Комментарии к книге Крис Фрит: Мозг и душа.

Эта книга выбрана среди других подобных для того, чтобы посмотреть на состояние представлений у современного нейрофизиолога, признанного выдающимся, который, конечно же, отслеживает все достаточно известные на сегодняшний день работы по описанию психических явлений и сделал попытку обобщить их хотя и в популярной форме, но это ведь значит - в наиболее уверенной для него форме.

Фрагменты книги, откуда взяты цитаты, доступны в скан-архиве (1,5мб). Цитаты корректно передают контекст, определяющий смысл утверждений книги, но если замечены неточности, признаки моего недопонимания или необоснованности комментариев, то, пожалуйста, оставьте сообщение (конкретно об этом, а не вообще) в обсуждении внизу.

Может возникнут впечатление моей излишней придирчивости. Однако, - наоборот, очень многое опускал именно чтобы не завязнуть в мелочах.

Цитаты из книги выделены коричневым.

Итак, комментарии.

...я обещаю, что все, о чем я расскажу в этой книге, бу­дет убедительно доказано строгими экспериментальными дан­ными. Если вы захотите сами ознакомиться с этими данными, вы найдете в конце книги подробный список ссылок на все первоисточники.

К сожалению, очень многое в книге дается декларативно, как в учебнике, непосредственно не ссылаясь на фактические данные так, что бывает невозможно понять, откуда следует то или иное утверждение. Несмотря на то, что книга популярная, она явно претендует на междисциплинарную ценность, поэтому следовало бы давать возможность видеть обоснованность утверждения.

Наши глаза и уши, как видеокамера, собирают информацию о материальном мире и передают ее созна­нию.

т.е. видеокамера собирает информацию? Жаль, что так небрежно применено слово "информация", да еще - как сущность, которая передается "сознанию". В книге сигналы, несущие какие-то сведения, постоянно называются информацией, т.е. сведениями, имеющими некую значимость. В книге, в которой должна бы прослеживаться последовательность: сигналы -> распознавание их значимости -> информация для реагирования, пренебрегается самым главным... В пятой главе будет попытка приложить к психическим явлениям "теорию информации", с которой возникли "проблемы с теорией информации". К примеру: Теорема Байеса дает нам критерий, позволяющий судить о том, адек­ватно ли мы используем новые знания  - даже используется понятие "байесовый мозг", предполагающий использование этого механизма, а вовсе не принципиальный критерий истины - соответствия предполагаемого реальному (стоит посмотреть по ссылке, что имеется в виду).

Понятно, что книга - популярная, как бы не требует строгости и корректности научного сообщения, но... было бы хорошо, если бы такие вот вещи (понятия информации, истины и т.п.), все же, учитывались, хотя бы намекали на корректное понимание... Постараюсь в подобных случаях не обращать внимание на такое. Хотя вот, сразу же в том же духе:

...нужно немного подробнее рассмотреть связь между на­шей психикой и мозгом. Эта связь должна быть тесной.... эта связь между мозгом и психикой несовер­шенна.

т.е. есть такая сущность - как психика, которая связана с мозгом? Даже в популярной статье не стоит давать такие представления. Психика - нематериальная форма процессов мозга (т.е. - то, что выделяется нами чисто субъективно и больше такого нет в природе - как некоей сущности) и ставить вопрос о какой-то тесной связи - абсурдно. Несколько оправдывается такая вольность фразой: " я глубоко убежден, что любые изменения психики связаны с изменениями активности мозга.".

Свет попадает на светочувствительные клетки (фоторецепторы) нашего глаза, и они посылают сигналы в мозг. Механизм этого явления уже не­плохо известен. Затем возникающая в мозгу активность каким-то образом создает в нашем сознании ощущение цвета и формы. Механизм этого явления пока совершенно неизвестен.

однако, несмотря на "совершенно неизвестен" будут конкретные утверждения на этот счет. Кроме того, сегодня уже существуют модели представлений об этом механизме. Хотя, и в самом деле, они пока далеки от аксиоматичной убежденности.

Задаваясь во­просом о мозге, а не о сознании, мы можем на время отложить решение вопроса о том, как знания об окружающем мире по­падают в наше сознание. К сожалению, этот трюк не работает. Чтобы узнать, что известно вашему мозгу об окружающем ми­ре, я в первую очередь задал бы вам вопрос: "Что вы видите?" Я обращаюсь к вашему сознанию, чтобы узнать, что отобража­ется в вашем мозгу.

