Ознакомьтесь с Условиями пребывания на сайте Форнит Игнорирование означет безусловное согласие. СОГЛАСЕН
 
 
Если в статье оказались ошибки...
 

Этот материал взят из источника в свободном доступе интернета. Вся грамматика источника сохранена.

Мои комментарии включены фиолетовым цветом<br>В некоторых местах я могу ссылаться на номера из "списка критериев", взятого из <a href = "../mist.php"><b>ГЛАВНОЙ ТЕМЫ</b></a>

Бесмертие 2

Относится к   «Мистические миры»

Бесмертие 2

Глава III
Приговор науки

Биология и физиология

Как уже показано в предшествующей главе, наличие тесной связи между личностью и телом осознавалось как церковниками, так и нецерковниками задолго до возникновения современной науки. Древние философы, как и древние богословы, разработали вопрос об этой связи довольно подробно. В этом отношении много сделали Аристотель, Эпикур и Лукреций. Для Аристотеля душа, или личность, представляет собой форму, действительность или функцию тела; душа — неотъемлемый спутник тела, мало того, она есть самая жизнь тела. Душа для тела, говорит он,— это то же самое, что зрение для глаза и способность рубить — для топора. Тело и душа — вместе, однако они и отдельны друг от друга, как воск и отпечаток на нем. Хотя Аристотель в отличие от Эпикура и Лукреция нарушает чистоту своего монизма, утверждая, будто нечто, так называемый деятельный разум, бессмертно и переживает смерть, он вместе с тем старательно разъясняет, что вся остальная душа, включая память и любовь, гибнет вместе с распадением тела. Итак, Аристотель решительно исключает возможность сколько-нибудь значительного личного бессмертия, которое явно требует любви и других эмоций и которое связано прежде всего с сохранением памяти, необходимой для ощущения тождества в потустороннем существовании и для сохранения способности узнавать себя и других.
Прогресс современной науки постоянно подтверждает общую позицию Аристотеля по вопросу о тесном сосуществовании личности и тела, хотя современная наука, как таковая, еще не пыталась сделать из своих открытий каких-либо выводов, касающихся идеи бессмертия. Биология окончательно установила, что человек — его ум и тело — представляет собой часть природы, связанную узами про-
исхождения и родства с прочими животными земли, и развивался, подобно им, в течение неисчислимых веков. В процессе эволюции первичное и основное значение принадлежало телу независимо от того, будем ли мы говорить о первых проявлениях жизни, от которых произошли все другие живые формы, или о высших отрядах пресмыкающихся и млекопитающих. Во всех низших формах жизни и в большей части высших мы, несомненно, не можем обнаружить ничего такого, что по праву могло бы быть названо умом. И мне хочется согласиться с теми учеными и философами, которые утверждают, что ум, то есть способность к абстрактному мышлению, возник на нашей планете только с появлением человека.
Развитие и усовершенствование ума и личности у людей находится в явной зависимости от бесконечной сложности человеческого тела и особенно нервной системы, которая концентрируется в головном мозгу, спинном мозгу и органах чувств. Мы обнаруживаем, что, чем большие размеры имеет головной мозг и кора его больших полушарий по отношению ко всему телу животного и чем сложнее их строение, тем выше и гибче оказывается форма жизни. В настоящее время относительная величина и сложность головного мозга, так же как и широта его способностей, достигают кульминационной точки своего развития у человека. И вероятно, что, если когда-нибудь на земле появится какой-либо вид животных, высший по сравнению с человеком, у него будет более развитый мозг и, следовательно, ум, чем мозг и ум человека.
Для того чтобы из низших форм жизни могло развиться человеческое тело, понадобилось, согласно наиболее надежным оценкам, по крайней мере два миллиарда лет. В результате этого развития появился организм, отличающийся изумительной сложностью, разнообразные части которого в сто раз тоньше приспособлены друг к другу и к внешнему миру, чем различные части самых сложных механизмов, которые когда-либо были изобретены. Трудно представить себе что-либо более замечательное, чем функционирование и взаимодействие нервной системы, пищеварительной системы, дыхательной системы, кроветворной системы, системы кровообращения, половой системы и системы желез внутренней секреции. Поразительно уже то, как эти ключевые системы (не говоря уже об остальных отделах человеческого организма) действуют при обычных обстоятельствах; а ведь, помимо этого, они обладают способностью к саморегуляции, обеспечивающей быстрое и соответствующее приспособление ко всякого рода ненормальным условиям, как внутренним, так и внешним, постоянно угрожающим человеку более или менее значительными расстройствами и опасностями. Профессор Гарвардской медицинской школы Уолтер Б. Кэнкон вполне уместно озаглавил одну из своих книг по физиологии “Мудрость тела”.
Если мы перейдем к чисто физическому строению тела, то увидим, что основную массу его составляют около двухсот костей и двухсот шестидесяти пар мышц. В одной лишь мышце мужской руки, бицепсе, имеется шестьсот тысяч волокон; каждое волокно состоит из множества меньших единиц, называемых фибриллами. Однако основная составная часть тела — это клетка, микроскопическая крупинка живой материи или протоплазмы, окруженной оболочкой. Компетентные биологи полагают, что в нормальной жизнедеятельности человеческого организма участвуют, действуя почти в совершенной гармонии друг с другом, примерно двести шестьдесят пять триллионов этих клеток. При этом даже простейшая клетка является сложным целым, состоящим из многих взаимодействующих частей. В единичном акте мышления участвует громадное множество мозговых клеток; одно движение руки или ноги приводит в движение миллионы мышечных клеток; одно биение сердца — а нормальное сердце делает до семидесяти ударов в минуту — посылает буквально миллиарды клеток крови в водоворот движения по длинным извилистым каналам артерий и вен.
Самая удивительная часть тела — это обширная, подобная лабиринту сеть нервных клеток и их взаимных связей, которую представляют собой головной мозг и вся остальная нервная система. Мы не станем здесь заниматься подробным описанием этой части человеческого организма; но не будет преувеличением сказать, что человеческое тело в целом, каковы бы ни были его несовершенства, представляет собой одно из высших достижений природы. Поэтому и нет ничего удивительного в том, что такое тело оказалось способным создать человеческую личность, дать ей опору и вместе с этой личностью сумело покорить дикие силы природы, построить большие города и небоскребы, создать замечательные научные и философские системы, великолепные произведения искусства, литературы и музыки, изобрести все те тысячи вещей, которые в своей совокупности составляют зрелую цивилизацию.
Древние и средневековые культурные народы, в том числе и народ столь умный, как греки, свысока смотрели на материю, из которой построено человеческое тело и все остальное, считая ее чем-то низким, косным и нетворческим. Однако сейчас нам известно, что материя, даже на ее самом элементарном атомном уровне, представляет собой нечто удивительно сложное, динамичное и подвижное. Теперь уже вовсе не кажется какой-то аномалией, что жизнь — а в конечном счете и человеческие существа — возникла из такого во всех отношениях замечательного вещества. Несомненно, творческая материя, превратившаяся в протоплазму, из которой состоят живые организмы, обеспечивает человеческому организму со всеми его разнообразными возможностями и способностями вполне удовлетворительную основу.
Естественное человеческое тело не только само по себе невероятно сложно, оно, кроме того, развилось и функционирует в очень сложной и своеобразной среде. Жизнь, известная нам, существует в пространстве, ограниченном поверхностью земли и несколькими милями над ней и под ней. Живые организмы могут существовать и достигать расцвета только при определенных конкретных условиях. Для людей наиболее важное жизненное значение имеют температурные границы и наличие некоторых необходимых факторов — кислорода воздуха, воды и пищи,— которые с помощью разнообразнейших механизмов самыми сложными путями превращаются в энергию и в ткани. Человеческая жизнь приспособлена к очень узкому диапазону температурных изменений. Без одежды и жилищ люди, по всей вероятности, погибли бы даже при столь невысокой температуре (если бы им пришлось находиться при такой температуре длительное время), как 4-10 градусов по Цельсию. С другой стороны, когда термометр поднимается до +32 градусов и выше, то мы будем испытывать, особенно в случае, если воздух влажен, некоторую угнетенность, окажемся неспособными к напряженной деятельности и даже будем ощущать недомогание или слабость. При температуре +37 градусов и выше возникает явная опасность для жизни, и, наконец, при нормальных обстоятельствах никто не может выдержать в течение долгого времени постоянную температуру в +45 градусов и выше. Хорошо известно, что обычный температурный режим воздуха может влиять и влияет на личность человека и даже на тип поведения целых народов..
Если говорить о кислороде, то никто из нас не может выдержать его отсутствия даже в течение короткого промежутка времени. Это относится как к взрослому человеку, так и к человеческому эмбриону. Вода также жизненно необходима. Живая протоплазма — водянистое вещество; ее строение нарушается, если ее лишить воды. Человек может обходиться без пищи значительно дольше, чем без воды; полное отсутствие воды в какой бы то ни было форме приводит к смерти через несколько дней. Но частый прием пищи, разумеется, также существенно важен для нормально функционирующего человека. Плохое или недостаточное питание почти наверняка окажет по крайней мере временное неблагоприятное воздействие на личность; если же недоедание достаточно серьезно, то дурное воздействие его, особенно на детей и на зародышей, может оказаться постоянным. Эти различные соображения заставляют сделать вывод, что комплекс тело — личность, существование которого зависит от самого тонкого равновесия естественных сил, неразрывно связан со своей земной окружающей средой.
Есть все основания полагать, что тело имеет приоритет не только в долгой эволюции, приведшей к возникновению вида “человек”, но и в создании и росте каждого человеческого индивидуума. Для того чтобы создать нового человека, встречаются не две частицы ума или сознания, а две чисто материальные зародышевые клетки — яйцо от матери и сперматозоид от отца. В момент зачатия в наличии нет ничего, что могло бы по праву характеризоваться как личность или ум. Эти термины просто неприменимы и к ранним стадиям развития зародыша, если они вообще применимы к какой-либо стадии эмбрионального развития.
Отдельные люди не соглашаются с нашим определением ума как способности к абстрактному рассуждению и применяют это слово к поведению зародыша, к низшим формам животных, мало того, даже к атомам и электронам. Однако это фактически не меняет существа дела. Очевидно, что низшие формы “ума”, примером которых служат амеба и атом, имеют только самое отдаленное и поверхностное сходство с бесконечно более высокой формой ума, характерной для зрелого человека. Короче говоря, какие бы слова мы ни употребляли, различия в функционировании атомов, амеб и людей по-прежнему остаются громадными. И мы можем заново сформулировать основные моменты нашей точки зрения по этому вопросу и показать, как высшая форма ума человека развивалась из
низшей формы, каким образом эта эволюция и эволюция каждого в отдельности человеческого ума зависит от телесных процессов.
Возвращаясь теперь к нашему собственному определению ума, мы видим, что не имеет значения конкретная локализация того пункта, относительно которого будет правильно сказать, что с данного момента человеческий организм обладает умом и личностью. Важно заметить, что ум и личность развиваются и растут по мере развития и роста тела. Любые отец и мать, тщательно следящие за ростом ребенка с рождения до отрочества и затем зрелости, могут сами сделать бесконечное множество самых обычных наблюдений, которые убедительно свидетельствуют о постоянном единстве духа и тела. Это единство представляет собой тесно взаимосвязанное соединение, в котором и физические и психические функции все время вместе прогрессируют во взаимодействии с экономическими, социальными и культурными влияниями среды. Эта взаимосвязь совершенно очевидна как в детстве и юности, так и в зрелом возрасте и в старости. Говоря словами Лукреция:
Дальше, мы видим, что ум одновременно с телом родится
И одновременно с ним и растет, и стареет с ним вместе.
Ибо, подобно тому, как дети неровной и зыбкой
Ходят походкой, так дух с его мыслью у них еще слабы.
Позже, как, в возраст придя, возмужают они и окрепнут,
Больше рассудка у них, и растет их духовная сила.
После ж, когда уже все расшаталось от старости тело
И одряхлели от лет всесильных разбитые члены,
Разум хромеет, язык заплетается, ум убывает;
Все пропадает тогда и все одновременно гибнет.
Следственно, должно совсем и душе, наконец, разлагаться
И, распускаясь, как дым, уноситься в воздушные выси,
Так как, мы видим, она, одновременно, как указал я,
С телом рождаясь, растет и под бременем старости никнет.

