обе стороны заявляют, что «у нас» были стихийные акты народного возмущения, а «у них», - политика, иллюстрирующая всю суть режима.

Использование эмоционального окрашивания текстов.

Как правило, это или возбуждение ненависти, или игра на сочувствии.
Возбуждение сочувствия отчасти связано с тем, что в условиях нынешней моды на политкорректность сочувствовать принято проигравшим, и это - один из факторов, связанных с романтизацией образов белогвардейцев и замалчиванием неприглядных сторон их деятельности. По сути, тот же процесс в определенной мере касается левых (условно прокоммунистических) партизан, действовавших в Южной Корее конца 1940-х - начала 1950-х годов, хотя здесь их романтизация связана с выходом из тени и открытием публике достаточно ужасающих фактов: так, во время подавления мятежей на острове Чечжудо процент жертв среди гражданского населения был сравним с аналогичными потерями в Белоруссии во время Великой Отечественной войны.
Возбуждение ненависти хорошо видно по работе одного из демократических историков, посвященной сравнению белого и красного террора. Статистика красных, убитых белыми, дана коротко, языком сухого отчета. Теме убитых белых автор посвящает гораздо больше места, и при этом рассказывает душераздирающие истории, не приводя о конкретные цифры. В результате получается, что 3-4 случая описанных ими зверств красных как бы приравниваются автором к тысячам красных, убитых белыми. Более того, яркие образы пыток и казней белых в сочетании с тем, что им в книге посвящено гораздо больше места, создают и окончательно закрепляют в памяти читателя тот факт, что красный террор был несравненно хуже.
Впрочем, здесь мы подошли к еще одному приему, примененному параллельно с окрашиванием текста той или иной эмоцией. Его можно условно назвать

«один, два, три, - много».

Этот тоже связан с особенностями человеческого восприятия, для которого достаточно получить три-четыре примера, чтобы поверить, что они выражают тенденцию. Таким образом, если у ревизиониста нашлось некоторое количество фактов, то при минимальной психологической обработке читателя фразами типа «И это далеко не единственные примеры, иллюстрирующие…», они вполне превращаются в доказательную базу.

Махинации со статистикой.

Здесь, конечно, можно найти очень много примеров, но я остановлюсь на двух. Во-первых, это статистика апологетов Холокоста, касающаяся того, сколько евреев было убито Гитлером. В целом ряде случаев речь шла не о действительных жертвах геноцида, а о тех евреях, которые умерли на оккупированной немцами территории за время гитлеровской оккупации. В результате жертвы Холокоста оказались даже в Дании, хотя точно известно, что все датские евреи были организованно переправлены в нейтральную Швецию.

Другой пример – сравнительная характеристика потерь советской и немецкой армии во время Великой Отечественной войны, призванная доказать факт, «заваливания трупами». При этом, однако:
• К собственно военным потерям добавляются потери среди гражданского населения Советского Союза.
• У «немцев» считаются потери только немецких частей без учета их многочисленных союзников. Между тем под Сталинградом из пяти противостоящих нам армий немецких было только две, остальные – румыны и итальянцы.
• Не учитывается принцип «учета тел» в немецкой армии, где для признания факта смерти требовался солдатский жетон или труп погибшего. В случае, если этого не было, боец записывался в «пропавшие без вести».
• Последняя категория учитывалась при определении советских потерь, но не считалась при определении потерь немецких.
• Приводятся данные о потерях в нашем народном ополчении, но игнорируются данные о потерях в немецком фольксштурме на завершающем этапе войны. Впрочем, это может быть связано с тем, что в это время статистику потерь уже никто не вел.
• Полицаи и пособники полицаев, бывшие граждане СССР, воевавшие на стороне немцев и уничтоженные Красной армией или партизанами, записаны в советские, а не немецкие, потери.

Другие передергивания, связанные со статистикой, включают в себя, в частности, игнорирование факта возможных приписок, в результате которого мертвые души, значащиеся в плане ликвидации врагов народа, оказываются живыми, или неверное суммирование, когда при анализе гестаповского отчета о том, что было уничтожено сколько-то евреев, сколько-то коммунистов и сколько-то пособников партизан, выпускается из внимания факт, что один и тот же человек мог быть включен во все три списка.

