уже приобретенном уровне понимания и возможности сопоставления-обобщения: если заметил, как круглый камень скатывается со склона, можно потом что-то круглое скатить или даже самому скатиться быстро, сгруппировавшись максимально кругло или катясь боком. Можно даже изобрести колесо. Главное – появилась модель возможного действия с понимаемой целью и абстрактный символ такого действия в виде распознавателя звена иерархии контекста, связанный с образными распознавателями сочетания признаков восприятия. Если активировался абстрактный символ – он потянул связку образа значимости восприятия-действия или сам произвольно подготовил мыслительные автоматизмы, связанные с возможным достижением цели на таком принципе причин и следствий.
Если у человека есть навык разжигания огня, то все взрослые уже знают, чем именно он занимается, они понимают почему ему в таких случаях не следует мешать, а, наоборот, можно как-то помочь. И для этого не нужны слова, все бывает ясно молча. Как только кто-то начал характерные действия, другие понимают, что он собирается сделать, даже если сами пока не умеют. Иногда достаточно сделать характерный жест или скривить лицо в узнаваемой мимике. Ну или издать специфический звук. Все это будет для других символизировать что-то, связанное с возможными действиями, обеспечивающими понимание других.
Роль слова среди других символов взаимопонимания
В культуре людей слово стало наиболее удобным и универсальным для передачи смысла. Поэтому из виду упускаются другие символы коммуникации. В культурном обществе кажется очевидной мощь слова, с которой ничто не может сравниться, хотя выразительность в сценическом искусстве демонстрирует и большие возможности потому, что не всегда хватает слов для передачи смысла. Даже мысли озвучиваются внутренней речью, от привычки использовать которую бывает трудно избавиться, как некоторым трудно не говорить сам с собою когда он о чем-то думает.
Ильф и Петров живо описал Эллочку Людоедку с лексиконом в 30 слов, которая достаточно комфортно интегрировалась в общество ее среды обитания. Конечно, на слух она понимает больше 30 слов, но сказать не может, зато может что угодно показать, поэтому ей и не нужно слова говорить. Таких эллочек разного пола можно встретить немало по жизни. Особенно в бытовом контексте, применяется гораздо больше невербальных символов взаимопонимания, чем слов, а между близкими людьми часто вообще не требуются слова, а они понимают друг друга по одному взгляду.
Малословие нисколько не отменяет и не обедняет осмысленность понимания и интеллект (наработанные автоматизмы), и в своей среде Эллочка даст фору адаптивности новичку своей тусовки.
Общаясь в другой стране с мизерным лексиконом, все начинается с жестов и мимики, которыми возможно добиться взаимопонимания во многих вещах. Змея шипит, чтобы все другие побыли с ней осторожнее и т.п. и все ее прекрасно понимают.
Мы прекрасно уживаемся с домашними животными без особых проблем взаимопонимания при минимуме словесного общения: они мяукают или гавкают – нам понятно примерно по их поведению, мы им говорим что-то – они по тону и многим другим признакам, а не по смыслу слов понимают в чем дело.
В общем, кроме словесных символов есть несопоставимо большее количество несловесных. Нам часто не хватает слов, чтобы выразить мысль и тогда выручают мимика и жесты, лучше слов передающих переживаемое. Но сказав даже известные слова, нет гарантии, что другой человек поймет смысл сказанного именно так, каким он был у сказавшего. Напротив, чаще всего смысл воспринимается с большими искажениями вплоть до совершенно иного или противоположного смысла. Нужно сказать очень много слов, чтобы быть с достаточной степени понятым и убедиться в этом. Одно слово, сказанное в контексте выразительной мимики и жестов может заменить длиннющее словесное описание при условии подготовленности как автора описания, так и воспринимающего.
К сожалению, многие исследователи мозга и психики как-то упускают из вида совокупность высказанных доводов и опираются только на особенности преимущественного использования слов в культуре, хотя, когда они слушают музыку или смотрят картины в галерее или балет в театре, то там вообще нет слов, но воспринимаемое вызывает живейший и вполне предсказуемый отклик сопереживания.
Огромная часть этических символов взаимопонимания несет смысл вовсе без слов, а, скорее, в дополнение к скупым словам, если они вообще есть.
При всем этом во многих теориях о психике укоренилась идея о непременной основополагающей роли слова не просто для каких-то мыслей, а вообще для сознания. А типа остальных видов абстрактных образов моделей понимания как бы и нет вовсе. Это – типичный тренд следования за авторитетами в науке, который прослеживается еще со времен Аристотеля:
“Аристотель утверждал: у мухи - восемь ног. И авторитет Аристотеля среди ученых был настолько велик, что несколько столетий никому в голову не приходило проверить это утверждение на реальных мухах. Кроме утверждения о мухе, у Аристотеля есть и другие: например, утверждение о разном числе зобов мужчины и женщины и т.п.”.
