При коммунизме у меня не было возможности выезжать их
Киргизии и все мои вершины были на Киргизском хребте с высотой от 4 до 5 тыс.
метров.
Никогда не было больших групп, чаще всего лазил или один или
еще один – двое.
1. Самой первой была вершина Пионер, куда я лазил несколько
раз, в первый раз в одиночку, потом с коллегой по работе, потом с племянником по
длинному, зато комфортному ущелью. В первый раз от остановки до вершины
забрался за 2 часа по крутому ущелью, забитому огромными валунами и поросшему
еловым лесом. Потом был столь же крутой гребень среди осыпей.
2. Рядом через перевал – вершина Комсомолец, на которой был
два раза с напарниками. На обратной дороге в последний раз при спуске с
пологого склона проложили следы в глубоком снегу и какая-то чужая группа,
решившая сойти за нами, устроила лавину. Никто не пострадал, всех откопали и
вместе выпили чаю.
3. Следующая по сложности – Учитель. Шли ранней весной
группой человек 6, был сильный ветер и мороз так, что быстро белели щеки, что
бесило нашего главаря. Потом я еще разок летом поднимался, не дошел метров 50,
пофотал и свалил вниз к друганам, которые еще спали и не были предупреждены о
моем уходе.
4. На Адыгине я был относительно недавно, когда приезжал в
Киргизию со знакомым гляциологом, которому составил компанию на 1,5 месяца по
горам.
5. С четвертой попытки вдвоем залезли на остроконечную Искру
со стороны ущелья Иссык-Ата. Всякий раз мешал внезапный сильный снег.
6. На Таласскую двурогую вершину Манас мы пошли с
академическим коллегой во время сельхозработ, отпросившись у товарищей, которые
нас это припомнили и хотели было даже не поделиться баблом, щедро одаренным с
подачи алкаша-учетчика, постоянно опаиваемого водкой сотрудником института
математики. С нами хотела была пойти альпинистка с соседней партии привезенных
не сельхоз работы, но нас внезапно перевезли на другое место и мы пошли одни,
но на обратной дороге зашли к ним и она, оказывается тоже побывала там почти
вслед за нами, найдя там нашу записку.
7. Еше на одну вершину Манас, уже Киргизского хребта, мы
ходили втроем в середине зимы со стороны ледника Голубина, по которому можно
было кататься на коньках (сейчас он уже отступил далеко от того места), а я был
в новых брезентовых сапогах с очень сколькой подошвой.
8. Чуть раньше в том же составе мы ходили на вершину Медик.
Я далеко обогнал на гребне остальных и внезапно провалился сквозь снежный
карниз, повиснув над километровым отвесом на локтях. Друганы, проходя мимо
дыры, добродушно ругались. На обратной дороге главарь решил попробовать слинять
вниз по склону метров триста, сел на рюкзак, приготовил клювик ледоруба для
управления полетом и сгинув вреди снежной пыли, оставляя обнажившуюся ледовую трассу.
Он не убился потому, что ему под зад не попалось ни одного торчащего камня, но
мы не полетели вслед за ним, а пошли по пути подъема.
9. На знаменитую Корону лазили группой. Я бы не должен быть
на восхождении, но так быстро и удачно удалось подняться, что шеф на радостях
позволил. В тонком трико под пронизывающим ледяным ветром, как нефиг делать
прошел весь путь, мы поднялись по стенке и сидели та макушке, смотря на зловеще
меняющую Двурогую намного дальше и старшее, на которой недавно убился один
романтик. На обратной дороге мы с другим таким же нежданным счастливчиком бежали
вниз по глубокому снегу крутого ледника, и я провалился в трещину, удержавшись
на руках, помотал ногами в пустоте, тут же выпрыгнул и побежал дальше. Напарник,
бежавший сбоку метров в 30, ничего не заметил.
10. С коллегой по работе по непроходимому из-за высокого
водопада ущелью Теке-Тор залезли на вершину Бокс над Ак-Сайской подковой. На
перевале там я побывал еще раз потом в туристическом двунедельном пуьешествии. С
него рубил ступени в крутом леднике Теке-Тора, таща веревку, по которой потом
перешла вся группа. С перевала Симонова мы спустились по вертикальной стене и
пошли, в дембельском настроении, но вдруг оказались перед вертикальной
пропастью. Это было какое-то чудо, ее не должно здесь быть. Шеф подозвал меня,
я вдруг понял, что это верх водопада ущелья Теке-Тор, только с заледеневшей в
эту раннюю весну водой. Скинули вревку, спустились к благодатному альплагерю.
11. С тем же коллегой лазили на первовосхождение на вершину
Кечеты-Баши. Это приключение я описал в рассказе.
12. Втроем лазили на двурогую вершину Аман-Тоо, довольно
непросто, но удачно, через ледник цирка вершины, покрытый невероятно красивыми
трещинами. Поднявшись не первую вершину, сватал оттуда крутую и суровую вершину,
которую тут же назвал Обелиск. Далее нужно было идти по очень узеому гребню и я
оставил фотоаппарат на первой вершине, а на обратной дороге забыл про него. Он
лежал там год, все знали, но никто так и не залез на Аман-Тоо. Через год туда
поднялся спелеолог с подругой и по праву завладел фотиком. Пленка с Обелиском
оказалась вполне проявляемой и он отпечатал фотки.
13. С ними двумя пошли на этот Обелиск. Это было самое
жуткое и опасное приключение, которое я описал в рассказе.
14. С бывшей женой и друганом ходили на вершину Матросова
через перевал Менжелкиева с ущелья Иссык-Ата, отуда вышли в ущелье Аламедин. Позже
с компаньоном ходил еще таким путем и обратно вышли к непроходимо бурной реке
со сломанным мостом. Как мы валили березы перочинным ножиком и делали мост тоже
рассказано.
15, 16, 17 С очень хорошо надрессированной группой ходили на
вершину Западный Аламедин или Семенова-Тяньшаньского (наивысшая точка
киргизского хребта), оттуда на обратном пути траверсом зашли на вершину Южный
Скрябина и далее – Сереный Скрябина. Хотя это описано с фантастической повети,
но все детали реальны.