Итак, провозгласив полное не понимание того, а как же это происходит, переходим к утверждениям об этом.

...у того человека, с которым я работал, приобретенный ранее опыт явно оказывал долгосроч­ное влияние на мозг, потому что у него получалось день ото дня всё успешнее выполнять поставленную задачу. Но эти долго­срочные изменения, происходящие в мозгу, не действовали на его сознание. Он не мог вспомнить ничего из того, что происхо­дило с ним вчера. Существование таких людей свидетельствует о том, что нашему мозгу может быть известно об окружающем мире что-то неизвестное нашему сознанию.

Это - очень ценный фактический материал, показывающий разный механизм "моторного" обучения (образование и корректировка неосознаваемых автоматизмов [29]) и следов памяти, оставляемого сознанием [249].

...экспе­риментатор просил ее протянуть руку и взяться за эту палочку ру­кой. Это у нее нормально получалось. При этом она заранее по­ворачивала кисть руки так, чтобы удобнее было взять палочку. Под каким бы углом ни располагалась палочка, она без проблем могла взяться за нее рукой. Это наблюдение показывает, что мозг D.F. "знает", под каким углом расположена палочка, и мо­жет воспользоваться этой информацией, управляя движениями ее руки. В примере наблюдается использование неосознаваемого автоматизма, т.е. хорошо откорректированной программе действий, в то время как:

Экспериментатор держал в руке палочку и спрашивал D.F., как эта палочка расположена. Она не могла ска­зать, расположена ли палочка горизонтально, или вертикально, или под каким-то углом.... D.F. не может воспользоваться этой информацией, чтобы осознать, как расположена палочка. Ее мозг знает об ок­ружающем мире что-то такое, чего не знает ее сознание.

К сожалению, перед тем как рассуждать о сознании ничего не делается для того, чтобы хотя бы условно определить, что же такое "сознание" [31] и что же такое "знание" для мозга (см. статью Катречко С.Л. про это). Просто пока что используется бытовое представление и без намеков на нечто более верно понимаемое... А оба эти понятия в контексте книги - очень важны. Соответственно, при попытке сопоставления возникают недоброкачественные предположения о том, что "сознание" может обладать или не обладать "знанием". Только определив механизмы и функции того, что внешне проявляется как сознание, можно утверждать о его свойствах и способностях. Эффект же может быть порожден совершенно разными причинами, мешающими распознавать положение предмета при осознавании (которое, судя по всему, происходило, раз пациентка была в сознании и выполняла то, что ее просят).

Иногда человек может быть абсолютно уверен в реальности своих ощущений, которые на самом деле ложны.

... у галлюцинаций, связанных с шизофренией, есть одна очень интересная особенность. Это не просто ложные ощущения, касающиеся материального мира. Шизофреники не просто видят какие-то цвета и слышат какие-то звуки. Их галлюцинации сами касаются явлений психики. Они слышат голоса, которые коммен­тируют их действия, дают советы и отдают приказания. Наш мозг способен формировать ложные внутренние миры других людей.

.... Итак, если с моим мозгом что-то случится, мое восприятие мира уже нельзя будет принимать за чистую монету.

Довольно пространный текст, касающийся иллюзий восприятия и ложного убеждения в реальности как при повреждении мозга так и иллюзий когнитивного характера дается лишь в виде констатации: вот есть такие глюки у мозга. Ни представлений о механизмах корректировки распознавателей [26] в мозге в ходе адаптивных усилий, ни соответствующие потери элементов такого распознавания, ни разницы в неосознаваемом формировании иерархии распознавателей и осознаваемой корректировки ("обучение с учителем" - т.е. используя сознание) нет.

Но нельзя сказать, что этот вопрос вообще никак не изучался и остается девственно открыт. Теоретически и очень близко к реалиям нейросети он хорошо проработан в моделях персептронов, и есть немало работ по действующим искусственным нейросетям. Конечно, в них не рассматривается очень важная функциональность сознания. Но рассмотрение иерархии распознавателей в мозге - очень изучаемая область, и давно известно, что специализация таких распознавателей далеко выходит за рамки специфики сенсорных зон, а включает такую функциональность как детекторы ошибок, уверенности, новизны, - т.е. в виде специфических распознавателей представлено все, что мы "осознаем" субъективно, в том числе и ощущение "это придумано мною"  и "это - было воспринято в реальности". Вполне можно представить, что будет при потере ассоциации таких меток с образом восприятия.

