Мое знакомство с Е. П. Блаватской и "теософическим обществом" (1892)
..."феномен с письмом". Елена Петровна уговорила меня таки подвергнуться
магнетическим сеансам Олкотта, – и я должен был приезжать с этой целью по утрам,
до двенадцати часов, через день. Приехал я раз и застал в маленькой гостиной
несколько человек. Блаватская была в каком-то особенно возбужденном состоянии.
Г-жа X. еще не выходила из своей комнаты. Раздался звонок. Я сидел так, что
видел, как Бабула отворил дверь, принял письмо и, войдя к нам, положил его на
стол.
Блаватская и г-жа Y., взглянув на штемпель и письма, сказали, что оно к г-же
X. из О. от общей их родственницы. Письмо было не только совершенно заклеено в
плотном, непросвечивающем конверте, но и на месте печати находилась почтовая
марка.
Елена Петровна, неожиданно для всех, предложила прочесть это письмо в
запечатанном конверте. – Нет, это вздор! Это невозможно! Ты никогда этого не
сделаешь! – воскликнула г-жа Y.
"Madame" повела на нее глазами, приложила письмо ко лбу и стала с видимым
усилием громко говорить, записывая в то же время на листе бумаги слова свои.
Когда она кончила, г-жа Y. снова выразила сомнение в успешности опыта и уверяла,
что некоторые подробности, сказанные и записанные Еленой Петровной, вряд ли
могут находиться в письме.
Блаватская, видимо, раздражилась этим и резко довольно объявила, что сделает
больше. Она начертила красным карандашом на своей бумаге, в конце записанного ею
содержания письма, теософический знак, затем подчеркнула одно слово и с
напряженным выражением лица, с видимым большим усилием воли, произнесла: –
Этот знак должен быть в конце письма, и это слово также подчеркнуто!
Затем письмо передали в открытую дверь г-же X. Она тотчас же к нам вышла,
оканчивая разрывать конверт, вынула письмо и прочла. Содержание его
оказалось тождественным с записанным Еленой Петровной, хотя далеко не слово в
слово, и при этом мы увидели в конце в точности повторенный красным карандашом
знак Блаватской и слово, подчеркнутое ею, находилось в письме и было точно так
же подчеркнуто,
Дамы, пораженные, тотчас же составили подробное описание этого интересного
феномена, и все присутствовавшие подписались. Подписался, конечно, и я.
Ведь я не имел никакого ни нравственного, ни юридического права сказать им
тогда, что Бабула мог подать заранее, за час или за два перед тем,
подготовленное и снова заклеенное письмо, что г-жа X. очень легко могла,
на мгновение отвернувшись в дверях, вложить в конверт подготовленное письмо и
только сделать вид, что оканчивает разрывать конверт перед нами. Да я тогда и не
помышлял ни о каких подобных возможностях. Вот в какие положения бывает
поставлен человек, попадающий в руки "дам, проведших семь лет в Тибете"!
Когда Блаватская спросила меня, доволен ли я, удовлетворил ли меня феномен? –
я сказал ей, что хоть и не могу не верить, но все же чем-то неудовлетворен.
– Подождите, увидите лучше, – произнесла она с улыбкой.
Ждать мне пришлось недолго.
VI
Я получил записку от m-me де Барро, извещавшую меня, что вечером у нее
соберутся теософы и будет conférence Олкотта.
Мне было интересно увидеть "полковника" в роли оратора.
Когда я приехал, все уже были в сборе. В столовой за овальным столом, на
председательском месте, помещался "полковник", с одной его стороны – Могини, а с
другой – m-me де Морсье, записывавшая все, что говорилось. Собралось всего
человек десять – двенадцать.
Госпожа Y., увидя меня, указала мне знаком место возле себя и объявила, что
Елене Петровне нездоровится и что поэтому она осталась дома с г-жой X. – Ну,
а меня послала сюда ради приличия. Только и скука же, я вам скажу! Олкотт
толкует что-то о буддизме – посидим немного, да и поедем к нам чай пить. Мне
Елена так и поручила непременно привезти вас с собою.
Олкотт действительно толковал что-то о буддизме, но его то и дело прерывали.
Вообще это был вовсе не conférence, а простая беседа людей, не спевшихся между
собой и хорошо понимавших, что происходит совсем не то, чего бы всем хотелось.
Посидели мы с госпожой Y. минут двадцать и потихоньку выбрались из комнаты.