Сказать и даже думать поперек авторитетов в академической науке чревато отношением как к диссиденту, а репутация ученого – самое дорогое, что у него есть. Поэтому раз авторитеты убедили себя и других, что слово – основа мышления, даже не понимая суть мышления, то проявлять сомнения и задумываться на этот счет чревато, и это – один из серьезных недооцененных факторов авторитарного консерватизма в академической науке, против которого нет приема, в отличие от естественной нормы развития представлений через период попирания авторитарных догм у молодежи вплоть до шокирующей наглости.
Множество резонных доводов не позволяет ограничиться только словами как основой мышления и социальной коммуникации.
При передаче чужого опыта слова бесполезны и даже мешают во всех случаях, когда еще нет нужных моделей понимания.
У всех специалистов есть записанные словами методики. У кулинаров – рецепты блюд, у химиков – описания устройств и действий для проведения хим.реакций и т.п. Но стоит попробовать неискушенному человеку по кулинарному рецепту приготовить даже простую яичницу, и у него не получится так, как задумано автором рецепта. Не учтено огромное количество различных условий, нет огромного количества промежуточных навыков. А вот если он посмотрит внимательно как готовит яичницу кулинар, то – совсем другое дело. Так что наблюдение (в чем зрение имеет гораздо большую представительность, чем слух) и имитация – важнейшие механизмы развития понимания и подготовки к возможности что-то сделать.
Мы, как социальная личность, практически полностью состоим из символов взаимопонимания всех модальностей восприятия, определяющих спектр наших возможных реакций потому, что все это – намного сложнее, чем то, что можно выработать самостоятельно с чистого листа.
Именно то, когда и как вырабатывались эти модели понимания зависят индивидуальные способности и возможности. Это – социально обусловленный интеллект – иерархия автоматизмов (моторных и мыслительных) на базе рефлексов, сформировавших основу моторных программ реагирования, которая и используется для поддержки моделей понимания возможного реагирования. Если что-то не так с исходными рефлексами (безусловными и условными) до периода готовности системы произвольности, то какие-то моменты передачи чужого опыта окажутся невозможными, а смысл чужих действий окажется не верно понимаемым. Но такое возможно лишь при органических патологиях или очень ненормальных условиях развития. Так что, если говорить про норму, то мы все полностью определяется условиями и своевременностью имитации чужого опыта, а начальные особенности строения мозга все в меньшей степени оказываются ответственными за поведение. Наследственные первопричины в развитии практически полностью заменяются на реакции необходимости социальной адаптации, хотя все строится на первопричинах, которые только в начальный период влияют на то, насколько эффективно и быстро мы адаптируемся. Бывает так, что первопричины дают настолько большое преимущество, что возникает вундеркинд, но быстрота развития у него, как правило, играет плохую роль в меньшей вероятности столкновения со сложными явлениями и, повзрослев, он оказывается уже непримечательным из-за недостаточности полноты обхвата.
Это – закономерно: ведь все новые уровни механизмов адаптивности как раз и служат тому, чтобы сделать особь как можно индивидуальнее приспособленной к условиям существования, и каждый такой уровень все больше отдаляет от материальной основы восприятия ко все большим уровням абстрагирования от нее.
Конечно, особь у которой будет более эффективная коллекция примитивов распознавания, скажем, определения числа штучек в кучке одним взглядом, будет иметь неоспоримое преимущество в моментальной оценке количества предметов, но на этом ее преимущество окажется этим ограничено и во всем более сложном все менее проявляться. Большее значение имеет развитие моделей понимания, чем развитие более примитивных основ, хотя с некоторого количества недостаточности это станет качественно затруднено (не стоит пытаться научить собаку говорить словами, хотя она может научиться понимать тысячу слов). Слепые и глухие нарабатывают компенсаторные способности и в общем деле социума оказываются не ущербными, а в чем-то даже превосходящими тех, кто в условиях всех благ не имел мотивации нарабатывать умения.
Так, красавчики смолоду заняты общением с девочками и друзьями, это для них - главная мотивация, а те, кому это не светит, заняты развитием других навыков и в этом получают неоспоримые преимущества. Красавчик и умник в одном флаконе – лишь мечта девочек, на самом деле у красавчиков хорошо развиты навыки производить впечатление умников и не лезть в карман за словом. Потом жизнь ставит все на свои места в реальных проявляемых возможностях. Так что родителям стоит принижать уверенность своих детей в неотразимости у противоположного пола до неуверенности в попытках отношений, пусть больше учатся другому интересному (так это было со мной :). Но, может быть, и нет, ведь роль домашней красивой кошки тоже востребована.