Некорректное использование «белых пятен».

В рамках этого приема трактуются в выгодном свете лакуны в источниках. Обычно вариантов два. Первый - уже упомянутый принцип западноевропейских ревизионистов «не упомянуто /запротоколировано, значит - не было», связанный с ложным приоритетом одного корпуса источников над другими.

К сожалению для историков, письменные приказы, в которых открытым текстом предлагалось убивать гражданское население штыками и мотыгами, чтобы не тратить на это дорогостоящие патроны, отдавались только в Руанде или Кампучии времен Пол Пота. Однако западные ревизионисты используют это как аргумент, считая, что, поскольку прямых приказов сжигать евреев никто не отдавал, а показания свидетелей слишком сумбурны и противоречат друг другу, геноцид не доказан. Между тем, отсутствие точного описания технологии уничтожения людей отнюдь не является доказательством отсутствия самого факта уничтожения, который вполне подтверждается хотя бы фотографиями тел или раскопками массовых захоронений.

Другой вариант этого приема можно выразить фразой "Да, Сталин этого не говорил, но имел в виду». Он связан с игнорированием стандартного методологического приема, заключающегося в том, что если в источнике что-то не упомянуто, то этого, скорее всего, не было, и «бремя доказательства» ложится на того, кто хочет доказать обратное. Подход, практикуемый ревизионистами, сводится к тому, что если данные факты не встречается в источнике, это не означает, что их не было вообще.

Так, на том основании, что в воспоминаниях Марка Поло ничего не говорится ни о китайских иероглифах, ни о китайском чае, ни о Великой китайской стене, ревизионисты делают вывод о том, что всего этого не было. Даже если опустить то, что Марко Поло был в Каракоруме, который находится достаточно далеко от китайской стены, такая аргументация является хорошим примером вышеназванного приема.

Но одно дело – когда в текстах опускаются моменты, которые автору текста кажутся сами собой разумеющимися (по данному поводу можно вспомнить высказывание Борхеса относительно количества верблюдов и минаретов в романах о Востоке арабского и неарабского автора, суть которого заключается в том, что когда об этом пишет неарабский автор, он многократно упоминает о них обязательно потому, что они бросаются ему в глаза и служат, как говорил Остап Бендер, «восточным орнаментом»; для арабского же автора они настолько привычны, что он может не упоминать о них вовсе). Понимание того, о чем умалчивается, входит в понятие «профессиональная подготовка историка», ибо иначе можно смело развивать идею о том, что древние греки сражались, стоя на одной ноге, ибо нигде не упомянуто, что они при этом переступали с ноги на ногу. Другое дело – когда ревизионисты утверждают, что приводимые ими «факты» не упоминаются в летописях, но это не значит, что их не было.

--------------------часть 5----------------------------
Взаимодействие с критиками

Забивание «профессионализмом»

как попытка перевести обсуждение проблемы на «поле узкой специальности», в которой ревизионист обладает подавляющей компетентностью. Нечто подобное делал Фоменко, который в дискуссии с историками оперировал своими малопонятными гуманитариям выкладками в области математики и астрономии, а в разговорах с математиками приводил кучу исторических фактов, которые уже они не знали и не могли проверить.

Более явно этот прием прослеживается в деятельности Мензиса, который постоянно ссылается на свой опыт капитана подводной лодки (дескать, в отличие от историков, занимающихся только теорией, он как моряк и практик..). Например, он утверждает, что по тому, как изображена на карте береговая линия, можно определить то, в каком направлении плыл человек, который ее зарисовывал и производил необходимые замеры. Массовая аудитория уверена в том, что профессиональный моряк, конечно, прекрасно знает, как замеряются координаты, и проверять его «на вшивость» необходимости нет.

Однако при этом упускается из виду то, что в XV в., о котором идет речь, не было приборов глобального позиционирования (системы GPS), а классический процесс триангуляции требует высадки на берег и проведения там весьма длительных по времени замеров, т. е. для того, чтобы получить искомый уровень детализации, проплывать мимо береговой линии, фиксируя ее на ходу, в условиях Средневековья недостаточно. Точно так же европейские ревизионисты в свое время использовали мнение инженера-пожарника для доказательство своего тезиса о том, что упомянутое количество трупов попросту нельзя сжечь в крематории данной конструкции так, чтобы от них остался только пепел.

