Чем бы вы ни занимались: наукой, техникой,
искусством, бизнесом... талант достижению ваших целей не помешал бы. А
что такое талант? Реализованная способность что-то делать сверххорошо,
виртуозно, утонченно, вызывая восторг новизной, игрой ума, глубиной
проникновения или масштабностью. Конечно же, в фундаменте таланта лежат
ум, образованность или просто феноменальная осведомленность в каком-то
деле, неординарная работоспособность, способность достигать цель вопреки
всему мешающему, умение выходить на общественно значимые проблемы,
способности к чему-либо конкретному.
Но, пожалуй, кроме
талантливости подражателей, в основе любой другой лежит также способность
творить, т.е. создавать новое, неизведанное и при этом общественно
необходимое и значимое. Для этого надо быть, прежде всего, генератором
идей. Без генерации новых, сильных идей талантливых работ не будет.
Наверное, вам приходилось встречаться с очень эрудированными,
работоспособными специалистами, которые могут сделать все, что угодно, но
на известном книжном уровне. У них было все, кроме вот этой самой
генерации идей, и выдающиеся работы не появлялись.
Почитав труды
исследователей жизни и качеств наиболее талантливых личностей, вы можете
узнать, что зачастую это были люди с высокой чувствительностью, часто
вспыльчивые, неуравновешенные с тяжелым характером. Ну и что из этого? Как
все-таки генерируются идеи? Почему одни их генерируют почти каждый день, а
другие - эдакие эрудиты, всё на свете и умеющие, - редко, почти никогда? И
как эта генерация происходит?
Многое уже известно. Вот, например,
такой алгоритм получения сильной идеи: изучение информации, постановка
задачи - внедрение в проблему, настойчивая попытка ее разрешения -
передышка - озарение. Да, так бывает, но не всегда и не у всех Чего-то
здесь не хватает.
Я штудировал физиологию высшей нервной
деятельности, интересовался "устройством" нейронов - клеток мозга, как от
них отходят отростки - дендриты, как дендриты одних нейронов соединяются с
дендритами других с помощью синапсов, как образуются нейронные цепи, каков
химизм передачи нервных импульсов, каковы механизмы памяти. Но ответа -
как происходит озарение, рождение нового, не вытекающего логически из
старого (известного) и к нему не сводимого - иррационального, не было
нигде.
ОЗАРЕНИЕ Темным воскресным вечером ранней весной
1984 года я возвращался с дачи, где работал над статьей по
преобразователям частот (радиотехника). Голова была уже тяжелая, да еще
что-то читал в электричке и автобусе. Вошел в квартиру - мутило от
автобусных газов. Отдохнуть бы. Но увидел на столе свежий номер журнала
"Наука и жизнь" который регулярно читал уже лет двадцать. Полистал, а там
статья академика П.В.Симонова "Предыстория души". И где-то в тексте были
слова "генные мутации". И вдруг меня осенило некоей аналогией:
"Мутации" Так родилась идея, которая быстро стала идеей-фикс...
Мутации, т.е. случайные изменения в нейронных цепях, в
нейронных связях, рождают информационные мутации - образов, ассоциаций,
представлений. В несколько секунд или минут стало ясно: все, что мы знаем,
запоминаем, так или иначе "набирается" (отражается) в нейронных цепях,
системах мозга. Но как получаются их мутации, под влиянием чего мутируют
нейронные цепи? Однозначно - под влиянием стрессов!
Стресс как
неспецифическая, по Г. Селье, реакция на любой сильный раздражитель
вызывает синтез гормонов стресса, перевозбуждение мозга. Рвутся связи
между нейронами, гибнут сами нейроны - это уже мутации, а дальше - больше:
после отдыха и восстановления организма и мозга связи тоже
восстанавливаются, но уже не так, как раньше, ведь часть нейронов погибла,
а прорастающие дендриты соединяются не обязательно с теми же, а уже с
другими дендритами других нейронов. Здесь перепутана причина и следствие: не связи создают образ, а образ приводит к установлению связей, соотвествующих ему. Поэтому никогда связи не устанавливаются случайным образом, приводя к неожиданным комбинациям. Все остальные рассуждения автора, базирующиеся на этой идее, теряют смысл. Нейронные цепи мутировали и изменили
записанную в них информацию.