Конечно, слова Лукреция требуют оговорок. Люди могут достигнуть глубокой старости и полностью сохранить бодрость и ясность духа до самого конца. Однако некоторое замедление психических процессов имеет место в престарелом возрасте практически у всех людей; определенные изменения личности обычно имеют место и у человека средних лет хотя бы только потому, что у человеческого организма в этот период уже нет прежней физической силы и способности к восстановлению сил, как в дни молодости. Так, как правило, мы не находим среди старшего поколения чемпионов по легкой атлетике.
Законы наследственности также свидетельствуют о тесной зависимости личности от тела. Биология и генетика показали, что врожденные характерные телесные особенности и духовные способности каждого индивидуума в значительной степени определяются многочисленными и чрезвычайно малыми генами, передаваемыми через зародышевые клетки каждого родителя в нитеобразных групповых структурах, известных под названием хромосом. Гены представляют собой важнейшие частицы, передающие наследственность у людей и у всех живых существ, хотя имеются данные, что на них могут воздействовать или дополнить их действие другие физические факторы. Некоторые сочетания генов создают несовершенных представителей человеческого рода — слабоумных, уродов, чудовищ. Доктор Гарднер Мёрфи, директор исследовательского отдела фонда Меннингера, считает, что плохая наследственность лежит в основе примерно девяноста процентов всех случаев умственной дефективности детей, определенно свидетельствуя таким образом о решающей роли генных типов на ум. Однако большая часть сочетаний генов приводит к появлению нормальных и здоровых индивидуумов, и некоторые из этих индивидуумов могут иметь значительные преимущества по сравнению с другими. Но ни одно сочетание не тождественно ни с каким другим (исключая редкие случаи идентичных близнецов), и поэтому все люди различны. И даже когда мы имеем дело с идентичными близнецами, наличие у них отдельных тел влечет за собой возникновение различных и отдельных личностей, хотя бы внешне эти тела и были весьма похожи одно на другое.
Ни одно другое сочетание генов, за исключением того, из которого возникла моя личность, не могло бы создать ту конкретную единицу сознания, которую я знаю как “я”. Другие сочетания, исходящие от моих же родителей, приводят не к созданию моего “я”, а к созданию моих братьев или сестер. Таким образом, если бы конкретный синтез зародышевых клеток, имевший место в моем случае, не был осуществлен во время зрелой жизни моих отца и матери, возможность моего существования навсегда была бы исключена, независимо от того, сколько миллионов других синтезов было бы осуществлено до скончания времени. Если мы как следует рассмотрим этот вопрос, то увидим, насколько ничтожны шансы на появление какого-либо конкретного “я”. Во время акта оплодотворения любой из трехсот — пятисот миллионов сперматозоидов отца может соединиться с яйцом матери. Каждое такое возможное соединение, конечно, создало бы различное сочетание генов и привело бы к созданию особого индивидуума. За время жизни мужчины его половые железы могут произвести, по осторожным подсчетам, ошеломляющее количество — пятьсот миллиардов и более — зародышевых клеток, а яичники женщины — около семнадцати тысяч клеток, или яиц, хотя из этого числа созревают только около четырехсот.
Производя данные подсчеты, мы приняли как нечто само собой разумеющееся существование родителей и их союз. Однако, по всей вероятности, шансы против данного конкретного брака были весьма велики. А шансы против существования каждого из родителей были столь же велики, как и в случае со мной. То же самое относится к родителям моих родителей и так далее — к бесконечным предшествующим поколениям. Таким образом, не только личность человека зависит от единственного в своем роде сочетания генов, но и появление этого сочетания в первую очередь зависит от единственного в своем роде стечения обстоятельств, захватывающего давно прошедшие времена. Появление каждого человека в этом мире зависит от бесконечно сложного сочетания событий. В связи с этими фактами религиозная точка зрения, согласно которой душа, носящая в себе основные определяющие черты личности, создается особым и отдельным актом бога для каждого зародыша, когда тот входит в царство существования, становится самой беспочвенной из всех теорий.
Среди наиболее важных характерных черт личности, определяемых генами, находится пол. Половые различия появились на ранней стадии эволюции и постепенно развились до высокого уровня, характерного для людей и высших животных. Очевидно, что некоторые из коренных различий между личностями мужчин и женщин зависят прежде всего от различия в строении их тела и его функций. Каждому известны разнообразные, но всегда могучие, а иногда преобладающие влияния пола и половых эмоций на всех людей. Отсюда, естественно, вытекает, что ненормальности, тесно связанные с половым развитием, будут оказывать очень большое влияние на изменение личности.
Например, некоторые патологические состояния надпочечных желез могут вызвать у женщин появление низкого голоса, бороды, вообще мужских вкусов и инстинктов. Существует также много примеров людей, родившихся физически неполноценными, которые не являются ни подлинно мужчинами, ни настоящими женщинами, а представляют собой телесно своеобразный промежуточный пол гермафродитов и обладают соответствующей личностью. Из этого примера нам опять-таки становится ясным, что род личности, имеющийся у человека, в значительной степени обусловлен тем, какое тело он имеет. Тип каждой человеческой личности так неразрывно переплетен с половыми чертами, что мы не можем представить себе бесполого индивидуума; даже у богов есть пол.
Биология может сказать в заключение еще одно слово. Если разум, пол и органы чувств занимают свое определенное и полезное место в эволюционном процессе, то то же самое относится и к смерти. Смерть не есть необходимое или всеобщее явление; она возникла только после того, как живые существа достигли некоторого прогресса в процессе эволюции. Существовали и существуют различные одноклеточные организмы — амебы, грибки, морские водоросли,— которым внутренне не присущи старость и смерть; они погибают только вследствие внешних случайностей — нападения врага или чрезвычайно неблагоприятной внешней среды. Эти мельчайшие организмы размножаются путем деления тела: один индивид становится двумя, и после этого процесса не остается ничего, что соответствовало бы трупу. Такое деление может продолжаться бесконечно. Половые клетки, или зародышевая плазма, человека и других животных, пока они передаются новым поколениям, точно так же делятся и растут, но не умирают. Итак, вся цепь животной жизни, тянущаяся сотни миллионов лет, фактически представляет собой один нерушимый континуум бессмертной протоплазмы.
Более того, отдельные клетки или группы клеток могут быть отделены от тела животного или человека и спасены от умирания на бесконечно долгий период. Изолированные нервы, мускулы, сердце, почки, даже спинной мозг сохранялись живыми в лабораториях, где им обеспечивались тщательно регулируемая среда и специальное питание. Известен, например, случай со знаменитым сегментом ткани, взятой в 1912 году от сердечного мускула зародыша цыпленка доктором Алексисом Керрелом; этот сегмент сохранялся, будучи здоровым и живым, в течение тридцати четырех лет. К тому времени, когда этой ткани цыпленка, в шутку прозванной “стариной”, исполнилось тридцать лет, она прожила уже тройной срок средней продолжительности жизни цыпленка и находилась в возрасте, эквивалентном двумстам годам жизни человека. Ее клетки были все это время молоды и здоровы. “Старину” можно было сохранить живой на столько времени, на сколько ученые захотели бы продлить ее жизнь, но опыт был закончен в 1946 году, поскольку научные задачи, поставленные в связи с ним, были полностью решены. По-видимому, отдельные клетки в теле умирают не потому, что смертность внутренне присуща их структуре, но потому, что они представляют собой части очень сложной системы, которая постоянно предъявляет к ним большие требования; один из органов этой системы, малый или большой, раньше или позже губит все остальные органы.
Фактически существование смерти, неизбежной благодаря законам природы, позволило всем формам жизни, за исключением низших, достигать все более и более внушительной степени действенности, яркости и самосознания. Природа ставит границу возможностям восстановления сил индивидуума; старые организмы в конце концов разрушаются и умирают, предоставляя место для более сильных и открывая путь для того непрерывного развития, которое известно под названием эволюции вида. В этом процессе устранения старого и утверждения нового природа, совершенно не заботящаяся о ценностях, представляющих интерес с человеческой точки зрения, ужасно жестока и беспорядочно расточительна. Начиная от низших и кончая высшими живыми организмами, она создает неисчислимое количество семян или половых клеток, из которых только ничтожная часть достигает полного развития и переживает первоначальные

случайности существования. Однако это громадное расточительство гарантирует поступательный ход жизни: когда почти бесконечное количество семян рассеивается по земной поверхности, некоторые обязательно пустят корни, а некоторые достигнут и зрелости.
Новые человеческие организмы, создаваемые природой, подобно старым, в первую очередь являются телами; и все подвиги силы или искусства, которые они могут осуществить, необходимым образом связаны с этими телами. Биология

не исключает полностью возможность бессмертия для человеческих личностей, но она настойчиво указывает, что любое бессмертие должно иметь в качестве основы естественные тела. Теоретически возможно, что когда-нибудь в далеком будущем медицинская наука откроет, каким образом можно до бесконечности продлить жизнь человеческих тел, за исключением тех, которые в результате серьезных несчастных случаев или актов насилия повреждены или искалечены так, что у физического организма не остается никаких шансов на выздоровление. Тогда мы обладали бы бессмертием в его первоначальном смысле отсутствия смерти, ибо люди просто не стали бы умирать. И тогда не стоял бы вопрос о жизни после смерти. Но это все предположения, коренным образом не затрагивающие нашего центрального вопроса. Важно то, что с точки зрения биологии естественная смерть ни в какой степени не является таинственной, она столь же понятна, как и само рождение. И то и другое — части биологического процесса, обеспечивающего наличие постоянного источника молодости. Как ни замечательны человеческие тела, природа в конечном счете отказывается от них, чтобы заменить их новыми; и нас не должно удивлять, что, как ни замечательны человеческие личности, природа проводит ту же самую политику по отношению к ним.
Психология и медицина
Психология и медицина и связанные с ними науки, например патологическая психология и психиатрия, дают наиболее веские свидетельства, говорящие в пользу единства тела и личности. Мы сразу подойдем к ключевому пункту рассматриваемого вопроса, если обратимся к процессам сознательных человеческих переживаний. Мы получаем возможность испытывать широкий диапазон всевозможных ощущений, которыми полна жизнь нормального человека, благодаря нашей нервной системе. Если бы наша нервная система не функционировала, мы могли бы заживо сгореть, даже не зная этого. Нервная система состоит из миллиардов сложных клеток, называемых нейронами, сосредоточенными главным образом в головном и спинном мозгу и в органах чувств, но также протягивающихся в форме нитеобразных волокон, или нервов, ко всем частям тела.
Головной и спинной мозг, которые обычно обозначаются как центральная нервная система, играют роль, аналогичную автоматической станции в системе телефонной связи. Физическое изменение в среде действует на нервные окончания в органе чувств и заставляет их передавать импульсы спинному или головному мозгу. Затем один из этих двух мозгов, в зависимости от того, насколько сложная реакция в данном случае требуется, отве чает как бы приказом, который передается с помощью эфферентных нервных процессов и таким образом вызывает соответствующее функционирование мышц или желез. Этот цикл афферентных сигналов, поступающих на пульт спинного и головного мозга, и эфферентных сигналов, исходящих от него, известен под названием рефлекторной дуги. Этот цикл ежедневно повторяется в жизни нормального индивидуума тысячами различных способов. Не будет преувеличением сказать, что, если бы у нас была полная карта всех связей во всех телефонных, телеграфных и кабельных линиях мира, она была бы гораздо проще схемы обычных нервных связей у одного человека.
Теперь мы перейдем к тому чрезвычайному переживанию и той чрезвычайной деятельности, которые представляет собой мышление. Говоря о мышлении, мы должны будем признать, что думает некоторым образом все тело, так же как все тело, каждая клетка которого нуждается в кислороде и получает его, дышит, точно так же как весь человек ходит. Разумеется, обыкновенное мышление не может протекать без стимулов и опытных впечатлений, передаваемых в мозг с помощью органов чувств и нервной системы, как дыхание не может иметь место без воздуха, поступающего в легкие через нос, рот и внутренние пути дыхательной системы. Но как легкие являются специфическим органом дыхания, а ноги специфическим органом хождения, точно так же и в таком же смысле головной мозг, особенно та его часть, которая известна под названием коры больших полушарий головного мозга, представляет собой специфический орган мышления.
Кора головного мозга представляет собой тонкий внешний слой серого вещества, изрезанный бороздами, образующими извилины, и покрывающий почти весь головной мозг, как плащ или мантия. Кора составляет примерно половину общего веса головного мозга; мозговой ствол и мозжечок, которые управляют менее сложными функциями, составляют вторую половину. У низших животных нет коры головного мозга, она начинает появляться лишь у пресмыкающихся; ее размеры и сложность увеличиваются по мере того, как развиваются высшие виды животного царства. У человека кора головного мозга достигает своего высшего развития — она вдвое больше по размерам и более чем в два раза сложнее коры головного мозга ближайшего к человеку животного — человекообразной обезьяны.