Специализация личностей
Мы – продукт своего развития в данном месте данным окружением, а не то, из чего и как мы сделаны. Если нет ущербности, мешающей сформировать модели понимания, а также недостаточности продолжительности периодов развития и моторных возможностей, то человек сможет освоить все, что угодно. А запас по таким возможностям очень велик и определяет лишь то, до какой степени совершенствования при сопоставлении и обобщении элементов общей культуры может достичь данный человек.
У кошек, собак и обезьян порог недостаточности качественно ниже, что обусловлено более короткими их критическими периодами развития, не формирующими необходимую сложность заготовок распознавателей, а потом – преемственной сложности моделей понимания. Но до уровня их сложности нет разницы в качестве и особенностях переживаний на первых уровнях сознания, а кое в чем - и на четвертом уровне сознания (волки проявляют интеллект адаптивности к условиям в лесу круче, чем у охотников).
У людей тоже есть немалая разница в сроках развития и те, кто демонстрирует стремительное развитие, будут проигрывать тем, кто больше времени формировал заделы данного уровня.
Если у одного человека есть модели понимания, которых нет у другого, то второй вообще не подозревает о них, никак не учитывая, а первый прекрасно видит эту недостаточность второго, но не может сразу ему пояснить, особенно если для этого требуется многие промежуточные пояснения. Поэтому не правы те, кто полагает, что если человек что-то хорошо знает, то он способен это объяснить так просто, чтобы стало возможным понять это. Ну, пусть объяснят первоклашке, что такое и зачем нужен круговой интеграл. Он может показать, как он действует, но для полноценной имитации может оказаться необходимой немалая подготовка.
Это особенно ярко демонстрируется спорами взрослых с детьми с “позорным” бессилием взрослого объяснить ребенку почему он не прав.
Отсюда возникает эффект (Эффект Даннинга-Крюгера) непонимания менее искушенного и даже себя самого в ситуациях, где ключевым является нужная модель понимания:
Менее компетентные люди в целом имеют более высокое мнение о собственных способностях, чем это свойственно людям компетентным (которые к тому же склонны предполагать, что окружающие оценивают их способности так же низко, как и они сами). Также люди с высоким уровнем квалификации ошибочно полагают, что задачи, которые для них легки, также легки и для других людей.
В самом деле, опыт состоит в большей степени из неудач (опыта того, что вот так делать не следует потому, что...), чем удачных решений, и у опытного человека есть ясное понимание того, как легко можно ошибиться и как тщательно приходится все учитывать, чтобы достичь цель и быть уверенным. А неопытный просто не видит проблем в достижении целей.
Этот эффект оказывается легко использовать для получения влияния в обществе, прибегая к заведомо некомпетентным утверждениям и заманчивым посулам, которые воспринимаются как очевидно верные людьми определенного уровня развития (чем и пользуются организаторы революций, воздействуя на наивных подростков).
На уровне наиболее общих символов взаимопонимания в культуре люди имеют сопоставимое качество переживаний (т.е. на таком уровне их субъективности неотличимы качественно). А на уровне базового самоощущения (наиболее общего контекста понимания) нет и количественных различий, т.е. субъективные переживания на таких уровнях идентичны. Развитие этих представлений приводит к довольно шокирующим выводам в отношении сути личной субъективности, как полностью самодостаточной абстракции (каковой являются по сути модели понимания), оторванной от материальной основы, что отражено в цикле статей про Эго и что порождает недоумение ученых, пытающихся найти взаимосвязь тела и разума.
У людей лет с 5, формируются автоматизмы четвертого уровня сознания, возникают волевые альтернативы социально произвольно понимаемых вариантов реагирования (этики данной культуры). А раз появились свои варианты понимания и реагирования, то возникает проблема сделать это понимаемым другими, т.е. суметь показать большую значимость оценки результата альтернативного реагирования. Отсюда – столь скудная подпитка культуры удачными продуктами самобытного творчества. Отсюда - консерватизм социальной культуры, ведь чтобы доказать полезность своего продукта требуется навыки воздействия на других людей, в том числе и авторитарного убеждения, с помощью занимаемой роли в обществе. Ведь чем выше авторитет, тем в большей степени такому будут доверять остальные. Но это означает возможность влияния и получения больших привилегий и без доказанной пользы своего творчества. Поэтому желание повлиять свой самобытностью возникает очень рано, развивая методы воздействия на общество.
Творческое продуцирование поведенческих альтернатив позволяет индивидуально оптимизировать свою адаптивность к реальным условиям, а не тем, что соответствует догмам учителей и обычаям общества, часто оторванным от реальности. Проявление таких инициатив в определенный период развития провоцируется каким-то образом физиологически, возможно наработанной функциональной системой соответствующего контекста поведения: вместо безусловного доверчивого приятия, вдруг возникает недоверчивый скептицизм и желание оспаривать сказанное взрослыми вплоть до откровенной наглости. Разные люди допускают разную наглость попыток внедрить свои самобытные представления и действия. Как развивается контекст наглости можно прочесть в статье про это.