Информационные мутации, рожденные
таким случайным процессом, будут тоже случайными, а потому самыми разными
- полезными и бесполезными, логичными и нелогичными хаотичным и чудищами,
кошмарами и т.п. И только сознание оценивает и отбирает их, запоминая и
развивая лишь то, что логично и полезно! Выход мутаций в их первородном
виде мы наблюдаем во сне. Мутации при выходе из подсознания мгновенно
достраиваются логическим мышлением до некоторой позитивной мысли или идеи.
Так возникает озарение - во снеили наяву, но чаще всего при воспоминании
(после отдыха) интересующей проблемы, которую приходилось штурмовать уже
не раз.
Большей частью мутации-генерации происходят в подсознании,
процессорная мощность которого выше управляющей мощности сознания в
104-106 раз. Главной движущей силой в этом преобразовании является
стресс, приводящий к насильственной мутации нейронных цепей и записанной в
них информации.
В последующие годы я долго и внимательно отслеживал
ситуации, при которых или после которых появлялись хорошие идеи.
Качественно все подтверждалось. Но это у меня. А как у других? Отличный
пример, сам того не ведая, дал Д. Данин, исследовавший воспоминания
физиков - Гейзенберга, Шредингера, Бора и Паули, - относившиеся к выводу
Гейзенбергом знаменитого соотношения неопределенностей.
...Шел
1926-й год - может быть, самый драматичный для физиков. Старая
классическая механика с ее непрерывностью и однозначностью - детерминизмом
- оказалась неспособной описывать явления микромира. Поэтому создавалась
новая - квантовая механика, имеющая вероятностный характер движения. Для
Нильса Бора - творца теории атома - то была "пора дуэльных диалогов такой
безысходной непримиримости, что в них чудом выживали дружеские
привязанности, а нервные клетки не выживали", - так писал Д.
Данин.
26-летний Вернер Гейзенберг, о котором позже говорили, что
он был настолько невежествен, что не знал о существовании матричной
алгебры, но и настолько талантлив, что создал подобную сам, когда она ему
понадобилась, принадлежал к школе Бора и свои первые шаги в науке посвятил
применению Боровского метода соответствия. Дух этого метода, сколь
оригинального, столь и глубокого, насквозь пропитал его мысли. И, подобно
тому, как в классической теории физические величины представляются в виде
разложения в ряды Фурье, Гейзенберг при переходе к квантовой механике
представил их некоторыми таблицами или, точнее, матрицами элементов,
соответствующих возможным переходам атома из одного состояния в другое.
При этом он задался целью исключить из теории величины, которые нельзя
наблюдать непосредственно, - координаты, скорости, траекторию электронов.
Но тут сразу же возникла сложность - ведь в тумане камеры Вильсона
траектории электронов были видны и даже лихо закручивались в спираль,
когда молодой резерфордовец П. Капица помещал эту камеру в магнетическое
поле. Эта трудность никак не преодолевалась, более того - придуманные
Гейзенбергом матрицы имели свойство некомутативности, т.е. их произведение
зависело от порядка сомножителей для таких величин, как координата и
импульс (произведение скорости частицы на ее массу). Но, перешагивая через
все эти противоречия, сложности и несуразности, молодой Вернер, тем не
менее, создал свою матричную механику, не только блестяще объяснившую
результаты старой квантовой теории атома, но и давшую вместо закона целых
квантов (Планк, 1900 г.) закон полуцелых квантов, который гораздо лучше
согласовывался с экспериментальными фактами.
Воодушевленные
великолепными результатами матричной механики, толпы теоретиков, по
выражению Луи де Бройля, бросились вслед Гейзенбергу, внося в его теорию
все новые важные дополнения. Так появилась знаменитая матричная механика с
электроном - частицей и квантовыми прерывностями.
Бор радовался и
провозглашал уже непригодность старых способов описания микромира. Но
история любит подшучивать, и через полгода вышли четыре статьи цюрихского
профессора Эрвина Шредингера, заложившие основу волновой механики.
Шредингер отталкивался от представлений о волне-частице, введенных в
физику Луи де Бройлем в 1923 году. Волновая механика была более
громоздкой, но то, что у Гейзенберга было малопонятным или притянутым за
уши, здесь легко выводилось из привычных физических представлений и
описывавшего их математического аппарата. Вернер читал письмо Паули с
изложением идей Шредингера, потом статьи самого Шредингера и никак не мог
смириться со случившимся.