При этом сам Крис Фрит дает примеры существования распознавателей таких специализированных типов:

В теменных долях коры некоторых обезьян (предположительно и людей тоже) есть нейроны, ко­торые активируются, когда обезьяна видит что-либо поблизос­ти от кисти ее руки. Неважно, где ее кисть при этом находится. Нейроны активируются тогда, когда что-то оказывается от нее в непосредственной близости. По-видимому, эти нейроны указы­вают на присутствие объектов, до которых обезьяна может до­стать рукой.

Конечно, все усложняется непониманием того, как вообще представлена поддающаяся осознаванию память, среди всего того, что не осознается, хотя и в этой области есть немало работ [31], позволяющих делать хорошо понимаемые целостные предположения, наиболее вероятно соответствующие реалиям мозга.

Для меня самое поразительное в этих иллюзиях — это то, что мой мозг продолжает поставлять мне ложные сведения да­же тогда, когда я знаю, что эти сведения ложны, и даже когда я знаю, как на самом деле выглядят эти объекты. Я не могу заста­вить себя увидеть линии в иллюзии Геринга прямыми.

Крис Фрит должен бы вспомнить, что распознаватели "прямых линий" находятся в первичной зоне мозга зрительной коры, и они формировались без коррекции сознанием в критический период развития [32], предшествовавший появлению сознания. Эти иллюзии - результат неверного распознавания на доосознаваемом уровне. Однако, с помощью корректируемых сознанием распознавателей мы способны убедиться в параллельности прямых и учитывать это в практической деятельности так, что возникшие автоматизмы (уже не осознаваемые навыки) будут использовать именно более высокоуровневые распознаватели и никаких иллюзий, привлекающих внимание, уже не станет. А ведь рассмотрение особенностей распознавания разных зон мозга - как раз бы должно затрагивать специфику книги.

Но, мало того, оказывается: наш мозг эту возможность двояко­го толкования от нас скрывает и дает нам только одну из возможных трактовок. Более того, иногда наш мозг и вовсе не принимает во вни­мание имеющиеся сведения об окружающем мире. Вот какой он - враг наш мозг :)

У большинства из нас разные чувства полностью отделены друг от друга. Но некоторые люди, которых называют синестетами, не только слышат звуки, когда в их уши попадают звуко­вые волны, но также ощущают цвета.

Опять для популярности изложения пренебрегается действительность?.. Есть вторичные и третичные зоны мозга [223], где распознаватели используют разные виды рецепции, передаваемые от распознавателей первичных зон. Там формируются сложные образы, состоящие из разных видов рецепторов. Другое дело, что при некоторых патологиях (не обязательно органических) возможны неадекватные сочетания.

Таким образом, мозговая активность указывала на то, что испытуемый собира­ется поднять палец за 300 миллисекунд до того, как испытуе­мый сообщал, что собирается поднять палец.

Из этого открытия следует вывод, что, измеряя активность вашего мозга, я могу узнать, что у вас возникнет желание под­нять палец раньше, чем об этом узнаете вы сами. Этот резуль­тат вызвал такой интерес за пределами сообщества психологов потому, что он, казалось бы, показывал, что даже наши про­стейшие сознательные действия на самом деле предопределе­ны. Мы думаем, что делаем выбор, в то время как на деле наш мозг этот выбор уже сделал. Следовательно, ощущение, что в этот момент мы делаем выбор, не более чем иллюзия. А если ощущение, что мы способны делать выбор, есть иллюзия, то та­кая же иллюзия — наше ощущение, что мы обладаем свободой воли.

Это - пример недоумения, происходящего в виду отсутствия определений, в данном случае, понятий "мы", "сознание", "выбор". Мозг неправомерно отделяется от тех механизмов, которые его же и составляют. Противопоставляется осознанное и неосознаваемое, в то время как это - совершенно неразрывно связанные явления организации памяти. Явно доминирует понятие о гомункулусе, который, в отличие от мозга что-то сам решает и удивительно, что, оказывается, решает не он, а мозг, - вот такой абсурд :) Хотя далее и промелькнет фраза, как бы исправляющая такое понимание: ...когда мы разделили мозг и сознание и рассмотрели их по отдельности, я постараюсь вновь соединить их вместе...

Автоматизмы восприятия-действия, в том числе автоматизмы, определяющие само сознание, неразрывно и причинно-следственно взаимосвязаны в общей системе адаптивности к новым условиям. Но, к сожалению, функции сознания даже и близко не представляются - как совокупности именно таких механизмов [123], [249], проявляющихся эволюционно из "ориентировочного рефлекса" [126] и приводящие к эффекту мотивации и "воли" [241]. Да, эти представления далеко не разделяемы и вообще мало известны. Но это - не повод считать, что их нет вообще.