В маленькой гостиной улицы Notre Dame des Champs горела лампа и за круглым
столом, в большом кресле, помещалась Елена Петровна с колодой маленьких карт для
пасьянса, а рядом с нею г-жа X. Обе дамы нас очень похвалили за то, что мы
приехали рано, и г-жа X. любезно объявила мне: – Ну вот мы теперь и проведем
приятно вечерок. Елена боялась, что вы, пожалуй, не приедете, даже на картах
загадывала.
При этих словах г-жа X. ушла в свою комнату и вернулась оттуда с коробками
разных русских привезенных ею гостинцев.
Скоро Бабула подал чай. Вокруг нас была тишина, на пустынной улице почти
никакой езды, и мне снова стало казаться, что я нахожусь в каком-нибудь русском
деревенском доме, среди старых помещиц. Да и разговоры у нас были совсем
русские, очень, очень далекие от Парижа, теософии, Индии и тому подобных вещей.
Однако этой иллюзии не суждено было продолжаться. Блаватская хоть и сказалась
для теософов больною, но, очевидно, себя хорошо чувствовала и была в прекрасном
расположении духа. Она раскладывала пасьянс своими тонкими, как-то странно,
чересчур гибкими пальцами с длиннейшими ногтями, сверкала бриллиантами, рубинами
и изумрудами своих колец. Веселая и добродушно-лукавая усмешка то и дело дрожала
на ее губах.
– Скажи, пожалуйста, Елена, – вдруг обратилась к ней г-жа X., – привезла ли
ты с собою тот твой миниатюрный портрет, который был сделан индусом челою и о
котором ты мне писала? – Нет, – отвечала Блаватская. – Он остался в Адиаре,
насколько я помню, да, впрочем, вот сейчас мы это наверно узнаем. Бабула! –
крикнула она.
У двери показалась чумазая физиономия индуса.
– Скажи, пожалуйста, – обратилась к нему Елена Петровна, – где тот мой
маленький портрет, который был в медальоне? – Он остался в Адиаре, в
шкатулке, – произнес индус, как-то слишком прямо, нахально глядя в глаза своей
госпоже. – Очень жаль! – воскликнула г-жа X. – Но отчего же ты не взяла его
с собою? Любопытно было бы посмотреть на художество этого твоего челы. –
Художество его ты и сейчас увидишь, на мне такой же точно портрет "хозяина",
нарисованный этим же челою. Смотри!
При этих словах Блаватская сняла со своей шеи большой золотой медальон,
открыла его и передала г-же X.
Скоро медальон этот оказался в моих руках, я увидел в нем сделанное на кости,
и весьма посредственно, изображение какого-то необыкновенно красивого человека в
белом тюрбане. Посмотрели мы все, посмотрели – и Елена Петровна опять надела
медальон на шею.
– Да, но я бы хотела видеть именно твой портрет, – стояла на своем г-жа X. –
Ты ведь говоришь, что не только для твоего "хозяина", но и для челы его нет
ничего невозможного, ну так сделай же, чтобы этот портрет из Адиара, из
шкатулки, очутился здесь, перед нами. – Ишь чего захотела! – заметила г-жа
Y.
Елена Петровна усмехнулась. – А вот посмотрим, может быть, это и
возможно, – многозначительно проговорила она и подняла руку.
В то же мгновение над нашими головами раздался уже знакомый мне звук
серебряного колокольчика. Блаватская прислушалась и затем обратилась к г-же X.:
– Ну-ка, сними с меня медальон да открой его, может быть, там что-нибудь и
найдешь.
Г-жа X. сняла медальон, открыла, и моим изумленным глазам явилось на обеих
внутренних сторонах медальона два портрета: один, уже знакомый, красивого
человека в белом тюрбане, а другой – портрет Елены Петровны в какой-то меховой
шапочке, портрет мало похожий и вовсе не хорошо сделанный, но несомненно ее
портрет.
Я взял медальон в руки, тщательно осмотрел его: оба портрета были вделаны
крепко, очень крепко, одним словом, имели такой вид, будто они всегда тут и
находились, один против другого. Все это было устроено так чисто, что я
решительно не мог ни к чему придраться.
Г-жа X. многозначительно взглядывала попеременно на каждого из нас и вдруг
сказала: – Ну, а открой-ка теперь медальон, быть может, твой портрет уже и
исчез. – Может быть, – произнесла Елена Петровна, открыла медальон...
Портрета в нем не было.
Опять она сняла медальон с шеи, опять он в моих руках, я разглядываю его
очень внимательно и убеждаюсь, что единственный портрет человека в тюрбане
крепко вделан, а от другого не осталось ни малейшего следа. За портретом
"хозяина", судя по толщине медальона, не может быть места для другого портрета,
сделанного на костяной пластинке, с наклеенным на нее все же довольно плотным
стеклом.