Обе механики давали одинаковые
результаты, но физика Шредингера была для Гейзенберга неприемлемой. Кто
же прав? В дискуссии на семинаре у Зоммерфельда в Мюнхене Вернер
чувствовал себя, как побитый мальчик. Директор Мюнхенского института
экспериментальной физики, известный, но уже стареющий Вилли Вин, отчитал
"недоучку Гейзенберга": "Молодой человек, вам еще надлежит учиться физике,
и было бы лучше, если бы вы изволили сесть на место!" Шредингер ликовал,
его пси-волны обещали вернуть микромиру классическую непрерывность. Бор
был заинтригован и пригласил Шредингера к себе в Копенгаген - погостить.
Эрвин приехал, но сразу же заболел. Выхаживала его жена Бора фру Маргарет,
все его жалели, дети не шумели, но Бор не щадил: дискуссии шли каждый
день. Маленькие "Борики" врывались в комнату дяди Эрвина и всегда видели
одну и туже картину: папа стоял у постели больного и
говорил-говорил-говорил, а дядя Вернер стоял у окна и
молчал-молчал-молчал. А Шредингер вяло отвечал. Ему всегда дурно спалось,
и в утренние часы он был неработоспособен. Бор же этого не понимал: он
спал, как ребенок, намаявшийся за день, не мог дождаться, когда же Эрвин,
наконец, проснется, и попросту будил его. Спор всегда начинался рано
утром. Когда все аргументы были исчерпаны, худой, покорный, очень
интеллигентный, но непоколебимый Шредингер взорвался: "Если эти проклятые
скачки действительно сохраняться в физике, я простить себе не смогу, что
вообще связался когда-то с квантовой теорией". А Бор ответил: "Но зато все
мы чрезвычайно благодарны вам за то, что вы сделали! Ваша волновая
механика принесла такую математическую данность". Шредингер уехал
непобежденным, но защитить свою волновую ересь не сумел. Гейзенберг не
удержал вздох облегчения.
Но, не сильно продвинувшийся вперед в
дискуссиях с Эрвином, главный философ квантовой физики - Нильс Бор -
теперь переключился на Вернера... Когда маленьким "Борикам", несмотря на
их протесты, приходилось отправляться спать, а Маргарет уже успевала
разведать, отчего ее Нильс сегодня вечером выглядит таким усталым,
раздавалась его фраза: "Ты знаешь, я хочу подняться к Вернеру". Всякий
раз это звучало, как только что принятое решение.Толчокизнутри поднимал его на ноги. Привыкший к ночным диалогам Гейзенберг,
заслышав знакомые шаги по ночной институтской лестнице, спешил отворить
дверь раньше, чем Бор. Но потом перестал торопиться - каждый раз с этими
шагами на него надвигалась неумолимая неутомимость Бора. Споры шли на
износ. Может быть, поэтому что-то уже приоткрывалось интуиции Бора, да все
никак не могло открыться до конца и заставляло его этими полуночными
дискуссиями и мучить ими Вернера. И снова - в который раз - Гейзенберг
не знал, что делать (уже со своей) корпускулярной ересью, "ибо неизбежно
приходилось считаться с волнообразностью электрона". Ничто так не
связывает ищущих, как безысходность спора. Хочется непрерывного поединка.
Часа друг без друга прожить нельзя. Но и вместе быть уже
невозможно".
Меж тем зима превратила год 1926-й в 1927-й. И,
наконец, в середине февраля настал кризис. Вечером, поднимаясь наверх. Бор
вдруг приостановился и повернул обратно. Вернер, уже услышавший его шаги,
не сразу сообразил, что они начали удаляться и, наконец, "замерли в
колодезной глубине безлюдного за поздним часом здания".
Утром Бор
уехал в Норвегию кататься на лыжах, отменив единовластно, без обсуждения,
предложение отправиться туда вдвоем. Отменив и ничего не сказав, что было
на него совсем непохоже. Оба дошли до чертиков. Не выдержав напряжения
последних месяцев и сбежав от ставших бесплодными дискуссий, Бор
наслаждался снежной тишиной один. Изнуренный ночными спорами мозг требовал
отдыха. Свежий снег, чистый воздух, ветер, бесконечная лыжня, приятная
физическая усталость и тепло долинных и горных пристанищ в конце дня были
его единственным уделом в первые дни в Норвегии. Но потом в
прояснившуюся голову неумолимо потекли старые мысли. Однако теперь
неизменным фоном раздумий на лыжне стало уже окрепшее в дискуссиях со
Шредингером и Гейзенбергом убеждение в реальности волн-частиц или, как
теперь говорят, - в реальности корпускулярно-волнового дуализма микромира.