В тот мо­мент, когда мы думаем, что делаем выбор в пользу совершения действия, наш мозг уже сделал этот выбор.

На самом деле надо бы сказать: В то время как мы осознаем момент выбора, он во многом уже подготовлен активными фазами текущих автоматизмов, что не отменяет возможность в случае необходимости более глубоко осмыслить проблему, творчески найти варианты новых возможных действий и рискнуть реализовать их, что и является самой главной адаптивной функцией сознания, а не наиболее простой его режим отслеживания наиболее актуального в восприятии-действии, описываемый в этом фрагменте книги.

То, что неосознаваемые автоматизмы продолжают отслеживать происходящее и корректировать действия хорошо показывается далее:

Протянуть руку и схватить человек может без особого труда и очень быстро. Но фокус здесь в том, что в некоторых случаях, как только испытуемый начинает протягивать руку, палочка передвигается в новое по­ложение. Испытуемый может без труда скорректировать дви­жение своей руки и точно схватить палочку в ее новом положе­нии. Во многих из этих случаев он даже не замечает, что палоч­ка переместилась. Но его мозг замечает это смещение. Рука начинает двигаться в направлении первоначального положе­ния палочки, а затем, примерно через 150 миллисекунд после того, как ее положение меняется, меняется и движение руки, позволяя схватить палочку там, где она находится теперь. Та­ким образом, наш мозг замечает, что цель передвинулась, и корректирует движение руки, чтобы достать до цели в ее новом положении. И все это может произойти так, что мы этого даже не заметим. Мы не заметим ни изменения положения палочки, ни изменения движений собственной руки.

... наш мозг может совершать адекватные действия, несмотря на то что мы сами не видим нужды в этих действиях.

Опять неверное противопоставления мозга и нас. Навыки, закрепленные в автоматизмах, принципиально - наиболее адекватны [240], если только не возникли новые условия, для которых еще не отработаны варианты, что является основной функцией сознания [143].

В других случаях наш мозг может совершать адек­ватные действия, несмотря на то что эти действия отличаются от тех, которые мы считаем нужным совершить.

Опять-таки - это вопрос о том, насколько отработанные навыки применимы к текущей ситуации [240] и если мы обратили внимание на данный момент настолько, что засомневались, то может оказаться, что прежние навыки окажут нам плохую услугу. Ярко это проиллюстрировано в статье Про опасности.

Эти наблюдения демонстрируют, что наше тело может пре­восходно взаимодействовать с окружающим миром даже тог­да, когда мы сами не знаем, что оно делает, и даже тогда, когда наши представления об окружающем мире не соответствуют действительности.

Ну да, человек в сильном алкогольном опьянении, "на автомате" может "взаимодействовать с окружающим миром", добраться до дома и т.п. за счет своих неосознаваемых автоматизмов, без работы сознания. Но стоит понимать, а зачем нужно вообще сознание и, соответственно, не упускать его адаптивную функциональность, да еще в книге, (фактически, а не декларативно) посвященной этим вопросам.

Далее, по следам такого недопонимания, опять же, чисто во внешне-описательном смысле, приводятся еще более "удивительные" феномены вроде:

Испытуемый, как и его напарник, кладет указательный палец правой руки на специальную мышку. Двигая этой мышкой, можно передви­гать курсор на экране компьютера¹. На этом экране есть мно­жество разных объектов. Через наушники испытуемый слы­шит, как кто-то называет один из этих объектов. Испытуемый думает о том, чтобы передвинуть курсор в сторону этого объ­екта. Если в этот момент его напарник (который тоже получа­ет инструкции через наушники) передвигает курсор в сторо­ну этого объекта, испытуемый с большой вероятностью счи­тает, что сам совершил это движение. Разумеется, для этого опыта принципиальное значение имеет совпадение во вре­мени.

Что должно доказать, что ...Все, что мы знаем, — что у нас есть намерение совершить то ли иное действие, а затем, через некоторое время, это действие про­исходит. Исходя из этого, мы предполагаем, что наше намерение и послужило причиной действия.

Механизм же корректировки неадекватностей (не соответствия предполагаемого и получаемого) вообще никак не рассматривается, а ведь именно он способен корректировать любые наши иллюзии, приводящие к замечаемой неадекватности до уровня неосознаваемого автоматического исполнения действий уже без неадекватностей [16], [125].