Считается, что в бесконечно сложной человеческой коре головного мозга имеется примерно четырнадцать миллиардов нервных клеток, или нейронов; каждая из этих клеток связана с сетью тончайших нервных волокон, идущих к мозгу от многих различных частей тела. Эти громадные количества нейронов связаны друг с другом в такую сложную систему, что общее число способов, которыми они связаны, ошеломляет и почти находится за пределами понимания. Согласно данным книги “Мозг крыс и людей” профессора К. Джудсона Херрика, несколько минут интенсивного мышления, по всей вероятности, требуют межнейронных связей, число которых столь же велико, как число атомов во всей солнечной системе,— 1056. Если бы только каждый нейрон из миллиона — а в коре головного мозга имеются миллиарды нейронов,— указывает он, сочетался с остальными всеми возможными способами, то общее число таких связей намного превзошло бы 10783000. He удивительно, что профессор Херрик приходит к выводу, что цифра возможных ассоциаций между нейронами коры головного мозга для любой практической цели может считаться приближающейся к бесконечности.
Не удивительно, что, имея в своем распоряжении такое замечательное и сложное орудие, мы оказываемся способными весьма действенно и успешно осуществлять специфически человеческую деятельность рассуждения, воле-ния, воображения, вспоминания и т. п. В то же время трудно представить себе, как могли бы эти виды деятельности личности, с самого начала связанные с корой головного мозга, происходить без нее. Правильное функционирование памяти, например, явно зависит в первую очередь от ассоциативных схем, откладывающихся с помощью межнейронных связей в качестве долговременных структурных отпечатков. И само функционирование разума в значительной степени зависит от легкости, с какой эти схемы, воплощающие в себе память и прошлые знания, могут быть вновь вызваны и активизированы в новых полезных сочетаниях, чтобы приспособиться к новым ситуациям. Как бы мы ни определяли понятие “идеи”, кажется несомненным, что необходимым условием осознания или использования идей является сотрудничество нейронных путей в коре головного мозга. Но эти пути, эти схемы памяти, эти записи — а их миллионы и миллиарды — все они запечатлены в сером корковом веществе головного мозга. Совершенно невозможно понять, как они могли бы сохраниться после уничтожения, разложения и разрушения живого мозга, в котором они имели свое первоначальное местонахождение (Некоторые физиологические функции разрушенной части мозга тем не менее могут быть приняты на себя другой частью).
Эти замечания не означают, что память является функцией одной только коры головного мозга. Весь мозг и все тело со всеми накопленными элементами памяти, известными как привычки, принимают участие в процессе вспоминания. Что, например, стало бы с художником, скульптором, хирургом, вообще с человеком, владеющим каким-либо сложным или тонким инструментом, если бы его руки внезапно забыли свое искусство? И что случилось бы с каждым из нас, если бы сложный механизм, делающий возможным владение речью и языком, сразу потерял бы способность функционировать? Мы не можем сказать даже одного слога без сложного сотрудничества легких, гортани, горла, языка и губ. Мы не можем написать ни одного слова без помощи рук, кистей рук и пальцев. И хотя нам не нужно впадать в крайность и утверждать, что всякое мышление и вспоминание требуют разговора про себя или громкого разговора с кем-либо, во всяком случае ясно, что умственная деятельность в очень значительной степени зависит от сознательного или бессознательного облечения мыслей в слова. Если бы мы не употребляли тех многочисленных символов, которые вызывает к жизни язык, то более чем сомнительно, могло ли бы вообще существовать такое явление, как разум. Всякий, кто когда-либо пытался изучать иностранный язык, очень хорошо представляет себе, что память — это важнейшее орудие для овладения им. И если бы какой-нибудь человек по той или иной причине внезапно потерял память обо всех словах, кажется наиболее вероятным, что он в то же время потерял бы и свой ум.
Вопрос о памяти столь исключительно серьезен не только вследствие того, что он важен при рассмотрении мышления и языка, но также и потому, что он имеет основополагающее значение при анализе чувства личного тождества, которым мы обладаем в жизни. Если после серьезного пролома черепа Джон Смит в конце концов обретет сознание, совершенно и навсегда потеряв всякое воспоминание о прошлых событиях, то в весьма реальном смысле продолжать жизнь будет новое “я”. Для нового Джона Смита старый Джон Смит будет человеком мертвым и похороненным, если мы исключим те сведения о нем, которые могут быть получены из письменных и иконографических свидетельств, а также из сообщений других лиц.
Правда, можно с несомненностью утверждать, что нечто подобное происходит со всеми нами и при естественном течении событий. Будучи взрослыми, мы не можем вспомнить ничего о том, какими мы были в возрасте одного года; мы также очень мало можем вспомнить о том, что мы делали или как мы выглядели в возрасте пяти или даже десяти лет, хотя мы можем восполнить этот пробел, порывшись в дневниках и альбомах наших родственников. Но ведь мы можем также обратиться к записям, относящимся к нашим отцам и дедам, и даже к совершенно незнакомым лицам, и это превратит их детство, минувшее тогда, когда нас еще не было на свете, в нечто столь же реальное для нас, как и наше собственное. Ибо наша собственная ранняя молодость представляет собой для нас только слабый и едва различимый отголосок, случайно доходящий до нас из далекого прошлого.
Фактически даже значительная часть того, что мы делали всего лишь год, месяц или неделю назад, уже решительно исчезла и забыта. Таким образом, чувство личной преемственности и тождества покоится не только на способности памяти, но даже на памяти о сравнительно небольшом отрезке нашего прошлого. Величина этой запоминаемой части меняется от человека к человеку и от одного периода жизни к другому периоду. И тем не менее от минуты к минуте, ото дня ко дню, от года к году мы вспоминаем достаточно большой объем фактов, чтобы гарантировать непрерывную последовательность тождества. В возрасте сорока пяти лет мы помним лишь немногое относительно того, как мы жили, когда нам было десять лет; но в пятнадцать лет мы много об этом помнили и даже в двадцать лет помнили еще порядочно. Таким образом, имеет место постепенный и непрерывный переход личности от молодости к зрелости и старости. Резкого и полного разрыва, как в случае с Джоном Смитом, у которого был проломлен череп, здесь не наблюдается. Однако сам факт, что мы можем забыть и действительно забываем столь значительные отрезки из своего прошлого опыта, говорит о том, что наше ощущение тождества с самим собой слабо связано с существованием, и показывает, что когда-нибудь — например, в момент смерти — оно может совершенно исчезнуть в результате того, что мы забудем все.
То, что Уильям Джемс назвал “потоком сознания”, было бы просто хаотичным и неорганизованным движением опыта, если бы память не помогла объединять, соотносить и упорядочивать его быстро надвигающееся и быстро уходящее течение. “Я”, как кто-то метко выразился, представляет собой “синтез памяти”. В самом деле, жизненная необходимость памяти для интегрирования психики и личности должна была бы стать очевидной независимо от того, какой общей психологической или философской теории придерживается человек. Наши переживания и мысли, очевидно, быстро следуют друг за другом во времени, и только память или ее эквивалент могут заполнить временной промежуток между ними. Вы можете заявлять, будто вы открыли с помощью самосозерцания самые различные чудесные вещи относительно своего “я”, но на какие бы открытия вы ни претендовали, каких бы изобретений в этом направлении ни делали, память все равно сохранит свое первостепенное значение. Она — не все в жизни личности, но она абсолютно необходима. И если некое трансцендентальное “я”, или некая сверхъестественная душа, существует за эмпирической завесой, она тоже должна пользоваться памятью; однако логический и, очевидно, единственный наличный механизм, с помощью которого она может действовать, представляет собой лабиринтоподобную материальную организацию коры головного мозга и связанных с нею центров.
Это заключение получает убедительное подтверждение с помощью исследования различных типов душевной ненормальности и сумасшествия. Всем известно, что сильный удар по голове может так подействовать на мозг, так разрушить или повредить ткани, что наступает временное или постоянное помешательство. Иногда пролом черепа или контузия вызывают полную или частичную потерю памяти — на дни, месяцы и даже на годы — относительно всего, что предшествовало несчастному случаю. Даже удар, не имевший длительного неблагоприятного воздействия, может на некоторое время привести человека к полной потере сознания. С другой стороны, человек, родившийся душевнобольным или ставший таким вследствие несчастного случая, может быть излечен с помощью операции черепа, в ходе которой устраняется ненормальное давление черепной кости на кору головного мозга. Но если мозг человека намного меньше среднего веса, человек будет слабоумным или идиотом, и никакая операция не излечит его от этого дефекта. Микроцефалы с их головами размером с булавочную головку и с их малюсенькими мозгами обычно в лучшем случае достигают умственного развития двух- или трехлетнего ребенка.
Некоторые повреждения затрагивают какую-либо специфическую область головного мозга и вследствие этого — специфические функции человека; это свидетельствует о том, что некоторые виды деятельности тела, несомненно, связаны с определенными отделами головного мозга. Например, повреждение лобной доли левого большого полушария головного мозга нарушает способность речи, вызывая моторную афазию, в то время как повреждение теменной доли влияет на слух человека. Хотя большая часть карт, составленных френологами и подобными им “учеными” и приписывающих определенные функции определенным частям головного мозга, неправильна и вводит в заблуждение, психологическая и физиологическая науки на самом деле установили соотношение целого ряда функций, таких, как зрение, обоняние, слух, движение конечностей и координация речи, с поддающимися в общих чертах определению частями коры головного мозга. Центр зрения, например, находится в задней части коры, а центр слуха — поблизости от ее середины.
Однако следует отметить, что эти корковые центры, или поля, диффузно сливаются с прилежащими областями и не могут быть вполне четко определены анатомически;
они прямо или косвенно связаны со всеми другими частями коры головного мозга через посредство сложной сети ассоциационных волокон; они неспособны выполнять какую-либо функцию независимо, а действуют всегда вместе со всей корой как целым. В некоторых случаях серьезного повреждения определенной области коры головного мозга другие отделы коры могут принять на себя выполнение функций, прежде выполнявшихся поврежденной частью коры. Этот факт приводился в качестве доказательства того, что здесь перед нами какой-то сверхъестественный механизм, но на самом деле он скорее доказывает удивительную пластичность и воспитуемость этой очень чувствительной мозговой ткани.
Болезни имеют точно такое же неблагоприятное воздействие на мозг и психические функции, как и внешние повреждения. Самой худшей болезнью мозга является, вероятно, парез — одна из форм паралича, вызываемая возбудителями сифилиса, попадающими из других частей тела в головной мозг и разрушающими мозговые клетки. Парез характеризуется прогрессивным ухудшением психи ческого и физического состояния человека, которое в конце концов ведет, если не будут приняты соответствующие меры, к смерти. Эта болезнь обычно приводит к глубоким изменениям личности. Больной индивидуум может потерять способность суждения и самоконтроля; он начинает действовать необдуманно, становится снисходительным к своим слабостям и морально безответственным, начинает пренебрегать своими обязанностями перед семьей и обществом. На последних стадиях болезни распад мозга может зайти так далеко, что низводит человека до уровня почти чисто растительного существования, делая его столь же беспомощным, как новорожденный ребенок. Это последнее типично и для старческого слабоумия, которое вызывается ухудшением состояния мозговой ткани, в целом являющимся следствием старости, нарушением кровообращения в мозгу в результате затвердения стенок артерий и прочими бедами, связанными со старением. Опухоли в мозгу также могут привести к слабоумию. Если в головном мозгу лопнет кровеносный сосуд, то результатом этого будет апоплексия, а часто полная смерть.
Другое часто встречающееся расстройство вызывается тем, что щитовидная железа, расположенная на шее, выделяет недостаточно секрета. У ребенка это приводит к остановке роста или неправильному росту и обычно также к слабоумию или идиотизму. Такая болезнь называется кретинизмом. При борьбе с ним может дать замечательные результаты применение экстракта щитовидной железы овцы, которое делает ребенка физически и психически нормальным. Подобное, хотя и менее серьезное, заболевание у взрослых носит название микседемы (слизистого отека) и поддается такому же лечению. Итак, в этом случае мы оказываемся способными излечить тяжелую болезнь психики с помощью лекарства, как если бы речь шла о плохой печени или расстроенном желудке.
Зависимость психики от тела иллюстрируется, далее, тем значением, какое имеет для психической деятельности соответствующее количество и качество крови, притекающей в мозг. Значительная часть общего количества крови, находящейся в теле, постоянно проходит через мозг. Если приток крови в мозг полностью прекращается, некоторые клетки, необходимые для нормального функционирования мозга, быстро оказываются необратимо поврежденными. Когда мозг устает, его энергия уменьшается и приток крови к нему убывает. Так, во время сна, когда мозг (а с ним и психика) отдыхает, через мозг проходит относительно меньше крови. Всем известное ощущение дремоты после плотной еды объясняется тем фактом, что пищеварительные процессы предъявляют дополнительные требования к кровоснабжению и отвлекают кровь от мозга. Медикаменты и возбуждающие средства, яд и голодание оказывают свое влияние на психику человека главным образом через кровь.
Чрезмерное потребление алкоголя неблагоприятно влияет на психику вследствие угнетающего воздействия на высшие нервные центры. Больше двух тысяч лет назад Лукреций дал почти совершенное описание опьянения:

...почему, когда внутрь человека проникнет
Едкая крепость вина и огонь разольется по жилам,
Все тяжелеет у нас, заплетаются ноги, коснеет
Тело, шатаясь; язык цепенеет, и ум затуманен;
Мутны глаза, поднимается крик, икота и ссоры.
Да и дальнейшее все, что при этом бывает обычно?
Не потому ль это так получается все постоянно,
Что даже в теле душа возмущается крепостью винной?

Если употребление алкоголя будет слишком значительным и длительным, это приведет, конечно, к опасному перевозбужденному состоянию — белой горячке, сопровождающемуся галлюцинациями, или, наконец, к общему ухудшению всех психических функций, известному под именем алкогольного слабоумия.
Обычные явления, имеющие место во время сна, хорошо иллюстрируют некоторые из положений, которые мы отстаиваем. По мере того как тело устает, устает вместе с ним и психика. И хотя можно отогнать усталость и сон на довольно продолжительное время, для всего человека естественно желать отдыха и отдыхать. Во время сна человек остается в бессознательном состоянии, если не считать того, что он иногда видит сны. Если бы не было звеньев, предоставляемых нашей памятью и связывающих каждый новый день с предыдущим днем, мы вставали бы каждое утро, не имея никакого сознания прошлого и без знания относительно продолжающегося тождества с самим собой, которое так важно для человеческой индивидуальности. Во время сна, как и во все периоды бессознательного состояния, психика, независимо от того, естественна она или сверхъестественна, несомненно, теряет свое самосознание. И можно утверждать, что это явление дает в наши руки как бы намек на то, что происходит, когда мы умираем. Разумеется, вполне уместно заключить, что, если человек так часто в течение жизни теряет сознание, он может в случае смерти потерять сознание навсегда.
Теперь, обращаясь к естественным процессам самой смерти, мы видим, что они бросают дополнительный свет на отношение между телом и личностью. Если в начале индивидуальной жизни — в период внутриутробного развития, рождения и детства — главную роль играет тело, то и для конца жизни верно то же самое. Ни одна личность не может вступить в мир, пока какое-то тело не выдаст ему, так сказать, пропуск, и точно так же, как бы ни желала какая-либо личность покинуть мир, как бы велика ни была ее тоска вследствие опустошений, нанесенных болезнью, или мучений, причиненных людьми, какой бы благородной и угодной богу она ни была, она не может покинуть эту жизнь, пока ее не отпустит тело путем прекращения всех своих жизненных функций. Единственный известный способ совершения самоубийства состоит в том, чтобы вызвать смерть тела. Хотя на последних стадиях умирания люди часто бывают без сознания, они могут в любой момент вновь обрести сознание — на одно мгновение или на значительно большее время.
От состояния, почти эквивалентного состоянию смерти, как, например, после того, как человек захлебнулся, задохнулся, перенес электрический удар или отравление угарным газом, он может быть возвращен к жизни с помощью различных типов искусственного дыхания, с помощью дыхательного аппарата или введения кислорода, с помощью инъекции сильнодействующих возбуждающих средств, как адреналин или кофеин, или с помощью радикальной терапии, направленной непосредственно на восстановление деятельности сердца. Так называемая клиническая смерть, которая начинается, когда прекращается функционирование сердца и дыхания, иногда может быть ликвидирована с помощью решительных мер прежде, чем наступит подлинная биологическая смерть. Эти соображения не свидетельствуют о наличии каких-то личностей или душ, независимых от телесных процессов в той степени, в какой считают дуалисты. Они свидетельствуют о том, как тесно личности связаны с их посюсторонними телами, а также о том, что в таких ситуациях, о которых мы говорили, эти личности, или души, появляются и исчезают в зависимости от умелого медицинского лечения этих тел.
Если мы приводим факты, свидетельствующие о том, что физические состояния воздействуют на личность и на ее духовную жизнь, это вовсе не означает, что психические состояния не воздействуют на физическое состояние.
Все мы постоянно меняем наши телесные движения в соответствии с диктатом психических решений. Каждому хорошо известно далеко идущее воздействие, которое могут оказывать на состояние тела оптимизм или озабоченность, счастье или печаль. Хорошее пищеварение способствует веселому настроению, но верно и обратное; научное исследование со всей определенностью показало, что положительные эмоции способствуют выделению пищеварительных соков, а отрицательные эмоции мешают этому процессу. Гнев увеличивает выделение адреналина надпочечными железами, и тогда этот секрет в больших, чем обычно, количествах проходит по кровеносным сосудам, поднимает давление крови и содержание сахара в ней, ускоряет биение сердца, уменьшает мышечную усталость и готовит все тело для энергичного действия — борьбы или бегства. Человек, охваченный яростью, может не чувствовать боли от повреждения, пока его гнев не уляжется. Сильный страх имеет в значительной степени то же действие, что и гнев. И всякая другая эмоция имеет свое физиологическое отражение, каким бы малым оно ни было (Знаменитая теория Джемса — Ланге выдвигает принцип, что физиологическая реакция является первоначальной и первостепенной. Таким образом, дело обстоит не так, что мы плачем, потому что мы печальны, а так, что мы печальны, потому что мы плачем. Однако принятие этой крайней теории никоим образом не является необходимым для нашей аргументации).
Мораль столь же необходима для боеспособности армии, как и пища. Психическая угнетенность или возбуждение могут вызвать многие виды телесных недугов. И если состояние психики человека фактически не приводит к каким-нибудь органическим нарушениям, оно, во всяком случае, имеет значение для степени и быстроты выздоровления. Такой физический процесс, как сращение сломанной ноги, может быть остановлен или задержан в результате плохого питания тканей, явившегося следствием беспокойства. Крайний ужас может парализовать человека, лишить его дара речи или вызвать сильное сердцебиение; после землетрясений находят мертвых мужчин и женщин, у которых нет никаких следов повреждений. Не принимая всех выводов Фрейда и других психоаналитиков, мы можем с уверенностью сказать, что подавление чувств, связанное с половым вопросом, может неблагоприятно воздействовать на здоровье индивидуума. Любовная тоска представляет собой подлинную болезнь, которая может постигнуть как мужчину, так и женщину. Нет также никакого сомнения в том, что так называемое подсознание играет важную роль в общем функционировании личности.
Замечательные результаты, достигаемые иногда благодаря обретению нормальной уверенности в себе с помощью самовнушения и гипнотизма, становятся реальностью, как полагают, главным образом через подсознание. Не так давно в США гипноз спас одного известного гражданина от смерти, положив конец чиханью, вызывавшему серьезные кровотечения после операции горла. Гипноз, по-видимому, может заставить восприимчивую психику сделать все, что угодно, начиная с обычных и безвредных действий вплоть до самых серьезных и сопряженных с насилием. Болезнь воображения, называемая истерией, также функционирует в какой-то степени через подсознание. Пациент, больной истерией, хотя он и здоров органически, может страдать параличом конечностей, хромотой, слепотой, немотой и иметь по крайней мере внешние симптомы других телесных расстройств.
Уместно упомянуть также о появлении на теле религиозных фанатиков стигматов, то есть язв, соответствующих по расположению ранам, нанесенным Иисусу Христу во время распятия. Святой Франциск Ассизский был самым известным из людей, будто бы получивших этот знак предполагаемой божественной милости; однако много подобных случаев, особенно среди женщин, было зарегистрировано совсем недавно. Хотя в этом вопросе, несомненно, часто имел место сознательный или бессознательный обман, по-видимому, было и некоторое число подлинных случаев. И каждый раз стигматизация наступала только после длительного размышления о страстях Иисуса и его распятии. Современные психологи полагают, что явление стигматов может быть объяснено совершенно естественным образом и что оно является следствием действия еще не раскрытых механизмов подсознания или бессознательного. Однако попытки протащить сверхъестественную душу контрабандой через подсознание, вероятно, осуществляются по старому, потерпевшему неудачу методу обращения к сверхъестественным силам для объяснения того, что относительно неизвестно.
Такие примеры, как случаи власти психики над телом, часто приводятся как решающее доказательство того, что дух независим от тела. Но они по меньшей мере с равной силой указывают на то, что связь между духом и телом чрезвычайно тесна, и поэтому невозможно себе представить, как одна сторона могла бы должным образом функционировать без другой. Далее, следует напомнить, что многие из психических состояний, которые оказывают влияние на телесное состояние, сами вызываются в первую очередь явлениями чисто физическими. Например, половые неврозы появляются после подавления физического желания или в результате помехи для его осуществления, а потом уже начинают неблагоприятно воздействовать на всего человека. Разлитие желчи может привести к психической угнетенности человека, и это психическое состояние может способствовать появлению бессонницы. Короче говоря, имеется постоянное взаимодействие между духом и телом.
Если мы будем придерживаться взгляда, что психика является функцией мозга, то в изложенных выше фактах не будет никакой тайны. Мозг является частью тела, и поэтому все, что он делает, естественно, влияет на остальное тело, точно так же как то, что делает желудок или сердце, влияет на остальное тело. В то же время происходящее в остальном теле, естественно, влияет на мозг, а иногда, как мы показали, и совершенно нарушает его деятельность. Но не все происходящее в остальном теле имеет немедленные важные следствия для мозга и его способности мыслить. Поэтому люди могут страдать серьезными, длительными и часто роковыми болезнями, такими, как рак или туберкулез, но их психические способности от этого не терпят существенного ущерба — по крайней мере до последних дней жизни. Случаи такого рода вовсе не дают, как думают некоторые, сколько-нибудь веских свидетельств в пользу независимости психики. Они просто показывают, что, хотя человеческий организм является системой, все части которой тесно связаны друг с другом, некоторые его части каким-то образом относительно независимы друг от друга и, пока мозг сравнительно мало затронут, разум тоже не будет затронут и его функционирование может осуществляться значительно дольше, чем другие способности организма.
Может быть, наиболее доступным указанием на всеобъемлющее единство между личностью, душой или психикой, с одной стороны, и телом — с другой, является то, в какой мере физическая внешность человека может отражать его существенное бытие. Если, как говорит Шекспир, “наряд часто выдает человека”, то в значительно большей степени это относится к походке, осанке, рукам, голосу, лицу. Действительно, как известно каждому про фессиональному актеру и преподавателю драматического искусства, именно все тело, действующее как единое целое, выявляет характер изображаемого персонажа. Хотя и есть некоторые разногласия по вопросу о том, какая именно часть тела наиболее полно отражает настроение человека, тем не менее по общему согласию великолепным примером, иллюстрирующим наш общий принцип, является лицо. В своем обычном виде или с помощью своих быстротечных выражений оно часто отображает самые затаенные чувства человека. Едва заметное дрожание рта, мимолетная улыбка на губах, легкие морщины на лбу, чуть сведенные брови или внезапно загоревшиеся глаза — все это может говорить о многом. Мы иногда говорим о смеющихся глазах и печальных глазах, честных глазах и бегающих глазах, глазах, взгляд которых похож на кинжал, и глазах, которые светятся любовью; но тщательная экспериментальная проверка показала, что больше всего тайн открывает выражение рта. Джон Донн, английский поэт и богослов, превосходно иллюстрирует данный вопрос, описывая оживленное, радостное выражение лица молоденькой девушки:
А на лице ее
Красноречивая играла кровь
Так ясно, что казалось, будто мыслит
И тело самое ее...
Так называемая физиогномическая наука по традиции была излюбленным поприщем шарлатанов, которые в результате своих ложных притязаний и незаконного расширения сферы ее действия пришли к абсурду. Я не собираюсь следовать их примеру и утверждать, что о человеке можно узнать все, основываясь на чертах его лица, или что лица людей не могут вводить в заблуждение и даже оказаться совершенно непроницаемыми. Однако явная неспособность разгадывать значение черт лица часто является следствием неопытности в деле толкования, или следствием незнакомства с каким-либо особым или иностранным типом лица, или того и другого одновременно. Например, имеются основания полагать, что будто бы имеющая место непроницаемость лиц восточных людей имеет значение только для людей, не являющихся восточными (В искусственных экспериментальных условиях, когда нет господства стереотипных реакций, люди Запада находят очень большую выразительность в лицах восточных людей). Условные, стереотипные выражения лица, свойственные какой-либо культурной группе, при обычных
условиях вполне могут иметь только минимальную выразительность для членов другой группы. Наконец, когда с целью контроля над лицевыми реакциями вступает в дело сознательная воля, как в хорошо известном случае с “лицом для игры в покер”, то может быть осуществлен довольно далеко идущий обман окружающих. Но уже тот факт, что в подобных случаях должна вмешиваться воля, показывает, насколько тесной является естественная связь между личностью и физическим выражением лица. А тот дополнительный факт, что наши лицевые реакции, несмотря на все наши усилия, часто выявляют состояние духа, которое мы хотим скрыть, только подтверждает наши положения.
Наконец, отметим, до какой степени личность формируется человеческой средой. Все мы родились в семье и в обществе. От того, в какой семье и в каком обществе мы воспитаны, в очень значительной степени зависит и то, какими личностями мы вырастаем. Наши родители, учителя, национальность, язык, экономическое положение и многие другие социальные факторы оказывают громадное влияние на развитие наших характеров и психики и на их черты. Очень веским и драматическим свидетельством, подтверждающим это положение, является недавнее хорошо проверенное открытие двух “детей-волчат” в Индии, о котором рассказывается в научной работе “Дитя-волчонок и человеческое дитя”, написанной доктором Арнольдом Гезеллом, профессором Йельской медицинской школы. Книга доктора Гезелла основана на дневнике преподобного Дж. А. Л. Сингха из Миднапора, который рассказывает, как он и его помощники нашли в 1920 году двух человеческих детенышей женского пола —одного в возрасте около восьми лет, другого — около полутора лет — в волчьем логове на краю джунглей. В момент, когда они были найдены, несколько волков убежало, но волчица-мать осталась на месте и была убита. Очевидно, эта волчица значительное время кормила грудью обеих девочек и заботилась о них. Коренные жители этого района, иногда замечавшие девочек в лесу, стали думать, что это “оборотни”.
Камала, старшая девочка, и Амала, младшая, смогли выжить в лесу благодаря приобретению характерных волчьих привычек и наилучшего, какое только было возможно для них, приспособления к волчьей “культуре”. Камала ходила и бегала на четвереньках, хватала пищу ртом, не хотела одеваться, предпочитала темноту дневному свету и по ночам выла, издавая пронзительные полуживотные, получеловеческие вопли. Она не знала ни одного человеческого обычая, ни одного слова. Преподобный Сингх поместил Камалу и Амалу в сиротский приют в Миднапоре и вместе с женой стал учить их, как нормальных детей. Амала, еще младенец, училась быстрее Камалы, но сумела прожить в новой среде лишь один год. Что касается Камалы, то Сингхам, хоть и медленно, удалось научить ее стоять прямо, ходить, носить одежду, произносить слова. В 1924 году в словаре Камалы было шесть слов, в 1927 году — сорок пять. Постепенно ей стало нравиться общение с людьми, и она стала вести в основном человеческий образ жизни, хотя и отсталый. К сожалению, она умерла в 1929 году, в возрасте семнадцати лет, через девять лет после того, как оставила волчье логово.
Этот случай, как мне кажется, убедительно показывает, что личности людей, не входят готовыми в этот мир, а являются продуктами культуры и обстоятельств, точно так же как и наследственности. Один из наиболее поразительных фактов, касающихся Камалы, состоял в том, что ее волчий образ жизни и окружение помешали ей даже научиться ходить прямо, пока она жила с волками. Значение этого факта для монистической психологии хорошо подчеркивается доктором Гезеллом в его анализе поведения детей-волчат. Он напоминает нам, что “основным остовом системы действий всех позвоночных является поза. Даже у человека более тонкие и высокие типы поведения связаны с определенными позами при покое и действии. Камала приобрела свои коренные привычки сидения на корточках, облокачивания, осматривания, обнюхивания, слушания и передвижения в волчий период ее развития. Эти моторные навыки составляли ядро ее системы действий и оказали влияние на организацию ее личности... Даже после нескольких лет пребывания вместе с ходящими на двух ногах человеческими существами она прибегала к передвижению на четвереньках, как только ей нужно было двигаться быстро. Бегать на двух ногах она вообще не научилась; на четвереньках она бегала так быстро, что было трудно ее перегнать” (Gesell A. Wolf Child and Human Child. Harpers, 1941, р. 38—39).
Короче говоря, даже нормальное человеческое тело не может автоматически создать человеческую личность — это происходит только тогда, когда тело подвергается определенным влияниям среды и общества. Замечательный случай с Камалой в соединении с множеством других научных данных логически подводит нас к тому важнейшему положению, что наша индивидуальная психика не просто зависит от накопленного интеллектуального и культурного наследия расы, но что вся психика, какой мы ее знаем, по самому своему происхождению является продуктом общества. Ибо человеческая психика созревает и достигает своей отличительной особенности — абстрактного мышления — только благодаря символам речи и языка. Люди рождаются с мозгом; психику они приобретают.
Но членораздельная речь появилась только вследствие того, что люди объединились и выработали — из элементарных движений, ворчания и криков — определенные распознаваемые и запоминающиеся знаки, которые служили в качестве средства общения. Способность к речи, по общему признанию, не является первоначальной функцией человеческого организма, она носит производный характер;
и органы, необходимые для нее,— рот, зубы, язык, гортань, глотка и легкие — имели биологическую и жизненную ценность прежде всего благодаря их физиологической роли в еде, пробовании пищи и дыхании. Сам человеческий мозг был сначала органом для лучшей приспособляемости к условиям среды и координации движения, а не органом по преимуществу рассуждения и познания. Следовательно, речь, язык и абстрактное мышление являются социальными производными первоначальных животных функций.
Мы можем добавить еще один момент — что моральные нормы, подобно умственным категориям, возникают и развиваются в ходе общения людей друг с другом. Поэтому мораль также является социальным продуктом. Представление о том, что сверхъестественная душа входит в тело свыше, уже наделенная чистым и высоким сознанием, совершенно противоречит открытиям антропологии, психологии и этической науки. Следовательно, можно таким образом подытожить наши положения: помимо неразрывного союза между телом, с одной стороны, и духом, или личностью,— с другой, имеется также неразрывная связь между комплексом тело — психика — личность, иначе говоря, между всем человеком, с одной стороны, и поддерживающей и окружающей средой, как человеческой, так и физической,— с другой.