"Феномен, да, феномен, – думал я, но в то же время внутреннее чутье
настойчиво твердило, а что, если это только один из самых обыкновенных фокусов,
если все это подготовлено, как и весь разговор о портрете, как и каждое слово? –
А что, если меня и чай пить звали, и всю обстановку такую спокойную и
симпатичную устроили для того, чтобы совсем поразить и на веки вечные заполучить
этим феноменом?"
Одной этой мысли было совершенно достаточно для уничтожения во мне того
сладостно-жуткого чувства, которое не может не охватить человека в виду
полуоткрытой перед ним двери в область тайн природы. – Ну, что вы на это
скажете, господин скептик? – обратилась ко мне Елена Петровна. – Это
необыкновенно и во всех отношениях интересно. – Убеждены ли вы наконец?
– Не совсем, но теперь уж вам очень легко убедить меня. Я прошу вашего
"хозяина", для которого пространство – ничто и который, как вы говорите,
невидимо присутствует здесь, в этой комнате, его или его челу, одним словом, я
прошу существо или силу, которые производят эти феномены, положить сейчас
исчезнувший ваш портрет в мой портсигар.
Я вынул из кармана портсигар, открыл его и убедился, что кроме папирос в нем
ничего нет, закрыл и крепко держал в руке своей. – Вот, – сказал я, – пусть
ваш портрет очутится в этом портсигаре, который я держу в руке, и тогда я
убежден совершенно и готов буду идти на какие угодно пытки за мое убеждение.
Елена Петровна наклонила голову, будто к чему-то прислушиваясь, и сказала:
– Вы забываете, что имеете дело с человеком, хоть и умеющим производить
вещи, кажущиеся вам необыкновенными, но все же остающимся индусом-фанатиком. По
его взглядам, он никак не может войти в соприкосновение с европейцем.
Я улыбнулся, положил свой портсигар в карман и заговорил о совершенно
постороннем.
Елена Петровна, видимо, была взволнована. Через несколько минут я встал,
сказал, что уже поздно, что я должен вернуться пораньше домой. Дамы стали
просить меня остаться. – Ну, пожалуйста! – говорила Блаватская. –
Каких-нибудь полчаса; вот сейчас наши вернутся с conférence'а, мы им расскажем
про феномен. Пожалуйста! Да ну, не дурите, останьтесь – что вам полчаса
каких-нибудь!
Она взяла из рук моих шляпу и снесла ее на мраморную доску камина. Я ничего
не заметил особенного, но внутренний голос ясно сказал мне: "Портрет в шляпе".
Мне очень хотелось сейчас же подойти к камину и скорей убедиться, прав я или
нет, но я терпеливо вернулся на свое место и наблюдал.
Дамы были очень взволнованы; г-жа Y. уверяла, что видит какую-то серую
человеческую тень. – И я тоже вижу тень, – смеясь, сказал я, – вот она
сгущается возле камина, у самой моей шляпы!
Я ждал, что после этих слов моих Блаватская подойдет к камину и я уж,
пожалуй, не найду в шляпе портрета. Она даже и приподнялась было, но снова
погрузилась в свое кресло.
Скоро раздался звонок, теософы вернулись с conférence'а. Дамы стали оживленно
рассказывать Олкотту, Могини и Китли о только что происшедшем феномене,
требовали моего подтверждения, и я, конечно, подтвердил, что все было именно
так, как они рассказывали, – Могу я теперь удалиться? – спросил я Елену
Петровну. – Можете.
Я подошел к камину, взял шляпу, и, разумеется, маленький овальный портретик,
тот самый, который появился в медальоне Блаватской, а потом исчез из него, был в
ней. Я не мог удержаться от смеха.
– Индус-фанатик преодолел свое отвращение к европейцу! – сказал я. – Елена
Петровна, получите ваш портрет. – Он уже теперь не мой, – ответила она, –
оставьте его себе на память, если хотите, а не хотите – так бросьте. – Очень
вам благодарен, я оставлю его на память.
На следующее утро я опять должен был ехать в квартиру Блаватской, чтобы
подвергнуть себя обычным магнетическим пассам "полковника". Мне очень любопытно
было взглянуть на Елену Петровну при свете дня, после вчерашнего феномена.