И хотя Д. Данин считает, что открытие, к которому он шел по снежной
целине, не сумело бы явиться в минутном озарении из-за невероятной
запутанности и многомерности проблем, тем не менее, сам же и утверждает
далее, что наиболее кардинальная мысль к Бору там таки являлась: а не
лишены ли частицы микромира, из-за этой своей двойственности, однозначных
координат и скоростей? Являлась, как предчувствие. Но почему-то не явилась
окончательно и не развилась. Зато другая важная мысль - о том, что
классически несоединимые черты атомной реальности не исключают, а
дополняют друг друга, и явилась, и начала формулироватьсяв
принципдополнительности.
А Гейзенберг, так неожиданно
брошенный Бором в Копенгагене, отоспавшийся и отдохнувший от ночных
баталий в прогулках по окружавшему институт Феллед-парку, даже
обрадовался, что мог, наконец, спокойно поразмышлять сам, без давления
Бора, об этих безнадежных проблемах. "Я начал подумывать: а не могло ли
быть так, что мы все время задавались неверными вопросами?" Да, квантовая
теория должна иметь дело только с наблюдаемыми величинами, и треки
электронов - один из предметов обсуждения - действительно наблюдаемы в
камере Вильсона. И вдруг вспомнил слова Эйнштейна на коллоквиуме в
Берлине: "Да, но лишь теория решает, что мы ухитряемся наблюдать!" От
внезапного осознания значимости слов Вернер вскочил с кровати. "Я
мгновенно проникся убеждением, что ключ к вратам, которые так долго
оставались закрытыми, надо искать именно здесь. Я решил отправиться на
ночную прогулку по Феллед-парку и как следует обдумать это. Мы всегда так
легко и бойко говаривали, что траектория электрона в туманной камере
доступна наблюдению. Но то, что мы в действительности наблюдаем, быть
может, представляет собой нечто гораздо более скромное. В самом деле, все,
что мы видим в туманной камере, - это отдельные капельки влаги, которые
несравненно больше электрона".
Так начиналось его озарение: из него
быстро-быстро - серия еще трудно уловимых новых мыслей. Где-то мелькнуло,
что точное одновременное измерение координаты и скорости электрона
невозможно. В неявном виде это уже содержалось в некомутативности
перемножения его матриц. Разумно поставленный природе вопрос мог бы
звучать так: "Может ли квантовая механика описать тот факт, что электрон
только приблизительно находится в данном месте и только приблизительно
движется с данной скоростью, и как далеко мы сможем сводить на нет эту
приблизительность"? К утру появился на бумаге изящнейший в своей
простоте математический ответ на этот вопрос. Оказалось, что произведение
в значении координаты на неопределенность в значении соответствующей
компоненты импульса не может быть меньше постоянной Планка (кванта
действия), деленной на 2П (П=3,1416 - известное всем со школы число). Для
трехмерного пространства получаются три одинаковых неравенства,
показывающих, что если точно известна координата частицы, то невозможно
определить импульс или скорость ее (все значения равновероятны), и
наоборот - известна скорость частицы - неопределенно ее положение. Понятие
траектории в микромире теряет смысл. Электрон в атоме как бы размазан по
орбите вместе с его зарядом. В отличие от Бора, Гейзенберг был более
математиком, чем философом, и его мысли обязательно отливались в
математические формы. Все найденное Вернер поспешил изложить Паули, и
его письмо на 14 страницах 23 февраля ушло в Гамбург. Паули моментально
одобрил, назвав это утренней зарей новой эпохи. Не дожидаясь возвращения
Бора, Вернер превратил черновик письма в законченную статью для
журнала.
Реакция Бора при встрече была совсем не такой, как у
Паули. Во-первых, он был причастен к этому успеху, ведь именно он вывел
Гейзенберга на это соотношение, но Вернер финишировал сам. Во-вторых, уже
при беглом прочтении рукописи, несмотря на охватившее его ликование, он
заметил, что там не все в порядке. Сказались грехи в университетском
образовании Вернера. До разговора с Гейзенбергом Бор отправился обсудить
все это с Оскаром Клейном на природу, в Тисвиль. Случайно там же оказался
и Вернер с канадским физиком Фостером. В письме Куну Гейзенберг позже
писал: "...я никогда бы не послал мою работу в печать, прежде чем не узнал
бы, что Бор одобряет ее". Но для получения одобрения Бора надо было пройти
его чистилище. И Гейзенберг "явился перед Бором на мартовской дороге,
точно вытащенный из лесной чащи притяжением его мысли". Улыбнулись друг
другу. Раздались восторженные оценки соотношения неопределенности. Но
дальше улыбка быстро слетела с лица победителя, т.к. оказалось, что в этом
пункте - небрежность с апертурным углом микроскопа, в другом - смешана
сама скорость с ее неопределенностью, в третьем Вернер унизительно
сознавал, что ничего не может возразить, и ничего не пришло на ум, кроме
беспомощного: "А Паули это одобрил". И замкнулся в плохо скрытом
негодовании. "Через несколько дней, - пишет Гейзенберг, - мы встретились в
Копенгагене, и Бор втолковал мне, где я был не прав, и пытался объяснить,
что в таком виде статью печатать не следовало бы. Помню, как это
кончилось: у меня брызнули слезы, - я разрыдался, потому что не сумел
вынести давления Бора. Все это было крайне неприятно".