Знаете ли вы о себе хоть что-нибудь? Что остается от "вас", если вы не ощущаете собственного тела и не осознаёте собственных действий? ... как об­стоят дела с действиями, которые требуют обдумывания, пото­му что вы оказываетесь в новой ситуации и не можете прибег­нуть к отработанным операциям?

Вот! это - уже подход к функциональности сознания. Далее рассказывается о базовых критериях фиксации позитивного и негативного опыта, корректирующего наше поведение, приспосабливая его к реальности:

Павлов показал, что любой раздражитель может стать сигналом появления еды и заставить животных стремиться к этому раздражителю.... Кроме того, Павлов показал, что точно такое же обучение происходит и если использовать наказание вместо награды. Если положить собаке в рот что-нибудь неприятное на вкус, она попытается избавиться от этого, тряся головой, открыв рот и работая языком (а также выделяя слюну).... Павлов нашел экспериментальный метод, позволяющий исследовать самые базовые формы обучения.... Этот механизм позволяет нам выучить, какие вещи нам приятны, а какие неприятны.... Нам необходимо также научиться, что делать, чтобы получать приятные вещи, и что делать, чтобы избегать неприятностей.

Верно замечается главный признак необходимости корректировки опыта:

Если ... сигнал не со­общает нам ничего нового, поэтому мы не обращаем на не­го внимания.

Но... решающего обобщения, целостной картины так и не происходит....

Вместо этого начинается блуждание в тупиковых направлениях:

Вольфрам Шульц отслеживал активность этих клеток в эксперименте на формирование условного рефлекса и обнаружил, что на самом деле это не клетки награды. В этом эксперименте через одну секунду после постороннего, как и в опытах Павлова, сигнала (световой вспышки) обезьяне в рот впрыскивали порцию фруктового сока. Вначале дофаминовые нервные клетки играли роль клеток награды, реагируя на поступление сока, но по окончании обучения они перестали активироваться в момент вспрыскивания сока. Вместо этого они теперь активировались сразу после того, как обезьяна видела вспышку, за секунду до поступления сока. Судя по всему, возбуждение дофаминовых клеток служило сигналом того, что скоро должен быть получен сок. Они не реагировали на награду, а предсказывали ее получение.

Никак не учитывалось, что в качестве предсказательных механизмов там же еще Павловым рассматривалось "опережающее возбуждение". А способность предвидеть зависит от богатства жизненных навыков в разных ситуациях, что во время осознания ситуации и происходит в виде прогностических предвозбуждений [33].

Цитата же относится к разделению с помощью нейромедиаторов разных стилей реагирования для различных условий, т.е. относится к эмоциональному контексту поведения [14]. Конечно же, эмоциональный контекст выделяет те участки нейросети, которые формировались с участием данного нейромедиатора и именно они выходит на первый план среди всех прогностических подвозбуждений в данном эмоциональном состоянии  (Стоит учитывать и то, что кроме нейромедиаторного разделения эмоциональных контекстов нарабатываются более частные контексты, основанные на разделении вниманием).

И, конечно же, вовсе не нейромедиаторы служат наградой или наказанием. Для этого предназначены специальные распознаватели системы значимости [107], [15]. Именно их раздражение вызывает появление того или иного состояния значимости, позитивной или негативной, а не очень важные клетки, выделяющие нейромедиатор дофамин. Эти клетки часто называют клетками награды когда крыса будет охотно нажимать на рычажок. Так что здесь у Криса Фрита - большая перепутаница, и надеятся на добротное, целостное обобщение в таком случае нет шанса. Да он и сам прямо себе противоречит, подтверждая: Активность этих клеток не служит сигналом награды.

Фраза-апофеоз: активность дофаминовых нервных клеток служит сигналом ошибки в наших предсказа­ниях - далекий уход от действительных механизмов, да и нет даже попытки свести все в единую не противоречивую систему...

Тем самым наш мозг учится присваивать определенную ценность всем событиям, объек­там и местам в окружающем нас мире. Многие из них при этом остаются для нас безразличными, но многие приобрета­ют высокую или низкую ценность.

На самом деле этим занимается лишь часть мозга, представляющая механизмы сознания и выработки новых (корректировки старых) реакций в новых условиях. И, конечно, вовсе не все в восприятии, а лишь в его осознаваемой части, в моменты осознания, оказывается вовлечено в механизмы такой оценки.