Дуализм в беде
Наш короткий и в силу необходимости далекий от полноты обзор научных соображений, связанных с рассматриваемым вопросом, показывает, почему психологический дуализм занимает сегодня явно слабые позиции, причем его трудности растут, а поддержка, ему оказываемая, все уменьшается. Дальнейшее, более глубокое рассмотрение этого вопроса может быть достигнуто путем анализа конкретных учений некоторых выдающихся мыслителей последнего времени, убежденных о том, что дуалистическая психология является более основательной, нежели монистическая. Мы можем взять в качестве весьма показательных примеров этой точки зрения француза Анри Бергсона, немца Ганса Дриша и англичанина Уильяма Мак-Дугалла, который в последние годы своей жизни преподавал в Америке.
Бергсон, один из наиболее выдающихся философов Франции XX столетия, полагает, что невозможно полностью связать психическую деятельность с мозгом, что психическая жизнь выходит за рамки жизни мозга и что, следовательно, продолжение жизни сознания во время смерти “становится столь вероятным, что тяжесть доказательства правоты падает на того, кто отрицает это, а не на того, кто это утверждает” (Bergson H. Mind-Energy. Holt, 1920, р. 73). Профессор Дриш подходит к этому вопросу главным образом с биологической точки зрения — в области биологии он известен как один из самых выдающихся виталистов. Он говорит, что “существенные агенты, ответственные за формирование организма,— это не агенты, действующие в пространстве и имеющие исходную точку в частицах материи, это агенты, действующие в пространство, если позволено будет употребить это парадоксальное выражение. Не исключено, что нас спросят, не могут ли эти агенты также приходить из “внешнего времени” и уходить во “внешнее время”, когда имеет место явление смерти?” (Driesсh H. The Crisis in Psychology. Princeton Uniwersity Press, 1925, p. 254—255).
Профессор Мак-Дугалл, известный психолог, называющий высказываемую им точку зрения анимизмом, утверждает, что имеется некий одушевляющий принцип, действующий внутри человека, принцип, природа которого отлична от природы тела,— “некая психическая, или духовная, структура, которая не имеет протяженности в пространстве, но может быть скорее охарактеризована, в выражениях Дриша, как некое качественное многообразие, которое, не будучи пространственным, действует тем не менее в пространство”. Мак-Дугалл обосновывает свою позицию главным образом, исходя из тезиса, что функции жизни и психики лишь частично соотнес яте я с материальной структурой. Касаясь действия мозга, он пишет: “Как и следовало ожидать, если придерживаться компетентного взгляда на возможности, имеющиеся в данной области, по всей вероятности, существует тесное соотношение между, с одной стороны, опытом различных чувственных качеств и различных телесных движений и, с другой стороны, некоторыми частями мозговой структуры. Но все попытки проследить это соотношение дальше потерпели неудачу... Вообще можно сказать, что опытные данные подтверждают взгляд, что мозг в некотором смысле функционирует как целое и что, когда одна часть мозга разрушена, другие части могут удивительным образом как бы брать на себя функции поврежденной части” (McDougallW. Modern Materialism and Emergent Evolution. Van Nostrand, 1929, p. 65—66).
Мак-Дугалл, по-видимому, сам дает ответ на свою же собственную аргументацию, когда он говорит, что “мозг в некотором смысле функционирует как целое”. Конечно, он функционирует именно так, особенно когда он осуществляет высшие интеллектуальные процессы, каковыми являются мышление и память. Такие процессы никогда определенным образом не локализовались в какой-либо одной части мозга и почти наверняка никогда и не будут точно локализованы. По всей вероятности, наиболее сложная психическая деятельность всегда использует межнейронные связи, осуществляющиеся на очень большой части сложной коры головного мозга. Как замечает сам Мак-Дугалл, только для определенных физиологических функций, таких, как зрение и слух, было найдено соотношение с отдельными частями мозга. Эти области коры головного мозга действуют как специализированные пульты для отдельных входящих и исходящих нервных процессов. Но они работают не изолированно, особенно когда — как это бывает по большей части — зрение, слух или другая функция связаны с мышлением и находятся в сотрудничестве с ним. Ограниченные возможности установления соотношения между различными частями головного мозга и различными функциями сознания едва ли оправдывают Мак-Дугалла и Бергсона (который также аргументирует подобным образом), когда они высказывают притязание, что сознание может обойтись без мозга как целого. Оговорка, сделанная здесь, очевидно, вполне естественна в связи со структурой коры головного мозга и механизма мышления.
Весьма уместно упомянуть при освещении данного вопроса о том, что профессор Кеннон называет “запасом прочности” тела. Кеннон находит, в согласии с другими физиологами, что наши тела построены не на принципе скаредной экономии, но на основе великодушного сверхизобилия, что и должно обезопасить его от всевозможных случайностей. Активных тканей в большинстве органов человеческого тела по количеству значительно больше, чем необходимо для нормального функционирования этих органов. В некоторых случаях излишек превышает в пять, десять или даже пятнадцать раз действительную потребность. Многие человеческие органы, например почки, являются парными, и в таких случаях тело часто сохраняет сравнительно высокую способность к деятельности даже в случае, если работает только один из парных органов.
В мозгу, как и в других органах тела, имеется большой запас прочности. И это помогает объяснить, почему различные части мозга могут навсегда выйти из строя, а в то же время психическая деятельность и контроль над телом не оказываются навсегда нарушенными. Однако имеются некоторые необходимые части мозга, разрушение которых неизбежно влечет за собой смерть. В своем будящем мысль очерке “Энергия человека” (“The Energies of Men”) Уильям Джеме, показывая, какими громадными резервными потенциалами обладают люди, наглядно и весьма убедительно поддерживает принцип доктора Кенкона.
Тот факт, что функция разрушенной части мозга может иногда выполняться другой частью, больше свидетельствует о замечательной гибкости и резервных потенциалах коры головного мозга, чем о присутствии сверхъестественной души. И не существует никакой причины, вследствие которой воспитать небольшой участок коры, чтобы он мог принять на себя новую ответственность, было бы легче этой сверхъестественной душе, чем естественному комплексу тело — личность с его бесконечно усложненным мозгом и нервной системой и его беспримерными силами, известными и неизвестными, сознательными и бессознательными. Точно таким же образом громадная сложность и гибкость мозга и тела, превосходно функционирующих вместе, как единое целое, позволяют дать вполне удовлетворительный ответ на следующее положение, высказанное Мак-Дугаллом: “Факт психической индивидуальности... не может быть понят... без постулиро-вания некоторой основы единства, не являющейся мозгом или материальным организмом” (McDougall W. Body and Mind. Macmillan, 1911, p. 356).
Мак-Дугалл также говорит нам, что если будет отвергнута дуалистическая точка зрения, одной из форм которой является его анимизм, то “вера в любую форму жизни после смерти тела будет по-прежнему быстро клониться к упадку среди всех цивилизованных народов, и еще до того, как сменится много поколений, число ее сторонников окажется ничтожным”. “В высшей степени вероятно, что исчезновение этого верования будет катастрофическим для нашей цивилизации. По-видимому, каждая энергичная нация обладала таким верованием, и потеря его во многих случаях сопровождалась упадком национальной энергии” (Ibid., p. XII..). Это спорное положение весьма откровенным образом ставит вопрос о том, до какой степени защитники дуалистической психологии действуют, сознательно или бессознательно, под влиянием желания спасти для человека веру в бессмертие. И это ведет к дополнительному вопросу, упомянутому в первой главе,— вопросу о том, до какой степени создание великих метафизических дуалистических систем, которые обычно ассоциируются с дуалистической психологией, вызывается той же мотивировкой.
Наука дает возможность ясно понять, почему в ходе истории так часто выдвигались дуалистические теории. Дело в том, что научный анализ при характеристике человеческого организма устанавливает целый ряд серьезных разграничении между различными функциями и частями тела. В конце концов, дыхание — это не то же самое, что пищеварение; далее, человек не может, скажем, есть идеи. Более того, существуют определенные естественные деления в самом человеческом мозгу. С одной стороны, есть кора головного мозга — тонкий внешний слой серого вещества, который осуществляет мышление, а также функцию координации. С другой стороны, имеются таламус, мозжечок и мозговой ствол, которые вместе составляют нижнюю половину головного мозга, функционирующую в значительной степени как вместилище эмоций и управляющую автоматическими процессами, такими, как дыхание и кровообращение.
Эта нижняя половина мозга, которая в ходе эволюционного процесса появилась первой, часто вступает в конфликт с верхней половиной, известной как большие полушария головного мозга. Современные психологи и психоаналитики приписывают причину значительной части неврозов, столь характерных для цивилизованной жизни, отсутствию координации между этими двумя главными частями головного мозга — тому, что подсознание, или бессознательное, действует наперекор сознанию. Этот целиком естественный дуализм в мозгу, о котором мы говорим, лежит в основе многочисленных аргументов, обосновывающих наличие сверхъестественного дуализма. С точки зрения последнего функционирование коры головного мозга объясняется деятельностью сверхфизической души. Необходимо иметь в виду, что, какие бы различия мы ни проводили внутри человеческого мозга или тела, это всегда различия внутри того же самого естественного тела, и, какие бы различия мы ни находили между человеком и другими вещами, одушевленными или неодушевленными, это всегда различия внутри одного и того же царства природы.
Дуалистов, далее, вводит в заблуждение их неправильное толкование глубокого различия между мышлением как процессом и любым другим процессом в человеке или в природе. Способность к рассуждению так высоко подняла человека над всем другим в мире, что дуалисты, свидетельствуя свое почтение к ней, поднимают ее до уровня сверхчеловеческого и сверхъестественного. Монистическая психология, признавая, что человеческая психика представляет собой единственное в своем роде явление, считает, что человеческое мышление столь же естественно, как хождение или дыхание, что оно неразрывно связано с функционированием головного мозга и что идеи не существуют независимо в неком отдельном царстве, но возникают и обладают действительностью только тогда, когда сложный живой организм, такой, как человек, находится во взаимодействии с окружающей средой и интеллектуально активен. Когда идеи, которым присущи нематериальные значения, выражающие отношения между вещами и событиями, встречаются в человеческом мышлении, они всегда выступают в качестве функций или спутников определенных типов действий в коре совершенно материального головного мозга.
Объективность и вместе с тем нематериальность идей в значительной степени содействовали тому, что философы с дуалистическими склонностями создали царство идей, или духа, отдельное от природы и стоящее над нею. Монистическая и натуралистическая позиция состоит в том, что идеи, простые или сложные, пустые или благородные, истинные и неистинные, не существуют отдельно от природы, но являются частью ее.
Важно отметить, что дуалистическая психология сама по себе не гарантирует удовлетворительного бессмертия. Некоторые ее представители полагают, что душа осуществляет наше мышление и представляет собой нашу личность, но она может полностью улетучиться, когда она перестает быть связанной с телом. Или, как указывал сам Бергсон, эта душа, индивидуализированная с помощью конкретных материальных тел, может вернуться в обширный безличный океан сознания, где личное бессмертие не будет иметь значения и места. Или же она может вернуться в ум бога, но не иметь в нем отдельного и индивидуального самоосознанного существования. Поэт Шелли изысканно выразил подобные возможности в своих знаменитых строках:

Жизнь, словно купол разноцветных стекол,
Пятнает белоснежность Вечных лет.
Однако большинство тех, кто примыкает к дуализму, верит и в существование личности после смерти. Интересно проанализировать различные методы, с помощью которых дуалисты освещают такие несомненные научные факты, о которых я говорил в начале этой главы. Эти факты заставляют большую часть дуалистов признать, что душа каким-то образом пользуется телесным организмом, манипулирует им и выражает себя через него. Раньше или позже они вынуждены бывают занять позицию, подобную позиции, высказанной Уильямом Джемсом в его лекции “О человеческом бессмертии”, где он явно преследовал цель придать существованию души после смерти доступный пониманию характер. Джемс, принимая общее положение о соотношении мышления с деятельностью головного мозга и общее положение, согласно которому мышление есть функция головного мозга, заявляет далее, что эту функцию можно рассматривать скорее как передаточную, чем как производительную.
Пар есть производительная функция чайника, свет — электрического тока, потому что чайник и ток действительно вызывают такие действия. Однако цветное стекло, призма или преломляющая линза имеют только передаточную функцию по отношению к свету, который проходит через них, поскольку не они сами создают лучи. То же самое можно сказать об органе, который превращает уже существующую мелодию в звучащую музыку. Подобным же образом человеческое тело может действовать в качестве передаточного аппарата для сверхъестественной души, которая проявляет себя в тонах и цветах, приспособленных к земному существованию. В той или иной форме все имморталисты, которые основываются на дуализме, должны прийти к теории, по существу очень близкой к только что изложенной, хотя они могут расходиться с Джемсом по вопросу о степени связи между мозгом и мышлением.
Как бы современны ни были термины, в которых формулируется такая теория, она не может преодолеть некоторых коренных трудностей, которые всегда характеризовали дуалистическую психологию. Во-первых, невозможно понять, как нематериальная душа может действовать на материальное тело и контролировать его. В XVII столетии эту проблему пытался решить Декарт, который приписывал душе, бывшей для него особой нематериальной и духовной субстанцией, определенное пространственное местоположение в шишковидной железе (гипофизе), находящейся в головном мозгу человека. Из этого командного пункта она будто бы была в состоянии менять направление животных духов и таким образом заставлять тело действовать в том или ином направлении. Но критики быстро указали, что если душа в одной точке физически касается тела и влияет на него, то в этой точке она должна иметь протяженность и быть материальной. Как и можно ожидать в мире, где, по-видимому, только физическая вещь может воздействовать на физическую вещь, в данном случае сама душа становится телесной. Тем самым у нас в руках оказывается приобретение сомнительного свойства — материальная душа, подобная душе древних, которые думали, что она представляет собой невидимый и очень тонкий воздух, дыхание, огонь или пневму. Конечно, те немногие дуалисты, которые откровенно считают душу формой материи или физической энергии, избегают основного острия критики, содержащейся в данном разделе. Но в их позиции совершенно несомненно содержится масса непонятных моментов.