Вот таков
был накал страстей, таков уровень стресса, и такова, если хотите,
чувствительность и стрессируемость Гейзенберга, в силу чего, видимо, его
мысли двигались вперед гораздо большими мутационными скачками, чем мысли
основательного, глубокого, но несколько философски тяжеловесного Бора - не
столь чувствительного и стрессируемого, как Гейзенберг. А для него, Бора,
последним толчком к окончательному осознанию и оформлению принципа
дополнительности, начавшемуся в Норвегии, но не закончившемуся, явилась
именно эта яркая, хотя и не слишком тщательная, работа
Вернера.
Дальше, по Гейзенбергу, было так: "...Спустя несколько
дней, мы согласились, что статья может быть опубликована, если
подвергнется исправлению". Только 23 марта 1927 г. статья Вернера ушла
в печать. В начале апреля измученный, но счастливый автор уезжал домой -
"пасхальная" весна в Баварских Альпах полагалась ему как награда. Шеф сам
взялся выправить корректуру статьи и отправить экземпляр ее
Эйнштейну. Бор же медленно, но упорно продвигался в своей философии,
вышел за рамки принципа дополнительности; осенью родилась теория
дополнительности; и восторженный Паули предлагал даже квантовую механику
называть теперь теорией дополнительности - по аналогии с теорией
относительности Эйнштейна. Но это не привилось.
Соотношения
неопределенностей стали новой классикой, везде фигурируют и по сей день,
как, впрочем, и матричная механика Гейзенберга, и волновая механика
Шредингера.
Вот мы и проследили историю открытия. Каков алгоритм
этих открытии? Сначала - выяснение противоречий и смысла положений и
результатов рождавшейся квантовой физики; потом - штурм этих проблем.
Тяжелый штурм. Вспомним: к вечеру Бор был уже усталым, ведь он - директор
института, забот хватало. Ночью - эти бесконечные дискуссии, мысленные
эксперименты. Дошли до чертиков, разбежались. Дальше, как ни крути, -
отдых, потом - вспоминание проблем на отдохнувшую и прояснившуюся голову.
И пошел вывод мутаций, быстро превращавшихся в озарения-идеи, настоящие
скачки в познании, потом их развитие до уровня нового принципа и закона.
Какие здесь стрессы? Рабочее и эмоциональное перенапряжение. Этого более
чем достаточно для сильных мутаций перегруженных нейтронных цепей мозга и
соответствующего мутационного преобразования записанной в них информации.
Вот какой здесь стресс, вот как он связан по фазе с генерацией новых
сильных идей.
Если совсем оголить этот алгоритм, то будет так:
сначала длительный, комбинированный стресс и упорная работа, потом
передышка, вспоминание проблем и озарения, генерация сильных идей,
скачкообразное или лавинообразное их развитие в новые
концепции.
ТАЛАНТЛИВОСТЬ И НЕОБЫЧНЫЕ
СПОСОБНОСТИ
А как же талант, как формируется талантливость? Вас
озарило раз, другой, третий. Вы генерируете новые идеи и, если вы способны
доводить дело до конца, то на основе этих озарений-идей каждый раз
получаются оригинальные работы, в них что-то новое, полезное и, с каждым
разом, все ярче и ярче, сильнее, талантливее. Так, шаг за шагом,
формируется и постепенно проступает талант.
В соответствии с
законами диалектики количественные изменения неизбежно рождают
качественные изменения, многое зависит от силы и длительности стрессовых
воздействий на мозг Слабые воздействия - это, например, фоновые, в
которых мы живем постоянно. Не буду их перечислять. Их роль - в стирании
старых связей в мозге и забывании информации. Это, собственно, ход
времени. Конечно, они тоже приводят к мелким мутациям, но в процессе
работы они постоянно выбираются сознанием - идет плавное, шаг за шагом,
развитие по известной в философии диалектической спирали, без перескоков с
нижнего витка на верхний, так как нет крупных идей, озарений,
обусловливающих такой скачок и, возможно, ускоряющих подсознание, и
сотворение нового - на порядок и более! Если же происходит перерыв в
работе - все тонкости проблемы быстро забываются, и хотя мутации копятся,
из-за стирания информации нужные мутации сознанием не опознаются и
теряются.