Расчет здесь строится на том, что, прочитав длинный наукообразный пассаж (наличие в тексте сложных терминов, графиков, диаграмм, формул только усиливает этот эффект) о том, что технические мощности печей Аушвица не позволяли сжечь за 4 года 6 миллионов человек, большая часть аудитории не сподобится поехать в Освенцим проверять технические параметры крематория или попытается воспроизвести аргументы (не каждый историк одновременно является профессионалом в точных или технических науках), а поверит в столь разработанную и аргументированную гипотезу.

Подмена заслуг.

Безусловный авторитет ученого или специалиста в области его прямой компетенции используется как прикрытие его более чем спорных высказываний в иной области. Мы уже говорили о том, что даже гениальность не предполагает всеведение, и книги того или иного автора на разные темы могут быть неодинакового качества, однако именно авторитет академика и его научные заслуги помогли Фоменко растиражировать свою теорию. При этом критика авторитета воспринимается как покушение на все его заслуги, играющие в данном случае роль священной коровы. Контраргументы по принципу «Академик не может ошибаться» или «Вы подвергаете сомнению авторитет человека, который отдал науке 40 лет, является автором более 60 трудов и…?» относятся к данному типу и не всегда парируются отделением уважения к имени и заслугам конкретного лица в принципе от его ошибочной позиции в частном вопросе.

Другой лик подобного приема – ссылка на авторитет неспециалистов, когда в качестве доказательства истинности точки зрения приводятся сведения о том, что ее поддерживают уважаемые люди. Например, в одном из споров по вопросам религиоведения меня пытались осадить цитатой из академика Павлова. Однако при всех его заслугах в области физиологии его мнение о бытии божьем не является столь же компетентным, как в ней. Гарри Каспаров – чемпион мира по шахматам, Эрнст Мулдашев - как говорят, действительно выдающийся офтальмолог, однако их высказывания на исторические темы – худший пример дилетантства, подпитываемого их амбициями, рожденными высоким статусом в профессиональной области. Их имена широко известны массовому читателю, и ревизионисты могут «давить их авторитетом», однако считать, что академик-физик, известный спортсмен или заслуженный деятель искусств могут оценить историческую проблему глубже и правильнее, чем кандидат исторических наук, профессионально занимающихся этой темой, значит совершить ошибку.

Сюда же относится подмена квалификации репутацией, когда в ответ на аргументы в научной сфере нам рассказывают о том, каким замечательным человеком является автор теории или как его травил КГБ в сталинские времена. При этом подразумевается, что «хороший человек, примерный семьянин и активный общественник» априори является и хорошим ученым, а уровень преследования диссидента режимом или проявленного им при этом мужества прямо пропорционален правоте его теории.

Перевод научной дискуссии в полемическую/политическую плоскость.

«Так как точка зрения оппонентов ангажирована, она по определению не может быть объективной». Благодаря этому приему все аргументы критиков как бы заранее отметаются как попытки недобросовестных ученых защитить неверную точку зрения неверными способами. Тем более что обвинение в пристрастном подходе очень легко навесить на человека, придерживающегося в споре определенной позиции. В особенности этот прием распространяют на историографов старой школы, обвиняя их в том, что они до сих пор не освободились от коммунистического наследия, замалчивавшего факты и лакировавшего действительность. Между тем, хотя точка зрения классической советской историографии НЕ СОВСЕМ корректна, ее полное отрицание в рамках вышеописанной концепции СОВСЕМ НЕ корректно.
Кроме того, в политической дискуссии «бремя доказательства» лежит не на том, кто выдвинул тезис/обвинение, а на том, кому после этого приходится доказывать, что он не верблюд. Тот, кто начал действовать первым и сумел заставить врага оправдываться, имеет приоритет.

Подмена объективного восприятия пропагандистским.