Однако если уж быть дуалистом, то, может быть, умнее было бы быть материалистическим дуалистом. Ибо если мы зададим вопрос, где находится душа в любой данный момент, мы должны будем признать, что она находится там, где тело. Когда пароход перевозит наше тело через океан, когда поезд перевозит его через континент, когда самолет летит с ним в облака, наша душа неизменно сопровождает его. Если человека похищают и увозят против его воли в отдаленное место, его душа не может остаться на месте с его друзьями и семьей, разве только в метафорическом смысле. И как бы далеко мы ни путешествовали в наших сновидениях, как бы высоко мы ни взлетали в нашем воображении, мы очень хорошо знаем, что все это сновидения и воображение конкретного “я”, привязанного к конкретному телу, расположенному в определенном месте. Большинство из нас имеет безошибочное чувство, основанное на здравом смысле, что наше “я”, каким-то образом содержится где-то внутри нашего тела. Во всяком случае, является ли все тело или особая его часть местонахождением души, душа имеет пространственное местоположение: она весьма решительным образом находится там, где находится тело. Но ведь абсурдно, что нематериальная и отделимая от тела душа имеет материальное и пространственное местоположение.
С неразрешимой загадкой, относящейся к тому, как нематериальное может быть связано и сотрудничает с материальным, родствен вопрос относительно того, как бессмертное может быть соединено со смертным, как душа, по природе неумирающая, может быть соединена с телом, которое по природе, несомненно, смертно.
Вечное ведь сочетать со смертным и думать, что вместе Чувствовать могут они и что действия их обоюдны, —
Это безумье и вздор. Что представить себе мы раздельной
Можем и что меж собой различней и более розно,
Если не смертное все по сравненью с бессмертным и вечным,
При сочетаньи в одно для отпора неистовым бурям?
Даже если будто бы бессмертная душа может каким-то образом войти в тело и достигнуть контроля над ним, не будет ли она неизбежно, благодаря тесной связи с телесным и с превратностями временного существования на земле, заражена смертностью? Именно такие соображения, несомненно, заставили Сантаяну написать свою эпи грамму: “Тот факт, что мы родились,— это плохое предзнаменование для бессмертия”(Santaуana G. Reason in Religion, p. 240).
Но самая большая неприятность для дуалистических концепций возникает, когда их сторонники, принимая живого человека таким, какой он есть, делают попытки провести различие между теми характерными чертами, которые относятся к душе, и теми, которые относятся к телу;
теми, которые переживут смерть, и теми, которые не переживут. Попытка раз делить подобным образом эмоциональные и интеллектуальные способности наталкивается на непреодолимые препятствия. Например, серьезное повреждение головы может превратить обычно веселого и дружелюбного человека в мрачного и сурового субъекта, подверженного внезапным приступам мании человекоубийства. Если мозг и тело являются просто орудиями души, то мы должны сказать в данном случае, что эта личность фактически по-прежнему полна доброты и радости, но что, к несчастью, эти чувства могут выражаться только в мрачных взглядах, в брюзгливых жалобах и в злобных нападениях с палкой и столовым ножом в руках на людей. Если исходить из этой точки зрения, вполне возможно также, что наши лучшие друзья, которые всегда выказывали величайшую любовь и уважение к нам, на деле кипят к нам ненавистью и злобой и только какая-то зацепка в мозгу мешает им выразить это отношение в словах или делах.
Предположим теперь, что человек стал определенно сумасшедшим, что он убежден, будто он Наполеон, что он отдает военные распоряжения всем встречным и требует от них приветствия. Должны ли мы говорить, что его подлинная личность все еще является нормальной, и что его душа все еще думает ясно и здраво, и что, как только он избавится от своего тела с помощью смерти, он очнется и поймет опять, что он Джон Смит? Можем ли мы принять трогательный оптимизм мистера Слабоумного из книги Беньяна “Путь паломника”, который, собираясь покинуть это земное существование, заявляет: “Что касается моего слабого рассудка, который я оставлю позади, в нем я не буду нуждаться в том месте, куда я иду”?
Дуалистический защитник бессмертия, конечно, считает вместе с Беньяном, что сумасшедшие или слабоумные
не останутся такими в потустороннем существовании. С другой стороны, имморталист обычно считает, что другие люди, например великие гении, которые значительно поднялись над средним человеческим интеллектом, возьмут с собой в будущее существование весь свой гений. Иными словами, если интеллектуальные способности человека намного выше нормы, дуалист приписывает заслугу полностью его бессмертной душе, но если они окажутся намного ниже нормы, тогда он вменяет это в вину телу и говорит, что указанные психические дефекты исчезнут со смертью. Или же, если он доходит до признания того, что тело может постоянно воздействовать на психику, он скажет, что длительный характер имеют только хорошие результаты воздействия тела, а не плохие.
С другой стороны, когда речь заходит об эмоциях, дуалист вполне может осудить бедную душу за естественные желания и потребности тела. В религиозных кругах это осуждение особенно часто распространялось на потребности, связанные с половым вопросом, и вело к самым неблагоприятным и нездоровым запретам. Некоторые дуалисты пытались разрешить вопрос об эмоциях путем разграничения чувств, порожденных в душе телом, и чувств, которые принадлежат душе, как таковой, и поэтому переживут смерть. Однако такое произвольное деление, видимо, не покоится на сколько-нибудь прочном рабочем принципе, и если подвергнуть его серьезному испытанию, то ясно, что оно приведет к невероятной путанице.
Возьмем в качестве дальнейшей проверки правильности этой передаточной теории, например, человека, который рожден неизлечимо слепым. Разумно ли предположить, что в таком случае душа, которая пользуется телом как своим орудием, все еще обладает возможностью видеть и что она внезапно станет все превосходно видеть, когда освободится от своих земных ограничений? А если человек еще и глухонемой, а не только слепой, то будет ли эта будто бы реальная личность, которая всегда таинственно скрывается за телесным экраном, сразу же слышать и говорить в замогильном царстве? В этой связи мы должны поставить вопрос, почему, если душа переносит в будущую жизнь преимущества и опыт, приобретенные от хорошо действующих и здоровых органов чувств, она не перенесет туда также недостатки и несовершенство больных органов? И здесь мы опять не можем допустить, что дуалист и сохранил свой пирог и съел его. Нужно признать, что для обычного здравого смысла кажется непонятным, что, когда человек слепнет или глохнет, он каким-то образом может продолжать видеть духовным оком и слышать духовным слухом в некотором сверхъестественном царстве. Мы оплакиваем печальную слепоту и глухоту человека, но видим, что тут уж ничего не поделаешь. Но когда чувства не утрачиваются по отдельности и постепенно из-за болезни или несчастного случая, а все сразу уничтожаются смертью, дуалистический имморта-лист велит нам верить, что они сохранятся в некотором другом состоянии нетронутыми, если не улучшенными.
Явление расщепленной личности дает еще одну хорошую проверку правильности передаточной гипотезы. Общеизвестно, что человеческая индивидуальность никогда не функционирует как полное и совершенное единство. Мы все представляем собой более или менее расщепленные личности, мы редко целиком последовательны в наших позициях и действиях и постоянно оказываемся ниже наших же собственных идеалов и стремлений. Так, мы говорим — ив какой-то мере справедливо — о нашем “лучшем” я и “худшем” я. Когда недостаток целостности становится достаточно серьезным, происходит то, что называют расщеплением личности,— явление, при котором часть духовной жизни существует независимо от всей остальной духовной жизни. Мы ощущаем нечто похожее на это явление во время приступов рассеянности, во время сновидений и во время мечтательного состояния. Однако это явление может зайти так далеко, что с одним телесным организмом кажутся связанными два или больше отдельных “я”. В своей знаменитой книге “Дорис — случай множественной личности” доктор Уолтер Ф. Принс рассказал, что одна женщина обладала не менее чем пятью различными личностями, которым он дал имена Подлинной Дорис, Маргарет, Больной Дорис, Спящей Маргарет и Спящей Подлинной Дорис, причем каждая из них имела свое собственное характерное поведение и сознание. В свете таких явлений обретает новое значение замечательный рассказ Роберта Льюиса Стивенсона “Доктор Джекилл и мистер Хайд”.
Но дуалистическая передаточная теория вовсе не может нам помочь объяснить подобные случаи. Ибо, согласно этой теории, в данном случае или “реальная” личность расщепилась на несколько частей, разрушая таким образом единство и простоту, которыми эта гипотеза больше всего хвасталась, или же расщепление личности происходит по вине материальной мозговой ткани, а неприкосновенная реальная личность остается где-то на заднем фоне, причем имеется гарантия, что она получит полную целостность выражения в потусторонней жизни. Принимая эту последнюю гипотезу, дуалист, по-видимому, снова передергивает. Когда личность функционирует как целостность, он приписывает ее единство сверхъестественной душе (о чем свидетельствуют высказывания Мак-Дугалла), но когда налицо серьезная диссоциация, он отпускает душе всю вину и приписывает последнюю целиком мозгу и телу. В случаях крайнего и долгого расщепления личности мы должны также задать дуалисту вопрос, какая именно личность в момент смерти идет к вечному блаженству. При монистической психологии такие осложнения вообще не возникают. Случай расщепления может иметь главным образом физический характер, главным образом психический характер, или он может быть смесью того и другого. Все личности равным образом реальны, хотя одна может быть преобладающей. И реальность личности, как только она станет единой, состоит не в том, что она остается нормальной в условиях, когда мозг ненормален, но в том, что она временно или постоянно разделилась на несколько частей, причем каждая часть связана с одним и тем же телесным организмом.
Эти различные методы проверки правильности данной гипотезы — вовсе не надуманные (для легкости опровержения) случаи; они ясно показывают, в какой безнадежно запутанный лабиринт заводит нас дуалистическая передаточная теория. Слабость этой теории проявляется даже в тех самых аналогиях, которыми она пользуется для того, чтобы быть понятной. Если человеческое тело соответствует цветному стеклу или церковному органу, тогда живая личность соответствует цветному свету, который является результатом стекла, или же она соответствует музыке, которая является результатом органа. Но если свет вообще будет продолжать существовать без цветного стекла, а мелодия — вообще без органа, то конкретные красные, желтые или синие лучи, которые получаются благодаря прохождению света через стекло, и конкретные звуки и музыка, которые получаются на органе, конечно, не будут существовать, если стекло и орган будут уничтожены. Но ведь именно эти конкретные лучи и эта конкретная музыка соответствуют конкретной личности, ко торая, как предполагается, бессмертна. И если мы будем строго придерживаться этой аналогии, то уничтожение тела точно так же означает конец индивидуальной личности, как разрушение цветного стекла и органа влечет за собой конец индивидуальных лучей света и музыкальных нот, которые прежде передавались через них. Разумеется, цветной свет и органная музыка снова возникнут, если появится новое стекло или новый орган, то же самое будет и с личностью, если появится новое тело. Но если новая линза или другой орган фактически дадут такой же самый эффект, как и прежние, то новое или отличное от прежнего тело, как мы знаем, приведет к появлению совершенно отличной и неповторимо индивидуальной личности.
В других излюбленных аналогиях душа и тело сравниваются с музыкой и со скрипкой, которая может быть сломана, или с музыкой и приемником, который может быть выключен. “Посмотрите на свой радиоприемник,— серьезно говорит нам один из проповедников.— Может быть, в нем вы найдете ключ к тайне жизни и смерти”. Все такие аналогии, по моему мнению, идут по неправильному пути и оказываются поверхностными при мало-мальски серьезном подходе. Действительно, если они что-либо доказывают, то скорее смертность, чем бессмертие личности. Ведь фактически эти музыкальные аналогии определяют душу как согласование или гармонию определенных материальных условий. И, как очень давно сказал Симмий в “Федоне” Платона: “Тело наше как будто натянуто и держится теплотою и холодом, сухостию и влажностию; а душа наша есть смешение и гармония этих начал, зависящая от хорошего и мерного соединения их между собою. Если же душа есть гармония, то явно, что с непомерным ослаблением нашего тела (подобно лире) или с его напряжением от болезней и прочих зол она, несмотря на свою божественность, должна почти уничтожиться, подобно тому как уничтожаются и другие гармонии, например в звуках и во всех произведениях художников, между тем как остатки каждого тела могут сохраниться долгое время, пока не сгорят и не сгниют”.
Таким образом, более пристальное рассмотрение дуалистической позиции только укрепляет ту монистическую точку зрения, распространению которой уже способствовали положительные факты, установленные современной наукой. Чем энергичнее дуалистическая психология пытается найти выход из очевидных трудностей, внутренне присущих ей, тем больше новых и, по-видимому, неразрешимых проблем она поднимает. Монистическая же психология, гораздо более простая и естественная, хотя она не претендует на то, что в своем настоящем виде она способна со всеми подробностями объяснить все действия комплекса тело — личность, в целом ясно и удовлетворительно объясняет деятельность сложного человеческого организма. Она не впадает в какие-либо неразрешимые дилеммы и не создает их. Выводы монистической концепции являются очень общими и далеко идущими и касаются многих различных областей человеческого знания и труда. Они весьма решительно подрывают почву под традиционной эсхатологией и дают по меньшей мере много оснований верить учению о смертности человека.