Личность и социум
В зависимости от своевременности развития моделей понимания возникают разные специализации, определяющие возможные роли в социуме. Это настолько четко отражает представительство специализированных моделей понимания и их развития, что можно сказать: общество в своей культуре во многом повторяет организацию системы контекстов понимания или систему произвольности - вот в каком смысле.
Как уже говорилось, каждый вид специализации (начиная от базовых стилей поведения) к новым условиям порождает соответствующие иерархии развития моделей понимания, интерпретирующие смысл происходящего и возможные реакции, что отражается на проявляемых чертах личности, характерных для данных условий: личность в детстве, личность в состоянии алкогольного (наркотического) опьянения, личность для работы по профессии, личное увлечение, религиозный верующий, попавшийся на чем-то преступник, навык общения со знакомыми людьми или навык общения с незнакомыми людьми и т.д. Все такие личности могут проявлять очень разные качества в одних и тех же частных ситуациях, но разных контекстах интерпретирующего понимания.
Автоматизмы уровней сознания полностью определяется в рамках этих контекстов, что и дает разницу в проявляемых качествах. Вместе с субъективной особенностью понимания смысла ситуации эти автоматизмы определяют субъективные особенности переживаний так, что можно говорить об активном проявлении одной какой-то личности среди всех заготовленных жизненным опытом. В самом деле, мы все воспринимаем все очень по-разному в разных своих состояниях и мыслим тоже очень по-разному.
Каждая из личностей выходит на передний план, как только ситуация оказывается подходящей именно для проявления ее навыков, остальные в это время оказываются в небытии (без осознания) потому, что это – следствие подбора наиболее подходящей модели понимания в зависимости от условий и воспринимаемого. У нас не один “гомункулус”, а множество их, очень предупредительно и бескорыстно передающих управление самому подходящему из них (конечно, утрирую, с гомункулусами мы уже разобрались).
Вот так же, как каждая такая личность активируется с конкурентной активностью его контекста, выполняя наиболее выверенную часть задачи быть в максимальном соответствии с текущими условиями и ситуацией, так же и в фокусе общественного сознания оказывается та из личностей уже конкретного человека, который смог показать свою лучшую эффективность в данной специфике среди всех других. Общество воспринимает ценные и понятные утверждения данной личности, апеллирует к ней для решения проблем ее специфики. Разница в том, что в общественном организме нет общей системы контекстной произвольности, а взаимодействие личностей происходит в системе общих представлений, которой располагает культура и технических информационных возможностей общения, роль которых выполняют СМИ, различные источники информации и этической коммуникации.
Сегодня это обеспечивается интернетом, телефоном и производными от этих технологий видами коммуникаций.
Завтра могут появиться вживляемые в мозг модули непосредственной активации распознавателей моделей понимания, которые, в отличие от очень индивидуальной системы образного восприятия, обладает очень высокой универсальностью в силу того, что формируется в культуре социума в процессе преемственности передачи таких сведений. Но проблема такого интерфейса в том, для каждого контекста понимания существуют свои распознаватели одних и тех же абстракций, что и обуславливает их разный смысл в разных ситуациях. Одно и тоже слово представительствует во всех контекстах, где оно ранее было сформировано и использовалось, а это – разные локализации в мозге, как со стороны образов (распознавание слов), так и со стороны абстракций (произнесение слов в контексте понимания его текущего смысла). Можно гадать, как может быть организован столь сложный интерфейс, но, если это будет сделано, то в таком обществе будущего станет возможной очень тесная синхронизация деятельности особей с образованием в самом деле интегрированной системы общественного сознания на основе подключенных личностей, а не мифическая демократия.
Если мы уже обосновывали абстрактную оторванность от материального мира субъективных переживаний личности, и совершенно непринципиально, каким способом реализована схемотехника этих механизмов, то столь же непринципиальна и организация некоего межличностного мира общесоциальных переживаний – разума общества. Мы так же не можем ничего об этом сказать, как и о мире переживаний любого другого существующего человека из-за недоступности к нему своей субъективности. Но разумы других людей существуют одновременно в точности с тем же качеством самосознания, как и предполагаемый общественный разум. У нас нет способа практически использовать это, и мы просто привыкли считать себя в центре всего в окружении другими чужими субъективными мирами, как считает каждый из этих разумов. Но это уже выходит за рамки описания системы МВАП данного курса занятий.
Дополнительно:
Развитие ребенка и влияние родителей
Личность. Множественность личностей в голове и социуме
Контекст понимания, модели личности