Наиболее, видимо, продуктивны средние воздействия. Когда
нейронные связи рвутся, мутации возникают, но гибель нейронов еще
несущественна для хорошей работы мозга. После краткого отдыха, перерыва в
работе связи восстанавливаются, но с изрядной долей мутаций, приводящих
при вспоминании к нужным идеям-озарениям. Сильные воздействия -
болезни, тяжкие длительные стрессы: несчастная любовь, тяжелые травмы.
Длительное нахождение на грани жизни и смерти. Что тогда? Естественно, что
когда весь организм погибает, то гибнет и гигантское количество нейронов в
мозге, гибнут значительные его участки. Потом - медленное выживание и
восстановление мозга. Но при этом не просто восстанавливаются связи,
имитирующие старые цепи, хотя и с изрядной долей мутаций, а существенно
меняются многие структуры мозга, обусловливающие способности индивида.
Нейроны у всех людей устроены примерно одинаково. А вот структура мозга,
количество нейронов в них, в коре полушарий - это разное, поэтому разные
способности.
Как уже доказано экспериментами, сильные стрессы
вызывают интенсивные генные мутации в ядрах нейронов, что может приводить,
как говорят физиологи, к изменению поведенческих реакций этих нейронов.
Видимо, это еще один из механизмов не только усиления мутаций в нейронных
цепях, но и изменения структур мозга, нервных центров, связей между ними и
сопряженных с этим способностей человека.
Итак, в результате
потрясений и изменения мозговых структур одни способности теряются,
утрачиваются напрочь, другие усиливаются, появляются совершенно новые, не
свойственные данному индивиду до пережитого потрясения. При
соответствующем дальнейшем образе жизни старые, но усилившиеся или вновь
приобретенные способности могут развиваться до уровня
талантливости! Это уже новый, не совсем рабочий путь становления
талантливости.
Говоря о формировании необычных способностей, нельзя
не вспомнить о том, что именуют "путь шамана". В шаманизме люди старались
удержать духовную интуицию, непрерывно скудеющую с развитием цивилизации.
Здесь на первое место выступают избранники, пролагающие путь к
сверхчеловеческим силам. Ясновидцы, мистики и прорицатели хранят и
совершенствуют архаическую технику экстаза многотысячелетней давности. Тут
утверждается вера в то, что высшими тайнами обладают исключительно
одаренные люди, посредничающие между своим народом и "духами". У них могут
проявляться телепатические способности. Эти различные дарования и
провидческие способности создавали прочный авторитет шаманов у народа.
Неудача для настоящего шамана (здесь, как и везде хватает шарлатанов) -
трагедия!
Шаманизм всегда сопротивлялся угасанию интуиции и
духовных сил в человеке, тренировал "внутреннее зрение", экстрасенсорные,
парапсихологические способности, медитацию, технику созерцания и экстаза.
С шаманами в мир шли первые религиозные вожди. Шаман часто становился и
пророком, возглавлявшим свой народ во время социальных
кризисов.
Однако нас интересует другое - как отбирают претендентов
в шаманы, как их готовят, как человек становится шаманом. Отбирают в
претенденты либо из потомков шамана, либо людей, особо восприимчивых,
чувствительных к внешним воздействиям. Вот история шамана
Игьюгарьюка.
В молодости его часто посещали сновидения. "Странные
существа говорили с ним во сне, и когда он пробуждался, сновидения стояли
перед ним, как живые". Сородичи поняли, что он одарен особой
восприимчивостью, и было решено посвятить его в шаманы. Будущий
заклинатель противился своему мистическому дару, что приводило, наоборот,
к тяжелым галлюцинациям и припадкам какой-то болезни, так что, в конце
концов, согласился с этим и смирился. Началось посвящение... Будущего
шамана надолго оставляют одного в пещере или шалаше без пищи и питья, где
он должен сосредоточиться на мысли о Великом Духе. "Истинную мудрость, -
говорил Игьюгарьюк, - можно приобрести лишь вдали от людей, в великом
уединении, и постигается она лишь путем страданий. Только нужда и
страдания могут открыть уму человека то, что скрыто от других"... Только
раз в несколько дней посвящаемому дают немного пищи и питья, а потом
испытание снова продолжается. Игьюгарьюк рассказывал, что за эти 30
дней он натерпелся такого холода и голода, так истомился, что временами
"умирал ненадолго". Но, как было положено, "он все время думал о Великом
Духе, стараясь гнать от себя мысли о людях и повседневных событиях. И лишь
под конец явился к нему дух-пособник в образе женщины. Явилась она, когда
он спал, и ему чудилось, что она носится над ним... Затем пост
повторялся".