Выводы для вопроса о бессмертии
Так как у нас нет соответствующего слова для обозначения интегрированного единства “личность—тело” или “психика—тело”, нам трудно обозначить это единство. Если бы мы стали употреблять просто выражение “человек”, то мало кто понял бы, что мы говорим о живом единстве психики — личности — тела. “Следовательно,— как говорит профессор Джон Дьюи,— когда мы рассматриваем этот вопрос, когда 1бъ1 говорим об отношениях между психикой и телом и пытаемся установить их единство в поведении человека, мы все же говорим о теле и психике и, таким образом, бессознательно узакониваем то самое деление, которое мы стремимся отрицать” (Dewеу J. Philosophy and Civilization. Minton Balch, 1931, p. 302). Мы все еще пользуемся словесными навыками, разработанными исходя из предположений, что психика и тело являются двумя различными вещами и что одна из них, психика, каким-то образом находится внутри другой. Во всей книге, и в частности в этой главе, я вынужден пользоваться, за отсутствием лучшей терминологии, этими самыми словесными навыками. Чтобы здесь не возникло никакого недоразумения, я хочу еще раз процитировать Джона Дьюи, который блестяще резюмирует то, что я пытался выразить.
“Когда мы становимся на точку зрения действия,— пишет он,— мы все еще можем относиться к некоторым функциям как главным образом физическим, а к другим — как главным образом психическим. Так, мы говорим, например, о пищеварении, размножении и передвижении в пространстве как о функциях явно физических, в то время как мышление, желание, надежда, любовь, страх являются несомненно функциями психическими.
Если мы проведем между ними резкую разграничительную линию, отведя одну часть исключительно для тела, а другую — исключительно для психики, мы сразу придем в противоречие с некоторыми неоспоримыми фактами. Существо, которое ест и переваривает пищу,— это то же существо, которое одновременно с этим печалится и радуется; общеизвестно, что человек ест и переваривает пищу по-одному и с одним результатом, когда он весел, и по-другому и с иным результатом — когда печален.
Принятие пищи также является социальным действием, и эмоциональное настроение праздничного стола входит в будто бы чисто физическую функцию пищеварения. Принятие в пищу хлеба и употребление вина, действительно, настолько срослись с психическими позициями множества людей, что приняли сакраментальный духовный аспект. Нет необходимости продолжать эту линию рассуждений и распространять ее на другие функции, которые иногда называются исключительно физическими. Случай принятия и усвоения пищи — типичный.
Это такое действие, при котором употребляемые средства носят физический характер, в то время как качество этого действия, определяемое его последствиями, является также и психическим. Беда в том, что мы не подходим к этому действию в его единстве, а рассматриваем множество имеющих к нему отношение фактов только как свидетельство влияния психики на тело и тела на психику, исходя, таким образом, из представления об их независимости и отдельности и узаконивая это представление, даже когда мы говорим об их связи. Но факты свидетельствуют не о наличии влияния, проходящего через две отдельные вещи и между ними, а о поведении столь целостном, что будет искусственным разделять его на две вещи” (Dewey J. Philosophy and Civilization, p. 303. 116).
Может быть, подлинная трудность заключается в необходимости выражаться, прибегая к помощи абстракций. Термины “психика” и “личность” являются абстракциями,
которые мы употребляем, подобно терминам “пищеварение” и “дыхание”, для обозначения некоторой деятельности человеческих существ. К несчастью, наши языковые навыки создают опасно легкую возможность отделить такие абстракции от первоначальных функций, вызвавших эти абстракции к жизни, и затем оперировать с ними, как если бы они были каким-то образом независимыми и самодовлеющими. Психика, подобно пищеварению и дыханию, является не отдельным агентом или вещью в себе, а особым типом действия, деятельности части человеческого существа. “Мысль” всегда означает мышление, “рассудок” — рассуждение.
Что пищеварение и дыхание представляют собой в первую очередь функции соответственно желудка и легких, это настолько очевидно, что любому показалось бы абсурдным вообразить, будто эти функции осуществляются без этих органов. Но поскольку полная функциональная зависимость личности и психики от тела и мозга менее общеизвестна и менее общепризнана, нам не кажется столь же неразумным говорить о них, как если бы они существовали без их необходимой физической основы. Однако если бы люди с такой же страстью хотели бессмертия для своего пищеварения и дыхания, как они хотят бессмертия своей личности и психики, они, может быть, с одинаковой легкостью забыли бы первоначальную связанность пищеварения и дыхания с желудком и легкими.
Теперь, когда я сделал это предостережение против возможных недоразумений в отношении терминологии, будет вполне уместно заявить, что данные, которые я подверг обзору, безошибочно свидетельствуют о том факте, что человек есть единое целое “психика — тело” или “личность — тело”, интегрированное столь тесно и полно, что разделение его на две отдельные и более или менее независимые части становится непозволительным и непонятным. Иными словами, современная наука убедительно поддерживает основной принцип монистической психологии. Может быть, ни одна наука в отдельности не провозглашает этот вывод; но науки, занимающиеся человеком, взятые вместе, как целое, несомненно, создают непреодолимую презумпцию в пользу этого взгляда. Их выводы каждый раз неумолимо ведут к положению, что психика, или личность, есть функция тела и что эта функция является, если мы примем во внимание различие, проводимое Уильямом Джемсом, производительной, а не чисто передаточной.
Итак, функция означает прежде всего характерную деятельность какой-либо поддающейся различению сущности. Но этот термин имеет и дополнительное значение — значение, которое приобрело чрезвычайную важность в методологии современной науки. Когда одна вещь так связана с другой, что изменяется в каком-то определенном направлении вместе с этой другой вещью, то и та и другая вещи могут быть названы функциями друг друга. В отношении между личностью и телом последнее кажется первичной и более постоянной сущностью независимо от того, будем ли мы касаться процесса эволюции, развития человека от зачатия до зрелости или повседневного человеческого существования, в котором личность, или психика, на значительный период засыпает или оказывается бессознательной, в то время как тело живет и является столь же реальным, как всегда. В соответствии с этим существует обычай рассматривать тело как первичное и называть личность его функцией, а не наоборот.
Я установил эту функциональную связь четырьмя главными способами, показав, во-первых, что в эволюционном процессе возможности и подвижность живых организмов возрастают вместе с развитием и усложнением их тел вообще и их центральной нервной системы в частности, во-вторых, что гены или другие факторы, содержащиеся в зародышевых клетках родителей, определяют присущие индивидууму физические черты и духовные способности, в-третьих, что в течение существования человека от детства до юности и от взрослого состояния до старости психика и личность всегда растут и изменяются в связи с влияниями среды, по мере того как растет и изменяется тело, и, в-четвертых, что конкретные изменения в физической структуре и состоянии тела, особенно изменения в головном мозге и коре головного мозга, вызывают конкретные изменения в психической и эмоциональной жизни человека, и, наоборот, конкретные изменения его психической и эмоциональной жизни приводят к конкретным изменениям в его телесном состоянии. Таким образом, в общем было доказано, что между личностью и телом существует такая тесная и далеко идущая функциональная связь, что мы едва ли можем представить их себе иначе, чем в виде неразрывного единства. Между ними и не может существовать какого-либо разрыва;
они находятся в состоянии тесного и нерасторжимого брачного союза, на счастье или на горе, пока их не оторвет друг от друга смерть, уничтожив и того и другого.
Другое методологическое орудие науки, имеющее первостепенное значение для рассматриваемого вопроса,— это закон бережливости, или экономии, гипотез. Этот закон требует, чтобы любое научное объяснение основывалось на наименьшем возможном числе предположений, необходимых для того, чтобы с помощью этого объяснения можно было соответствующим образом осмыслить все имеющиеся факты. Этот основной принцип был впервые сформулирован в XIV столетии английским философом Уильямом Оккамом в следующих словах: “Сущности (которые служат для объяснения) не должны умножаться сверх нужды”. Этот фундаментальный закон экономии служит отрицательным выражением научного правила, согласно которому каждая гипотеза, прежде чем она может быть принята, должна удовлетворять требованиям, предъявляемым к утвердительным эмпирическим доказательствам. Принцип простоты гипотезы не отвергает той истины, что природа часто действует самым сложным образом; в соответствии с ним ни при каких обстоятельствах не следует пренебрегать наблюдаемыми фактами такой сложности, какие, например, имеют место в организации и функционировании человеческого тела. Этот закон означает только, что для объяснения данного положения мы не должны прибегать к гипотезам, в которых нет нужды, независимо от того, является ли эта новая гипотеза сравнительно простой или сравнительно сложной.
Например, поскольку Коперник не имел никаких новых фактов, с помощью которых он мог бы подтвердить свою гелиоцентрическую гипотезу, первоначальное преимущество его теории, что Земля вращается вокруг Солнца, над теорией Птолемея, гласившей, что Солнце и другие небесные тела движутся вокруг Земли, состояло в том, что он уменьшил число отдельных предположений с семидесяти девяти до тридцати четырех. Со стороны Коперника это было правильным использованием закона экономии. Позже Ньютон намного продвинулся вперед по сравнению с ним, объяснив движения Земли и небесных тел с помощью одного закона всемирного тяготения. Но даже и сегодня, хотя в нашем распоряжении имеется больше астрономических фактов, их можно приспособить к птолемеевской схеме, постулирующей наличие неподвижной Земли в центре вселенной, если мы добавим достаточное количество новых предположений.
Другой хороший пример, подчеркивающий значение закона экономии, касается спора Галилея по поводу гор, которые он открыл на Луне. Один из противников Галилея пытался его опровергнуть, заявив, что кажущиеся долины на Луне наполнены невидимым кристаллическим веществом. Галилей ответил, что если бы дело обстояло так, то было бы вероятно, что на Луне имеются горы из того же самого невидимого вещества по крайней мере в десять раз выше тех, которые он наблюдал! Причина, вследствие которой ответ Галилея столь эффективен, заключается в подчеркивании им того обстоятельства, что если уж мы начнем нарушать закон экономии, как сделал его критик, то тем самым откроем самый широкий путь для бесчисленных смешных гипотез и невозможных измышлений (Если мы хотим найти пример подобной гипотезы в XX столетии, то можем обратиться к гипотезе, согласно которой цветы растут незаметно потому, что в ночное время их росту помогают феи. Это положение поддерживается сэром Артуром Конан Дойлом, который в последние годы жизни стал спиритом. В своей книге “Появление фей” (The coming of the Fairies. Toronto, 1922) он приводит так называемые фотографии фей, занимающихся своим делом. Я, разумеется, восхищаюсь рассказами сэра Артура о Шерлоке Холмсе, но полагаю, что его рассказ о феях принадлежит целиком царству воображения).
Особое значение закона экономии для спора между приверженцами монистической и дуалистической психологии состоит в том, что он делает дуалистическую теорию явно излишней. Он устраняет дуализм, делая его ненужным. Этот закон в соединении с той альтернативой, которую дает монизм, низводит представление об отдельной и независимой сверхъестественной душе до уровня ненужной и нежелательной гипотезы. Раньше я в общих чертах уже характеризовал чрезвычайную сложность человеческого тела, его постепенную эволюцию в течение сотен миллионов лет и бесконечную сложность структуры, лежащей в основе интеллектуальной и эмоциональной деятельности людей. В связи с этими фактами, несомненно, не будет опрометчиво утверждать, что у нас нет нужды ни в какой сверхъестественной душе для объяснения великих и разнообразных достижений, способностей и возможностей человека, о которых в каждом веке и во всех поясах земли свидетельствовала история, ибо личность, которой обычно воздают хвалу за все эти достижения, поистине едва ли более замечательна, чем тело, являющееся ее основой.
Но именно воскресения, этого феноменального и в то же время совершенно естественного тела, развившегося в течение бесчисленных веков,— воскресения в одно мгновение после полного распада и уничтожения или же адекватной замены его в потустороннем мире каким-то туманным духовным или эфирным телом, таинственно появляющимся из лазури без всяких объяснений и без всякой истории,— именно этого как раз и ожидают имморталисты. Некоторые из наших богословов имеют даже смелость призывать науку в поддержку этих экстравагантных домыслов. Профессор Эдинбургского университета Джон Байи пишет: “Разве биохимики не говорят нам, что даже в нынешней жизни происходит почти полное обновление наших телесных тканей за каждый семилетний период, так что между телом, которым я обладаю теперь, и телом, которым обладал семь лет назад, нет материального тождества, а есть только тождество формальное? Превращение тела при небесном его перевоплощении будет, без сомнения, еще более радикальным” (Вaillie J. And the Life Everlasting, p. 303).
“Радикальный” в этой связи действительно довольно мягкое слово. Как будто может быть какое-либо закономерное сравнение между естественным процессом преемственности и постепенности, который вызывает изменения в человеческом организме, и сверхъестественной операцией, необходимой для того, чтобы после резкого и полного перелома, известного под названием смерти, создать из распадающегося тела целое и здоровое потустороннее тело с неограниченными возможностями. Маленький экскурс доктора Байли в науку можно сравнить с другим биологическим доказательством бессмертия, которое основывается на примере гусениц, становящихся бабочками; по поводу этого доказательства Вольтер говорил, что оно не более весомо, чем крылья насекомых, от которых оно было заимствовано.
Применяя, далее, закон экономии к конкретной функции мышления, мы замечаем, что сложность коры головного мозга наряду со сложной структурой остальной части нервной системы и механизма речи делает совершенно ненужным любое объяснение мышления и сознания с иной точки зрения, кроме натуралистической. Если какой-то вид сверхъестественной души или духа занимается вместо нас нашим мышлением, тогда почему в течение бесчисленных веков развился организм, столь хорошо приспо собленный для этой цели, как человеческий мозг? Если мозг вместе с остальным телом является лишь органом потусторонней души, тогда эта душа сама должна обладать громадной сложностью, для того чтобы управлять бесконечно сложным комплексом мозг — тело. Но что могло бы быть более расточительным и противным закону экономии, чем дублирование естественной сложности мозга—тела в сверхъестественном плане?
Нет достаточного основания для того, чтобы заставлять две отдельные и отличные друг от друга сущности делать работу, которую может выполнить одна из них. И если бы бог действительно стоял за сценой, руководя процессом эволюции, разве он не действовал бы на основе этого принципа? Ибо, как остроумно заметил английский философ Джон Локк, “нам ненамного труднее понять, что бог может, если захочет, придать материи способность мышления, чем понять, что он придаст ей другую субстанцию вместе со способностью мышления”. Необычайное состоит в том, что вообще должно быть мышление, а не в том, что орудием этого мышления должно быть материальное тело.
Возникает также вопрос: если высокоразвитая деятельность мышления не есть функция мозга, тогда какова его функция? И поскольку обычное функционирование мозга, во время ли сосредоточенного мышления или в других условиях, нуждается в физической энергии и потребляет ее и во время этого функционирования даже испускаются электрические разряды, разумно ли предположить, что нечто совершенно иное, а не мозг выполняет всю эту работу или большую часть ее? В период, предшествовавший рождению науки, для объяснения деятельности сил природы все последние обычно наделялись сверхъестественными качествами; сами по себе деревья не могли расти, реки — течь, бури — бушевать. За этими вполне естественными явлениями люди видели души, anima, и индивидуальных богов в качестве движущих начал. В те времена метафизические души приписывались и печени и сердцу; считалось, что болезни, особенно сумасшествие и истерия, вызываются дьяволами или демонами, входящими в человеческое тело.
Более современный обычай по данному вопросу заключается в придании мозгу некой потусторонней души и утверждении, что эта сущность, появляющаяся подобно дьяволам и демонам из таинственного царства, расположенного по ту сторону времени и пространства, есть агент мышления. Никто и не подумал бы заявить, что нужна специальная желудочная душа для того, чтобы объяснить ведущую роль, которую играет желудок в пищеварении, причем миллионы его клеток проявляют объединенную мудрость, с которой не может сравниться мудрость ни одного научного совета химиков; или что нужна специальная душа легких или душа сердца для объяснения соответственно процессов дыхания и процессов кровообращения. И, по всей вероятности, немногим более разумно будет постулировать мозговую душу наряду с мозгом для объяснения необычайных способностей мышления, присущих людям. Действительно, было бы удивительно, если бы, в то время как любой другой орган тела выполняет присущие ему функции без помощи и поддержки со стороны какого-нибудь сверхъестественного источника, мозг, самый замечательный и сложный орган из всех, должен был бы активизироваться при помощи чуждого духа из таинственного потустороннего мира.
Если мы рассмотрим законы наследственности и эмбриологического развития, то придем к таким же заключениям. Согласно ортодоксальному христианскому учению, бог создает человеческую душу в момент зачатия или вскоре после него. Эта сверхъестественная душа затем каким-то чудесным способом входит в самое существо зародыша и сама, вместо научно установленных генов, действует как главный носитель и руководитель характерных черт личности. Но если это так,-то общепринятые биологические факты, которые я приводил, просто бессмысленны. Ведь они, по-видимому, убедительно показывают, что для потусторонней души нет никакой возможности, да и необходимости, принять участие в этом процессе. Когда, как и почему эта таинственная сущность из другого царства врывается в непрерывную последовательность естественных причин и следствий? Человеческий эмбрион, обладающий сложной структурой и развивающийся в самой чувствительной и способной к быстрым реакциям среде, не требует никакой сверхъестественной помощи или толкования; точно так же и целиком сформировавшееся человеческое тело настолько бесконечно сложно, что его развитие не требует никаких объяснений вне его самого и вне его среды. И, очевидно, заслуга и привилегия создания всего ребенка — как его души и личности, так и тела — целиком принадлежит родителям.
Однако (сделаем маленькое отступление) предполо-
жим, что вскоре после зачатия некая душа свыше входит в зародыш, но зародыш умирает в возрасте одного месяца, когда по своему строению он близко схож с зародышем любого млекопитающего. Какого рода бессмертие можем мы предположить для души такого зародыша? И как можно себе представить, что этот зародыш не будет иметь бессмертия, если души вообще отделяются от тела и если душам людей на более поздних стадиях развития гарантируется будущая жизнь? Не будет ли нелогичным пытаться провести где-то в жизни человека черту, за которой ему будет отказано в бессмертии, если только оно существует? Святой Августин и другие известные церковники тщательно рассмотрели этот вопрос.
Августин говорит, касаясь вопроса о выкидышах: “Кто осмелится отрицать, хотя бы он и не мог осмелиться утверждать, что при воскресении каждый недостаток в форме будет возмещен и что таким образом не будет отсутствовать совершенство, которое принесло бы с собой время?” И, объясняет он далее, если человек умирает, “то где бы ни застигла его смерть, я не могу видеть, на каком основании ему можно отказать в доле при воскресении мертвых”. Более того, Августин говорит: “Мы не имеем права утверждать даже относительно уродов, которые родились и живут, как бы быстро они ни умерли, что они не воскреснут или что они воскреснут в своем уродстве, а не с исправленным и совершенным телом”. Конечно, Августин не проявляет энтузиазма относительно бессмертия выкидышей и уродов; его здравый смысл говорит ему, что этого не может быть. Но Августин понимает, что логика христианской точки зрения требует, чтобы это было так.