Вместе с тем Крис Фрит не нарочно тут же проговаривается по поводу эмоций и это уже происходит у него более разумно:

Мы испытываем ощущения, отражающие эту карту ценнос­тей, заключенную в нашем мозгу, когда возвращаемся из дол­гой заграничной поездки: мы чувствуем прилив эмоций, нара­стающий по мере того, как улицы, по которым мы движемся, становятся все более знакомыми.

Но, оказывается, эта карта ценностей представляется как нечто в виде отдельно существующей модели:

...мозг составляет карту окружающего мира. По сути дела, это карта ценностей. На этой карте отмечены объекты, обладающие высокой ценнос­тью, сулящие награду, и объекты, обладающие низкой цен­ностью, сулящие наказание. Кроме того, на ней отмечены действия, обладающие высокой ценностью, которые сулят успех, и действия, обладающие низкой ценностью, сулящие неуспех.

Если учесть, что в мозгу есть древние структуры, активация которых прямо показывает их назначение как первичные распознаватели позитивной или негативной значимости [107], если учесть, что все распознаватели первичных зон мозга, в конечном счете, сходятся в сложные распознаватели с представительством всех первичных, то было бы не сложно предположить, что нет какого-то особого отдела мозга для построения некоей карты мира в виде отношения к нему, а просто все третичные распознаватели имеют ассоциацию с распознавателями значимости. Конечно же, все это - не самоцель, а используется в цепочках поведенческих автоматизмов (куда входят и автоматизмы мышления, т.е. те, которые формируют перераспределение внимания, а не имеют выходы на эффекторные реакции). Модель мира, согласованная с приданной актами осознания значимостью - и есть автоматизмы жизненного опыта, ветвящиеся для всех специфических условий их выполнения любой самой большой сложности, которые не требуют осознания в уже известных ситуациях [63]. Связанный с каждой фазой автоматизмов значимости и направляют их развитие или тормозят их для данного эмоционального контекста восприятия-действия. Вот почему Стоит мне только увидеть вон ту кружку, как мой мозг уже начинает играть мышцами и сгибать мои пальцы на случай, ес­ли я захочу взять ее в руку.

а вовсе не картина:

"Неужели вы утверждаете, — отвечает она, — что где-то в моем мозгу есть карты всех мест, где я когда-либо была, и инст­рукции, как взять в руки все предметы, которые я когда-либо видела?"

Я объясняю ей, что в этом-то, наверное, и состоит самая за­мечательная особенность этих алгоритмов обучения.

Пациент I.W. в результате вирусной инфекции полностью поте­рял чувствительность конечностей... Ему известно положение своих конечностей только тогда, когда он может их видеть. Люди с по­добными повреждениями мозга обычно не двигаются, несмот­ря на то что по-прежнему могут управлять своими мышцами.... После многих лет упраж­нений и непростой работы он снова научился ходить, хотя он сразу падает, если выключается свет. Он научился брать пред­меты рукой, если он видит и сам предмет, и свою руку.... В эти движения не вносится никаких автоматических поправок. От начала до кон­ца любого действия ему приходится сознательно управлять каждым движением.

Вот - опять фрагмент, требующий понимания функциональности сознания. Программы движений вырабатываются в раннем возрасте во время соответствующего критического периода развития и затем только корректируются, в базовых элементах оставаясь неизменными. Каждая фаза мышечного движения использует те самые мышечные рецепторы для того, чтобы использовать в качестве пускового стимула для перехода к следующей фазе, образуя цепи двигательных автоматизмов. Чтобы изменить их, откорректировать для новых условий, необходимо осознание, те самые "мысленные усилия". Но если мышечные рецепторы повреждены, то все программы окажутся не рабочими. Нужно переучиваться на самом базовом уровне простейших движений с участием сознания. Однако, критический период для оптимального прохождения такого обучения давно миновал, и оно требует постоянных усилий, как если бы магули пытались научить говорить. На самом деле автоматизмы, все же, образуются, цепочки формируются уже на основе зрительных сигналов. Но очень затруднительно.

Наше восприятие зависит от априорных убеждений.... Наше восприятие на самом деле начинается изнутри — с априорного убеждения, которое представляет собой модель мира, где объекты занимают опреде­ленное положение в пространстве. Пользуясь этой моделью, наш мозг может предсказать, какие сигналы должны поступать в наши глаза и уши. Эти предсказания сравниваются с реаль­ными сигналами, и при этом, разумеется, обнаруживаются ошибки. Но наш мозг их только приветствует. Эти ошибки учат его восприятию. Наличие таких ошибок говорит ему, что его модель окружающего мира недостаточно хороша. Характер ошибок говорит ему, как сделать модель, которая будет лучше прежней. В итоге цикл повторяется вновь и вновь, до тех пор, пока ошибки не станут пренебрежимо малы. Для этого обычно достаточно всего нескольких таких циклов, на которые мозгу может потребоваться лишь 100 миллисекунд.