Так же происходит посвящение в шаманы и у других
народов. Человек чувствует полное перерождение своего тела и духа. После
посвящения эти "знахари-ясновидцы остаются под глубоким впечатлением своих
духовных переживаний". Тот, кто прошел через эти обрядовые испытания,
"пережив смерть и возвращение к жизни", должен руководствоваться в своем
поведении высокими идеалами. Дальше - овладение техникой камлания,
экстаза, каталепсии и многое другое, ведь только в состоянии транса,
экстаза, каталепсии, состоянии полусна без сознания, потери сознания и т.
д. шаман общается с духами, с образами которые рождаются у него в
результате заданного при посвящении вектора развития мозга, - во что бы то
ни стало научиться общаться с духами! В таких состояниях и происходит
общение с духами. Так происходит поиск решения заданной шаману задачи. Он
создает мутации тяжкими, изматывающими методами вхождения в транс
(длительные пляски, бубен, сосредоточение, медитация, хождение по
раскаленным углям, ритуальное пение, действие Луны, истерия и, безусловно,
сопровождающая ее гипервентиляция - дыхание углубленное и учащенное). И
тут же в подсознании ищет мутации, наиболее полезные, вероятные,
достоверные... "Экстатические состояния делают шамана медиумом и
ясновидцем". Ведь к помощи шамана прибегают для разрешения самых тяжелых
жизненных ситуаций. Он должен безошибочно указать, кто убил охотника,
где найти пропавшее стадо оленей. Показать соплеменникам свои колдовские
способности, необычную силу в трансе, быстрое заживление ран... С ошибок
шамана начинается его трагедия: изгнание из стойбища, из племени и тому
подобное. И шаман ошибается редко. Почему? Потому что его техника
позволяет напрямую работать со всей мощью подсознания, которое в среднем
больше мощности сознания в 105 раз. Но обходится шаману все это недешево -
и постоянно разрушаемое стрессами, истерическими состояниями и
гипервентиляцией легких при вхождении в транс (или в его процессе)
здоровье, и травмы, и ранения при выходе из него. "Пробуждение шамана
от транса, - говорит Моуэт, - происходит иной раз чрезвычайно бурно. Он
вскакивает на ноги, одержимый совершенно необъяснимой физической силой,..
полдюжины человек не могли удержать его; он может прорваться сквозь стену
палатки и исчезнуть в темноте, а затем вернуться окровавленным и в
последней степени изнеможения. Шаману, выходящему из транса, случается
нанести себе телесные повреждения, которое было бы роковым для
обыкновенного человека. Однако у шамана такие раны всегда
заживают". "Транс фуджийского шамана сопровождается стонами, вздутием
вен. Прорицатель с вращающимися выпученными глазами, бледным лицом, с
посиневшими губами, обливаясь потом, с видом совершенно бешеного человека
высказывает совершено неестественным голосом волю божества. Эта
одержимость часто сопровождается нервными припадками или некоторыми видами
истерии... Но являются ли болезненные процессы в душе стимулом для
проявления некоторых высших способностей человека? Следует с большой
осторожностью судить о шаманизме, ибо в нем, как и в других родственных
явлениях, патология нередко соседствует с гениальностью и подлинным
созерцанием незримого".
Как видим, кроме полученных от родительских
генов способностей и упорного труда, для становления таланта в большинстве
случаев нужен еще такой двигатель, как стресс. Люди сверхчувствительные,
сильнострессируемые обычно более талантливы, чем менее чувствительные и
менее стрессируемые.
Поэтому к неотъемлемым чертам талантливых
людей надо обязательно добавить высокую стрессируемость и чувствительность
нервной системы. Последняя всегда коррелирует с глубиной ума, у которого
два главных параметра - глубина и скорость мышления.