Действительно, несмотря на взгляды небольшой группы имморталистов, которые утверждают, что только немногие избранные достигнут будущей жизни, логика христианства требует, чтобы каждый человеческий индивидуум был бессмертен, жил ли он после зачатия восемьдесят дней или восемьдесят лет, был ли он уродом или нормальным существом, в своем уме или сумасшедшим, гением или дегенератом. И эта логика применяется, далее, не только ко всем христианам, магометанам, буддистам и безбожникам, всем американцам, европейцам, китайцам, индийцам, эскимосам и другим — общею численностью до трех миллиардов человек,— которые живут на земле сегодня, но точно так же ко всем миллионам и миллиардам людей — кроманьонцам, людям века неолита и всем остальным,— жившим начиная с того момента, когда на этом земном шаре тысячи столетий тому назад впервые появился homo sapiens. И хотя это поражает воображение, давайте подумаем, что если все бесконечные поколения людей бессмертны, то нет законного основания, на котором мы могли бы отказать в вечной жизни предкам homo sapiens — неандертальцу, гейдельбергскому человеку, питекантропу, а также высшим обезьянам, которые им предшествовали.
Но инсценировка бессмертия не может кончиться и на этом, поскольку биология принуждает нас ставить те же вопросы относительно живых. Если живая душа и тело человека, равно как и предка человека, отделимы друг от друга и душа продолжает существовать после смерти, не должно ли то же самое быть верным в отношении животного царства, с которым человек, как доказывает эволюция, находится в самом близком родстве? Некоторые модернисты XX столетия, следуя примеру первобытных народов, достаточно непобедимы в своей последовательности, для того чтобы дать положительный ответ и на этот вопрос. Если есть потусторонняя жизнь для младенца, умирающего в возрасте десяти дней, то, конечно, она должна быть и для нашего доброго старого пса Таузе-ра, который в течение десяти лет был весьма любимым, общительным и преданным членом семьи. Многие спириты уверены, что они встретят животных, и особенно собак, в потустороннем мире. И если бы мы посетили собачье кладбище в Хартсдэйле штата Нью-Йорк, мы нашли бы, что и другие люди также оставили свидетельства своей веры в потустороннее существование любимых собак, кошек и канареек в виде чрезвычайно трогательных и сентиментальных могильных надписей.
Если, однако, мы предоставим бессмертие высшим и
более близким к нам видам животных — собакам, птицам, лошадям и слонам, то на каком логическом основании можем мы отказать в бессмертии крысам, змеям, медузам, мухам и осам? И поскольку нет твердых и прочных границ между животной и растительной формами жизни, как мы можем теперь отказать в бессмертии ядовитому плющу и картофелю, прекрасным цветам и благородным деревьям? Такие вопросы не бессмысленны, на них нужно ответить. Явно нелепо ожидать, что все мириады представителей всех мириадов форм жизни с начала эволюции должны продолжать существование вечно в другом мире. Но мы приходим именно к таким нелепостям, как только начинаем верить в дуалистическую теорию, согласно которой человек обладает бессмертной душой, или личностью, которая может существовать независимо от тела.
Возвращаясь к закону экономии, мы должны далее отметить, что, хотя установление отдельных фактов имеет чрезвычайно большое значение, не меньшее значение имеет приведение таких фактов в понятное и гармоничное отношение друг с другом, точно так же “как из двух теорий, каждая из которых объясняет определенную группу фактов, следует принять ту, которая объясняет эти факты таким образом, что объединяет их с возможно большим числом других фактов в других областях, с тем чтобы ум мог охватить и взять под свой контроль наибольшую массу фактов при наименьшем числе необходимых допущений” (Вurt E. A. Principles and Problems of Right Thinking. Harpers, 1928, p. 425).
Ньютоновский закон тяготения, например, был более приемлем для объяснения движения Земли, звезд и Солн-
ца, потому что он был действителен также и для всех других материальных тел и, таким образом, связывал вместе в один великий принцип как земные, так и астрономические факты. Это распространение закона экономии, примененное к монистической психологии, значительно укрепляет ее, ибо эта психология превосходно гармонирует с другими отраслями науки, такими, как биология и медицина, физика и химия, откуда сверхъестественные силы и скрытые сущности были давным-давно изгнаны.
Совершенно логично, что все большее укрепление монистического взгляда в новейшее время сопровождалось постоянным и все усиливающимся отходом от дуалистической психологии. В философии эта тенденция проявлялась в упадке метафизического дуализма, который обычно шел рука об руку с психологическим дуализмом; а также в развитии гегелевского идеализма, натуралистического гуманизма и различных версий натурализма и материа лизма. Все эти великие системы связаны с монистической психологией того или иного рода. Благодаря этому даже для идеалистов, хотя они всегда относились с симпатией к традиционным религиозным воззрениям, оказалось очень трудным найти в своих системах место для бессмертия. Мало того, именно по этому вопросу в их лагере возник междоусобный конфликт. Конечно, все прочие системы из числа вышеупомянутых решительно отвергают будущую жизнь.
В течение всей истории философии дуалистическая теория независимо от успехов науки всегда встречала громадные затруднения на своем пути. Принятие этой теории означало постулирование действующей души, или психики, каким-то образом прикрепленной к телу и каким-то образом думающей за человека. Отсюда следует легкий и обычный шаг к тому, чтобы назвать эту психику сверхъестественным вместилищем и манипулятором всех идей человека. Объектами психики становятся вместо объективных вещей субъективные идеи. Затем нам приходится иметь дело с неразрешимой тайной в связи с вопросом о том, как идеи в психике человека могут иметь какое-то отношение к внешнему миру и в какой мере им можно доверять в качестве руководителей действий человека. Начав с душ и идей, которые принадлежат другому царству, мы вынуждены отвечать на вопрос, как поставить их в доступную пониманию связь с нашим посюсторонним миром. Таким образом, уведенные в сторону непригодной
теорией познания, мы оказываемся в бесконечном лабиринте современной эпистемологии, и нам приходится уныло следовать за логическим развитием неверного аргумента в трудах Локка, Юма, Беркли, Канта, Гегеля и других. И все это в конце концов оказывается главным образом результатом того, что мы с самого начала стали на точку зрения дуалистической психологии.
В религии, как и в философии, монистические следствия современной науки имели очень далеко идущие результаты. Эти следствия оказали большое влияние на некоторых протестантских богословов, заставив их постулировать всякого рода тела будущей жизни в качестве вместилищ для бессмертной души; они же вызвали к жизни подобные домыслы спиритов, сведенборгианцев и теософов. Спиритизм, в частности, сделал особенно большую уступку монистическому принципу, предложив многочисленные доказательства того, что духи после смерти активизируются через очень реальные и очень материальные тела. Дорогие нам усопшие объявляют о своем присутствии с помощью различнейших физических доблестных подвигов — они дуют в оловянные трубы, бросают бубны, бьют в барабаны, свистят, стучат по столам, двигают мебель, бьют преподавателей колледжа в живот, тянут за волосы всемирно известных психологов, перехватывают голосовые органы медиумам, оставляют отпечатки пальцев на воске и позволяют себя фотографировать земным фотоаппаратом. Если мы примем во внимание, что тела лишены субстанциальности, как обещано модернистами-протестантами, и учтем странные причуды тел, о которых говорят спириты, то нас не удивит, что монистические открытия современной науки укрепили в некоторых кругах ортодоксальных христиан веру в воскресение естественного тела как в единственно разумный и безопасный путь в царство бессмертия.
Но эта ортодоксальная вера в воскресение не может в очень большой степени содействовать тому, чтобы сделать вероятным личное бессмертие. Ведь хотя формально концепция воскресения, обещающая человеку, что он получит свое прежнее тело, может показаться совместимой с монистической психологией, на деле все обстоит не так. Ведь монизм заявляет, что человеческая личность и ее естественное тело едины и неотделимы друг от друга, и тем самым подразумевает, что сверхъестественное воскресшее тело неприемлемо. Таким образом, хотя теория воскресения в какой-то мере идет в направлении монистического
принципа, требуя какого-то тела — и тела гораздо более похожего на прежнее, чем допускает какая-нибудь другая теория,— она серьезно нарушает этот принцип вследствие того, какое тело она обещает.
Далее, поскольку воскресение должно иметь место только в будущем, необходимо как-то позаботиться о долгом промежуточном периоде между смертью и восстанием людей из гроба. Поэтому традиционное христианство должно прибегать к психологии столь же дуалистической, как и психология Платона или протестантских модернистов. Именно поэтому один из наиболее острых мыслителей раннего Возрождения, Пьетро Помпонацци, чей смелый трактат “О бессмертии души” (“De immortalitate animae”) был сожжен в Венеции гражданскими и религиозными властями, выражал удивление по поводу того, что Фома Аквинский и католики не выступали решительно за платоновский дуализм, а пытались быть одновременно и дуалистами и монистами. Во всяком случае, традиционное христианство вынуждено прямо или в скрытом виде приписывать бессмертной душе какое-то тело в период промежуточного состояния. Предполагалось, что это промежуточное тело должно быть каким-то образом отброшено или поглощено, когда душа воссоединится с воскресшим телом.
Но даже если мы не станем обращать внимания на всю массу противоречий, имеющихся в католическом и фун-даменталистском учении о промежуточном периоде, и на нарушение с самого начала монистического принципа в психологии принятием постулата воскресения, кто, обладая хотя бы малейшим чувством реальности, способен поверить сегодня, в наш век, в буквальное воскресение отброшенного и истлевшего посюстороннего тела, распавшегося на мириады частиц праха и пепла, рассеянного в виде своих составных элементов по лицу земли, пропавшего в глубине моря или ставшего благодаря экономии природы неотъемлемой частью тел новых живых организмов и лиц? Что касается будто бы имевшего место воскресения Христа, то имеется множество базирующихся целиком на естественных причинах и следствиях гипотез, с помощью которых можно объяснить это сообщение. И, кроме того, нужно помнить, что миф о воскресении — это всего лишь одна из сказок, возникновения которых и следовало ожидать в первобытном, донаучном обществе, каким было общество древних евреев.
Если учение о воскресении является слабым основанием для возведения на нем здания подлинного бессмертия, то что можно сказать о будто бы интеллектуально более респектабельных теориях, постулирующих наличие эфирных и духовных тел? И здесь мы находим уступку монистическому принципу в признании, что какого-то рода тело необходимо, но находим и нарушение этого принципа, состоящее в том, что игнорируется судьба естественного, посюстороннего тела. И когда мы примем во внимание невыразимую сложность естественного тела и его мозга, вековую историю и всемирные основания этого организма, заложенные в процессах эволюции, сложность его развития от каждого момента зачатия до каждого наступления зрелости и тонкое равновесие среды, необходимое для его обычного существования, тогда сверхъестественные тела, о существовании которых строят предположения модернисты, спириты и иже с ними, кажутся в высшей степени недостаточной и явно негодной заменой тела естественного.
Если мы сравним любое из этих предполагаемых тел с обещанным воскресающим телом, взятым само по себе, то мы трезво должны будем сказать, что имеется больше вероятности, что именно последнее вернется к жизни и будет действовать в качестве подходящего вместилища для личности. Более того, психологически восстановление того самого тела, в котором мы когда-то жили на земле, всегда должно больше действовать на наше чувство религиозного воображения, чем создание неизвестного и невидимого духовного или эфирного тела. Буквальное воскресение, кроме того, кажется большим триумфом над смертью: человек умирает, но не остается мертвым. Обещание, что могила откроется и появится воскресший человек, весьма сильно противодействует символу смерти, состоящему в погребении под землей. Между тем спириты и другие современные имморталисты фактически признают действительность смерти; все их гарантии прекрасных потусторонних тел не могут исправить дурного следствия этого признания.
Но поскольку бессмертие по современной моде еще менее приемлемо, чем старый, ветхий тип воскресения и поскольку также очевидно, что эта теория вечной жизни после смерти, как и все другие, посвященные этой теме теории, нарушает принципы монистической психологии и ведет нас к самым бессмысленным, крайним утверждениям, мы не можем поступить иначе, как целиком отказаться от идеи бессмертия. Ныне становится ясным, что монизм в психологии, настаивающий на неразрывном внутреннем единстве тела и личности, ipso facto (Ipso facto (лат.) — тем самым.— Ред.) устраняет возможность жизни за могилой. Хотя эта психология в настоящее время является преобладающей в научных кругах, ее последователи редко говорят о том, какие следствия вытекают из нее для теории бессмертия. Конечно, с точки зрения науки бессмертие остается за пределами возможности, пока его факт не будет установлен с достоверностью, не поддающейся разумно обоснованному сомнению; тяжесть доказательства лежит на имморталисте.
Но я считаю, что имею право пойти дальше очевидного и широко принятого положения, что факт жизни после смерти не доказан. Я хотел бы пойти значительно дальше этого и заявить, что современная наука, поставив монистическую точку зрения на прочные основания, даже опровергает идею бессмертия, точно так же как, признавая правильность эволюционной концепции, она тем самым опровергает теорию отдельных актов божественного творения каждого вида; и точно так же как, показывая, что сумасшествие является следствием естественных и доступных проверке фактов, она доказывает неверность мнения, что эта болезнь является следствием одержимости злыми духами.
В своей книге “Религия и современный мир” доктор Джон X. Рэндолл и профессор Джон X. Рэндолл-младший пишут: “В теле человека нет места для бессмертного духа, который может оставить свою земную обитель, для того чтобы жить в какой-то небесной обители за пределами Пространства и Времени... Дело не в том, что какое-либо научное убеждение может, предположим, опровергнуть существование таких возможностей; дело скорее в том, что это убеждение показывает, что они не относятся к делу. У человека, который придерживается точки зрения современной психологии, просто нет понятия бессмертной души; оно отсутствует среди имеющихся у него понятий” (Randell J. H. Jr. Religion and the Modern World. Stokes. 1929, p). Но мы хотим подчеркнуть, что когда наука и ученые относятся к понятию бессмертной души так, как это — вполне точно — описали Рэндоллы, то между таким отношением и открытым заявлением: “мы доказали неверность понятия бессмертной души” — очень мало разницы. Если идея такой души так же не имеет отношения к делу, как идея злых духов в современной медицине, то для всех практических потребностей неверность идеи бессмертия будет доказана точно так же, как доказана неверность идеи одержимости злыми духами.
Один из защитников бессмертия говорит нам: “Никто никогда не видел мертвой души; физиолог, пока он не видел этого явления, должен по всей совести воздержаться от провозглашения смертности души” (Hill О. A. Psychology and Natural Theology. Macmillan, 1921, p. 106).
Другой имморталист заявляет: “Отсутствие доказательств не создает отрицательную презумпцию в тех случаях, когда по природе вещей доказательство недоступно”. Если бы наука действовала на основе таких заявлений, она не добилась бы больших успехов. Кто видел когда-нибудь мертвую фею, мертвого дьявола, мертвого кентавра? Но поскольку мы их не видели, разве кто-либо из умных людей станет воздерживаться от заявления, что такие существа имеют бытие только в воображении? И поскольку противник Галилея не мог получить доказательства существования невидимых веществ на Луне, потому что по характеру данного случая такое доказательство было недоступно, разве Галилей должен был отказаться от. нападений на эту гипотезу? И действительно, как мы можем в таком случае быть уверенными, что невидимые духи, не воспринимаемые всеми нашими органами чувств, не двигают нашей рукой, когда мы пишем, или не являются подлинной причиной того, что спичка загорается, когда мы чиркаем ею о коробку? Имеются буквально миллионы фантастических гипотез, “доказательство которых по самой природе вещей недоступно”. И как только мы перестанем применять закон экономии, мы распахнем дверь перед всеми подобными гипотезами.
Иногда аргументируют так: поскольку наука, как и религия, должна в конечном счете делать какие-то предположения, мы имеем не больше права полагаться в анализе идеи бессмертия на науку, чем на религию. Говорят, что вера в методы и выводы науки является точно такой же верой, как и вера в методы и выводы религии. В ответ на это мы можем только сказать, что история мысли, по-видимому, показывает, что вера в науку была более плодотворной для прогресса и распространения истины, чем вера в религию. Далее, предположения науки согласуются с разумом, согласуются как друг с другом, так и с фактами практической повседневной жизни людей. Если же мы будем принимать предположения религии, то нам слишком часто придется становиться на позицию, которую занимал один из видных отцов церкви, Тертуллиан, утверждавший: “Верую, ибо нелепо”. И современные богословы, с радостью принимая эмпирические результаты науки в форме механических изобретений и новейшей медицинской техники, проявляют непоследовательность, когда отказываются применить в своей собственной области научные методы и предположения, которые привели к этим успехам. Во всяком случае, мы без всяких колебаний говорим, что подходим к вопросу бессмертия главным образом с точки зрения науки, просвещенного здравого смысла и логического анализа, которые идут рука об руку с нею. Короче говоря, мы обращаемся к верховному суду человеческого разума.
Но разум, или интеллект, в его лучшем и высшем проявлении, по существу, служит синонимом по отношению к современному научному методу. И едва ли может подвергаться сомнению тот факт, что современная наука, поддерживаемая и толкуемая с помощью методологических орудий функционального анализа и закона экономии, подкрепляемая настойчивым требованием самой сверхъестественной религии, говорящей о необходимости какого-то тела для будущей жизни, и выводами, вытекающими из дуализма, несомненно переживающего кризис, явно выносит приговор в пользу монистической психологии, как единственной, согласующейся с данными опыта. Монистическая точка зрения, всегда и всюду свидетельствующая о едином и неразрывном союзе между личностью и телом, в настоящее время представляется одним из величайших достижений в истории идей.
В этой монистической психологии скрыто содержится отрицание идеи человеческого бессмертия, если не прямое опровержение ее. Это отрицание относится не только ко всем представлениям о потустороннем существовании, как месте этически и гедонистически достойном, но и ко всем представлениям, подобным представлениям ветхозаветных евреев и гомеровских греков, постулировавших потустороннее существование, которое более чем бесполезно. Taким образом, люди не могут со сколько-нибудь разумными основаниями надеятся на какой-то рай или небеса, дающие им блаженное вознаграждение после могилы; они не могут также со сколько-нибудь разумными основаниями бояться какого-то ада, бездонного колодца мучений или некого мрачного шеола. Поэтому в итоге открытия науки в сочетании с рассмотренными нами выше различныими представлениями о бессмертии служат весьма ярким свидетельством в поддержку нашего тезиса о том, что бессмертие – это иллюзия.


Обсуждение Еще не было обсуждений.


Последнее редактирование: 2018-04-19

Оценить статью можно после того, как в обсуждении будет хотя бы одно сообщение.
Об авторе:
Этот материал взят из источника в свободном доступе интернета. Вся грамматика источника сохранена.



Тест: А не зомбируют ли меня?     Тест: Определение веса ненаучности

Последняя из новостей: Трилогия: Основы фундаментальной теории сознания.

Обнаружен организм с крупнейшим геномом
Новокаледонский вид вилочного папоротника Tmesipteris oblanceolata, произрастающий в Новой Каледонии, имеет геном размером 160,45 гигапары, что более чем в 50 раз превышает размер генома человека.
Тематическая статья: Тема осмысления

Рецензия: Рецензия на книгу Дубынина В.А. Мозг и его потребности. От питания до признания

Топик ТК: Интервью с Константином Анохиным
 посетителейзаходов
сегодня:00
вчера:00
Всего:32724183
Авторские права сайта Fornit