Этот прием вытекает из перевода дискуссии из научной плоскости в политическую, так как методика массовой пропаганды своей точки зрения отличается от методики установления научной истины. В частности, пропаганда склонна упрощать ситуацию с тем, чтобы сложившаяся картинка была ясна рядовому обывателю. Она игнорирует сложные процессы, представляя какой-то факт не как слагаемое множества действий и интересов самых разных групп и самых разных уровней, а как результат воздействия какого-то одного фактора. При этом, конечно, теряются важные детали и значимые тонкости, что, в частности, позволяет лучше использовать остальные приемы наподобие некорректного сравнения по внешним признакам.
Подмена объективного восприятия пропагандистскими штампами проявляется и в посылке «Если вы не согласны с нами, вы согласны с ними». Палитра мнений сокращается до двух, «нашего» и «вражеского», так что все те, кто смеет опровергать мнение Резуна или Соколова, записываются в апологеты преступлений сталинского режима, после чего на них навешиваются все соответствующие ярлыки.

Рисование «лица врага».

От непосредственной критики конкретного оппонента по принципу «сам дурак» прием отличается тем, что из числа представителей противоположной точки зрения отбираются или высказывания людей, зомбированных официальной пропагандой и несущих откровенную чушь (подтекст - «мы пытаемся установить истину, а у них мозги прокомпостированы»), или ярко выраженных маргиналов (подтекст – «сами видите, какие они все и насколько с ними можно вести нормальный научный диалог»).

Прием, при котором экстремальные элементы движения выдаются за его мэйнстрим, достаточно распространен. Кроме того, он накладывается на частную ситуацию, при которой в объектив журналистов, снимающих нечто новое, незнакомое и непонятное, попадают «не самые умные, а самые шумные» - те, кто будет выигрышно смотреться в кадрах хроники. Мне это очень хорошо знакомо по телепередачам о неформалах, в особенности – о ролевиках.

Разгром очевидной нелепости.

Прием строится на том, что в аргументации противника обнаруживаются некоторые ошибки (не обязательно являющиеся главными, стержневыми). Разбору этих ошибок уделяется большое внимание, после чего делается вывод о тотальной некомпетентности оппонента в обсуждаемом вопросе. Иными словами, частная ошибка выдается за стержневую, обнуляющую доказательную ценность всей системы.

Еще лучше, если во вражеской аргументации можно найти некоторое число заведомо нелепых утверждений, каковые несложно красиво разгромить, после чего делается вывод, что весь корпус доказательств оппонента равен по качеству разгромленному - «на этих двух примерах уровень аргументации критиков нашей теории виден так хорошо, что приводить дальнейшие примеры я не вижу смысла».

Определенной антитезой к упомянутому выше приему является

игра в честность и объективность,

которая сводится к признанию своих мелких и несущественных для концепции ошибок. Однако за таким признанием обычно следует требование к оппоненту: «Я признал свои (мелкие) ошибки, а вы признайте свои (ошибочность данной концепции)».

Ложное позиционирование собственной объективности.

Этим приемом очень хорошо владеет Буровский, который на страницах своей книги, вроде бы, громит и сионистов, и антисемитов. Однако среди антисемитов критике подвергаются их наиболее «пещерные» представители, и, отметя самые одиозные и радикальные книги данного направления, автор совершенно спокойно опирается на те, в которых те же самые мысли высказаны в более цивилизованной форме. В результате получается: «Конечно, представление о том, что евреи приносят в жертву христианских младенцев, является мифом. Всем известно, что они просто убивают русских детей, чтобы обеспечить геноцид нашего народа».

Наезды на личность автора.

Эта тема достаточно развита в текстах по искусству демагогии «Двенадцать приемов литературной полемики» от Карела Чапека. Поэтому просто отметим, не развивая мысль, таких приемов как срыв дискуссии, перевод ее в скандал (истерика, жалобы типа «меня травят», «меня оскорбляют»), оскорбления оппонента, обвинение его в демагогии. Сюда же - намеренный отказ от дискуссии с мотивировками типа «Что им тут доказывать? Нас все равно не захотят услышать» или «для того, чтобы полностью раскрыть абсурдность вашей точки зрения, мне придется набить целый том, а на это у меня нет ни сил, ни времени, ни желания». Сюда же и замаскированные наезды на аудиторию категории «только дурак не поймет, что..».