И как бы забыли ранее сказанное, что для осознания требуется время значительно большее:

...было пока­зано, что некоторые неосознанно воспринимаемые объекты мо­гут оказывать небольшое воздействие на наше поведение. Но продемонстрировать это воздействие сложно. Чтобы убедиться, что испытуемый не осознал, что видел некоторый объект, его по­казывают очень быстро и "маскируют" это, сразу после этого по­казывая другой объект на том же самом месте.... Если нтервал между первым лицом и вторым меньше, чем приблизительно 40 миллисекунд, испытуемый не осознаёт, что видел первое лицо.

 Значит, эти циклы корректировки - вне осознания? Но, конечно же, как было утверждено недавно, с использованием нейромедиаторов?... А если человек проснулся и пока у него восприятие не начинается изнутри? Он обречен не узнать ничего в окружающем? Опять какой-то абсурдный тупик... В то время как форточка целостного и взаимосвязанного понимания рядом. Понимание формируется иерархией контекстов восприятия (см. Контекст понимания). Первичные распознаватели дают примитивы вторичным, распознаватели значимости узнают важные признаки и подготавливают эмоциональный контекст восприятия-действия, который и начинает определять стиль поведения и то, как будет интерпретироваться воспринятое.

Мы не можем ничего воспринимать без знаний, но не можем и ничего узнать без восприятия. Откуда наш мозг берет априорные знания, необходимые для восприятия? Частично это врожденные знания, записанные у нас в мозгу за миллионы лет эволюции. Вот какие приходится делать предположения. И все эти знания обязаны вместиться в очень ограниченный генетический код. Здесь стоит многое учитывать в возможностях наследования: Наследование признаков.

Откуда мы знаем, что реально, а что нет?... как же наш мозг узнаёт, когда мы действительно видим лицо, а когда лишь воображаем его? В обоих случаях мозг создает образ лица. Как нам узнать, сто­ит ли за этой моделью реальное лицо? Эта проблема относится не только к лицам, но и к чему угодно другому.

Но эта проблема решается очень просто. Когда мы только представляем себе лицо, в наш мозг не поступают сигналы от органов чувств, с которыми он мог бы сравнивать свои пред­сказания. Никаких ошибок тоже не отслеживается. Когда же мы видим реальное лицо, модель, создаваемая нашим мозгом, всегда оказывается немного неидеальной.

Вот еще пример вынужденного упрощения, домыслов в отсутствии понимания механизмов... Однако, мы и по памяти, не наблюдая, прекрасно различаем те образы, что видели реально и то, что мы придумали сами. Так что эта гипотеза уже не выдерживает критики. И даже не нужно продолжать углублять критику этого абсурда. Опять самое простое забыто: то, что буквально все субъективные ощущения представлены специализированными распознавателями [26] (связываемыми со значимостью воспринимаемого в данных условиях), активность которых и ассоциируется с образом восприятия. То, что мы нафантазировали - с меткой "я это придумал", а воспринимаемое органами чувств - с меткой "я это наблюдал реально". И такие ассоциации могут теряться по тем или иным причинам (самой главной из которых является связанная с ними значимость, которая может быт переоценена), приводя к путанице реальности и действительности. Все это при осознании фиксируется в цепочку памяти текущего восприятия (мыслительную цепочку) во всей совокупности ассоциированных активностей распознавателей, позволяя впоследствии получить доступ к такой памяти (и с каждым таким доступом модифицируя ее) [249].

Оказывается поэтому и Наше воображение совершенно не креативно. Оно не делает предсказаний и не исправляет ошибок. Мы ничего не творим у себя в голове. Мы творим, облекая наши мысли в форму на­бросков, штрихов и черновиков, позволяющих нам извлечь пользу из неожиданностей, которыми полна действительность. Опять же далеко от такого вот понимания: Основные механизмы творчества.