Я нашел всех трех дам несколько смущенными, тем не менее сейчас же, конечно,
заговорили о феномене. – Не убедительно? – спрашивала Блаватская. – Не
убедительно, – сказал я. – Чего же вам, наконец, нужно? Или вы думаете, что
это я сфокусничала? – Я ровно ничего не думаю, я только просто не убежден, а
для убеждения надо было так мало! Да и теперь еще очень легко все исправить;
ведь вы сказали, что тот, кто произвел феномен, не мог положить портрет в
портсигар только потому, что я держал портсигар в руке? – Да. – А в
шляпу, которую я ношу, он все же положил? – Это совсем другое. – Так вот
я и предлагаю следующее: ваш портрет находится теперь в моем бюро; вернувшись
сегодня от вас, я его снесу в сад и закопаю в землю; если мудрый индус мог
приблизиться к моей шляпе, то в моем саду он легко может, конечно, вырыть
портрет и взять его. Я буду ждать две недели; если через две недели раскопаю и
не найду портрета – феномен для меня будет так же убедителен, как если бы
портрет был положен в мой портсигар. – Хорошо, я постараюсь, – унылым
голосом произнесла Елена Петровна.
Но это уныние было мгновенно; она тотчас же рассердилась и уже не в состоянии
была себя сдержать: вся ее мудрость исчезла. Теперь она проявляла все признаки
раздражительной дамы, которой не удалось устроить то, она желала, и которая, к
тому же, попалась впросак. – Ну и что ж, вы об этом феномене не можете
написать корреспонденцию в какое-нибудь русское издание? – спрашивала она. –
Сейчас никак не могу, но в то же мгновение, как я убеждусь, что портрет исчез из
моего сада, я напишу, и не только напишу, а и буду кричать об этом феномене,
сколько хватит моего голоса. – Так знаете ли что! – воскликнула, вся
багровея, Елена Петровна. – Напишите, что я фокусница и обманщица! Напишите, что
вы убедились в этом! Изобразите меня во всем виде, со всеми "онерами", сделайте
одолжение, пожалуйста!..
По счастью, в комнату вошел Олкотт и попросил меня последовать за собою для
магнетического сеанса, иначе я не знаю, чем бы кончилось мое объяснение с Еленой
Петровной.
Однако после сеанса г-жа X. и г-жа Y. все же, очевидно по поручению
Блаватской, всячески убеждали меня послать в Россию корреспонденцию об этом
феномене. Я наотрез отказался, и они замолчали.
Вообще об этом феномене, гораздо более интересном, чем многие их тех, о
которых прокричали теософы в своих брошюрах и книжках, насколько я знаю, нигде
не говорится –его замолчали в Париже и в Лондоне. Не замолчала его, однако, г-жа
Желиховская, и в одном из ее фельетонов, о которых я говорил выше, попавшихся
мне долгое время спустя, я нашел его описание. Но каково же было мое изумление,
когда я узнал из этого фельетона, будто видел в тот вечер какое-то огненное
явление, "как бы огненный шар, овальной формы, как лучезарное,
голубовато-огненное яйцо" ("Одесский вестник", 1884, № 123, статья "Е. П.
Блаватская и теософисты"). Я видел овальный медальон Елены Петровны, сначала с
одним, потом с двумя, а затем опять с одним портретом, я видел и даже увез с
собою овальный портретик, появившийся в медальоне, потом оказавшийся в моей
шляпе и подаренный мне Еленой Петровной, нарисованный на кости, с наклеенным на
него стеклом. Наконец, на заявление г-жи Y., что она видит какую-то серую
человеческую фигуру, я, смеясь, и тоном, в значении которого довольно трудно
было ошибиться, сказал, что вижу тоже "тень, сгущающуюся у моей шляпы". Но хоть
и легко было увидеть "небо с овчинку" в такой компании, я тогда никакого
"овального шара" (!!?), даже если б подобную непостижимую форму предмета
и можно было постигнуть, не видал, ни о каком огненном яйце не говорил моим
собеседницам, и это яйцо – овальный шар – всецело произведение творческой
фантазии г-жи Желиховской.
Вернувшись домой, я, для очищения совести, вырыл в саду ямку и закопал в нее
портрет. Через две недели я раскопал это, замеченное мною, местечко и – нашел
портрет, конечно, в полной сохранности. Скажу даже больше, в течение этого
времени, этих двух недель, Елена Петровна была у меня в саду, я нарочно провел
ее по тому месту, где был зарыт портрет, но даже и ее присутствие не помогло ее
невидимому спутнику исполнить задачу, успешное выполнение которой, вероятно,
сделало бы меня фанатическим проповедником феноменов "посланницы махатм".
Недавно в бумагах и письмах, относящихся к тому времени, я
нашел этот портретик Е. П. Блаватской и, полагая, что он может быть приятным
"сувениром" для сестры покойной, переслал его г-же Желиховской через нашего
общего знакомого А. А. Б–ва.
Экспертов: 2