Впрочем, мы несколько увлеклись и ушли в описание приемов той «прикладной демагогии», которая относится к ведению дискуссии вообще. Тема эта достаточно интересная, но ревизионизма касается боком. Поэтому остановимся, посчитав, что мы уже сказали достаточно много.

Тупые дети очень любят поговорить об очевидцах. Типа "а вот мой дедушка
рассказывал как всё на самом деле было!" Как эксперт с мировым именем
сообщаю, что с показаниями дедушки имеет смысл ознакомиться, но их вовсе
не следует воспринимать как некую "правду". Ибо выражение "врёт как
очевидец" - оно не на ровном месте появилось.

Правда - она у каждого своя, особенности восприятия - они у каждого
свои, ну а про особенности устройства индивидуальной памяти и говорить
нечего. Да, очевидец видел всякое и помнит многое. Однако это вовсе не
значит, что свидетельские показания - единственный и самый правильный
критерий истины.

Вот типичный пример воспоминаний дедушки:

Были доты 5-7-этажные, снаружи затянуты стальной сеткой или залиты
резиной. Снаряд отбрасывается, и он взрывается рядом с дотом, а дот
остается невредим.
Hовиков А.H., красноармеец, 588 стр. полк, 90 стр. дивизия

С первых же выстрелов мы узнали что такое доты - донышки от
снарядов и осколки летели к нам, ибо на дотах были резиновые купола.
Терешук H.К. красноармеец, 34-й отдельный артиллерийский дивизион ОМРГК

В финской историографии, в частности, таких трудах, как "История
зимней войны", "История фортификации Финляндии" и т.д., нет даже
малейшего намека на многоэтажность дотов, а тем более резиновые купола.
Hе вдаваясь в фортификационные тонкости, следует лишь заметить, что
большинство финских дотов, построенных на линии Маннергейма в 30-х
годах, немногим отличались от советских "собратьев", сооруженных в УРах
на старых границах ЛВО, ПрибОВО и КОВО. Рождению мифа о дотах
способствовал неудачный штурм линии Маннергейма в декабре 1939 года.
Прорыв линии в феврале 1940 года убедительно продемонстрировал
уязвимость финской фортификационной твердыни, но не сумел развеять
стихийно возникший миф.

Зачитать целиком - http://www.conservator.ru/mif/mif11.shtml

И ты спросишь: а кому же верить? И я тебе отвечу: а верить не надо
никому. Если чего-то хочется знать, надо изучать максимально возможный
массив показаний очевидцев - без примесей шизофрении типа "это была
несправедливая война". Изучаются документы - с обеих участвовавших
сторон, устанавливаются факты, обрабатываются свидетельства и выдаются
результаты экспертиз. И только после этого можно говорить предметно.

Hапример, командир советской подводной лодки сообщил, что в такое-то
время в таком-то месте утопил зверских размеров вражеский линкор. А
немецкий лётчик сообщил, что в то же самое время, только несколько
левее, за полчаса подбил двадцать пять советских самолётов. С интересом
ознакомившись с сообщениями участников, следует ознакомиться с немецкими
данными: кого у них там в это время утопили? Если окажется, что это была
баржа с песком - ничего страшного не случится, мы просто уточнили что к
чему. И если окажется, что в тот же день немецкий лётчик сбил всего один
наш самолёт, а двадцать четыре приписал - тоже ничего страшного, просто
нам становится понятнее, откуда берутся такие цифры.

То же самое касается рассказов дедушек и бабушек, которых "посадили ни
за что". Уголовных дел рассказчики - в глаза не видели, с кем
бабушки/дедушки по жизни были связаны и чем таким интересным занимались
- без понятия, что творилось в окружающем мире - знать не знаем и знать
не хотим. Hо мнение, понятно, имеем.

Чисто для справки: 97% населения лагерей твёрдо уверено в том, что
посажены ни за что. И только 3% считают, что их осудили справедливо.
Своим детям и внукам они так и рассказывают: по беспределу закрыли,
сцуки. А те, которых три процента - им про отсидку рассказывать просто
стыдно.

В таком вот акцепте.