Пожалуй, попытка рассуждать о воображении оказалась наиболее плачевной. Наверное потому, что воображение и навыки воображения, точнее - творчества, - это - часть механизмов генерации новых вариантов поведения - механизмов сознания. А этой темы Крис Фрит намерено избегает:

...как из активности нашего матери­ального мозга может возникать субъективный опыт? Было предложено много решений этой проблемы, но ни одно из них не оказалось вполне удовлетворительным. Я знал, что у меня не выйдет ничего лучшего. Поэтому эта книга не столько о со­знании, сколько о мозге. Вместо того чтобы писать о сознании, я уделил особое внимание тому, как много известно нашему мозгу без нашего ведома.

Т.е. этим декларировано, что речь в книге идет сугубо об уже наработанных неосознаваемых автоматизмах. Что, в общем-то на самом деле по тексту далеко не так... Все таки, мы - не насекомые и не лоботомированные (не автоматы) и, рассматривая систему значимости, эмоции, мотивации, "волю", обеспечивающую пробное поведение вопреки ранее закрепленным неосознаваемым оценкам, невозможно обойти то, зачем все создано эволюцией и как это все нацелено на единственное: выработку тех самых уже обкатанных личным опытом автоматизмов для условий, в которых прежний опыт дает неожиданное и не желаемое, или опыт подсказывает неуверенность для данных условий.

И при этом:

Кажет­ся, что для сознания остается очень мало дела. Вме­сто того чтобы задаваться вопросом, как субъективный опыт может возникнуть из активности нейронов, я хочу задаться вопросом: "Зачем нужно сознание?"

Итак, зачем же нам нужно то, для чего "так мало дел", но оно зачем-то давно возникло эволюционно не только у людей? Вот, оказывается зачем (из всего последующего текста выбрано наиболее претендующее быть ответом):

Эта последняя иллюзия, создаваемая на­шим мозгом — что мы существуем отдельно от социальной сре­ды и являемся свободными деятелями, — позволяет нам вмес­те создавать общество и культуру, которые настолько больше, чем каждый из нас в отдельности.... Если наши предсказания о других людях верны, значит, нам удалось прочитать их мысли. Но вся эта сложная деятельность скрыта от нас. Это не должно нас смущать. Давайте вернемся на ве­черинку и будем веселиться.

Резюме.

На примере книги Криса Фрита приходится признать, что современные исследователи психических явлений все еще далеки от целостного представления механизмов психики, не имеют правдоподобной картины взаимосвязей этих механизмов на основе огромного количества полученных фактов, позволяющей связать все не изолированно-фрагментарно, а непротиворечиво во всей совокупности данных.

Лет после пятидесяти многим нейробиологам начинает казаться, что они накопили достаточно мудрости и опыта, чтобы взяться за решение проблемы сознания. Будучи нейробиологами, они стремятся выявить происходящие в нервной системе процессы, связанные с сознанием, и показать, как из активности нашего материального мозга может возникать субъективный опыт. Было предложено много решений этой проблемы, но ни одно из них не оказалось вполне удовлетворительным. Я знал, что у меня не выйдет ничего лучшего. Поэтому эта книга не столько о сознании, сколько о мозге.

В целом книга напоминает попсовые произведения типа Удивительные опыты по химии: описание причудливых эффектов психики без малейшей попытки показать их взаимосвязи и целостные механизмы. На это обращается большая часть внимания, смакуются несущественные подробности и... все на этом.

Огромное количество фактов исследований (см. сборники 1, 2) позволяет, в принципе, сопоставить их в единую непротиворечивую, пусть пока во многом гипотетическую, но предсказательную картину, что позволяет эффективно, системно планировать дальнейшие исследования, а не продолжать, как алхимики, тыкать вслепую, надеясь случайно попасть в интересное место.

Стоит иметь в виду, что у "чистых" нейрофизиологов, не имеющих добротных базовых представлений в химии, физике, схемотехнике, программировании и, конечно, методологии исследований нет не только шансов создать целостную картину, но даже понять насколько непротиворечивы и правдоподобны чужие обобщения. Дело в том, что охватить суть организации нейросети, представляющей сложнейшее физико-химическое образование, выделить адаптивную функциональность из вспомогательного на уровне взаимосвязанных локальных алгоритмов, оценить правдоподобность обобщающих предположений, отсеивая то, что оказывается не достаточно взаимосвязанным и вторичным, - требует именно такой мировоззренческой базы.

Когда я учился в школе, химия давалась мне хуже всех пред­метов.....

Знание только лишь физиологии чрезвычайно сужает возможности обобщения до представлений, далеко не выходящих за рамки физиологии, что наглядно наблюдается во многих поколениях физиологов, пытающихся целостно описать механизмы психических явлений.