В этой связи
мне хочется в качестве интересного примера вспомнить Д. И. Менделеева. С
фотографий выдающихся представителей русской науки прошлого столетия он
смотрит бородатым, спокойным и умиротворенным мудрецом. А каким он был на
самом деле? Об этом лучше всего написано в статье В. Рича ("Химия и
жизнь", 1981, №9) "Мост Менделеева". "...Смолоду и до старости все и
всегда делал по-своему. Создал образцовое имение - забросил, к негодованию
супруги Феозвы Никитишны. Провел эксперименты по сцеплению жидкостей и тут
же оставил эту область науки. А уж какие скандалы начальству закатывал!
Еще выпускником Педагогического института закричал на директора
департамента, за что призван был к самому... Нарову, министру. Позже он и
с синодом не посчитался. Когда тот наложил на него семилетнюю епитимью по
случаю развода с Феозвой Никитишной, не примирившейся со своеобычностью
его интересов, Дмитрий Иванович за шесть лет до положенного срока уговорил
священника в Кронштадте снова обвенчать его. А история его полета на
воздушном шаре, когда он силой захватил аэростат военного ведомства,
выгнав из корзины генерала Кованько - опытного воздухоплавателя!.
А
как работал Дмитрий Иванович? За два месяца написал совершенно новый, на
новых принципах курс органической химии. Шестьдесят дней ежедневного
запойного труда - по двенадцать готовых страниц в сутки. Именно в сутки -
он не ставил свой распорядок в зависимость от вращения Земли, не вставал
из-за стола и по тридцать часов, и по сорок. Так же он мог и спать - чуть
ли не двое суток кряду. "Нервная система у Дмитрия Ивановича была
чрезвычайно чувствительна, чувства обострены - почти все мемуаристы, не
сговариваясь, сообщают, что он необычайно легко, можно сказать, постоянно
срывался на крик, хотя по существу был человеком добрым..."
Вот
таким был творец Периодической системы элементов. Какие же стрессы он
испытывал? Тут явно проступают два типа стрессов. Первый - от
тех конфликтов, в какие он часто попадал благодаря своей вспыльчивости и
необузданности характера (кстати, столь же типичные и для другого гения
русской науки - М. В. Ломоносова, уцелевшего в жестких перепалках с
немецким начальством академии лишь благодаря своим
успехам). Второй - от работы запоем. Представьте себе
непрерывную работу в течение 30-40 часов. Это страшное напряжение, износ,
измор. Мозг и "закипает", и "выгорает". Такие встряски в какой-то мере
равноценны или даже превосходят стрессы от сильных отрицательных эмоций.
Разница лишь в длительности.
Приведем еще один пример - Ф. М.
Достоевский. Долго интересовала меня его личность и истоки его таланта.
Дома был толстенный - 700 стр. - талмуд о его творчестве, но докопаться в
этом писании - что же это была за личность, не удавалось. Листал с начала,
с конца, с середины - ничего! Сложилось, конечно, какое-то впечатление -
за участие в кружке Петрашевского был арестован, приговорен к смертной
казни с заменой на каторгу и последующую солдатскую службу... Понятно,
чего стоило пережить все это, какой это удар. Далее - крайне неудачный
первый брак. И эта нервотрепка - не позавидуешь... Бывали приступы
эпилепсии, несомненно, перетряхивавшие весь мозг... Но из всего узнанного
живой личности не получалось, в лучшем случае - схема, и, скорее, не
человека, а вербного херувима: мягчайший, добрейший, интеллигентнейший;
страстные поиски гармонии, певец ярких, самобытных русских характеров;
тончайший психологизм и гуманист; мятущийся, противоречивый. Кое-что
прояснили мемуары известного русского юриста А.Ф. Кони, его воспоминания о
писателях. Рукопись повести "Бедные люди" 23-летнего Федора
Достоевского восторженно приветствовали Некрасов ("...новый Гоголь
родился!") и Белинский. Ранняя известность, блестящее начало. Но нервозный
и впечатлительный, в поспешной уверенности в себе с дикой страстью
отдается он писательству, не давая "настояться своим произведениям".
Быстро наступает охлаждение читателя, потом насмешливые стихи Тургенева,
Белинский же называет последующие поспешные труды недавнего любимца
"нервической чепухой". А через 4 года - Семеновский плац в Петербурге,
семь человек в белых саванах. Среди них Достоевский - лишь за то, что
прочитал на собрании у Петрашевского письмо Белинского к Гоголю... Солдаты
наводят ружья, но вместо команды "пли!" объявляется помилование государя.
В Тобольск Федора отвозят закованным, а оттуда пешком до самого острога...
Вернулся в Петербург через 10 лет. Такой жизни никто не позавидует.
"Восход и закат Достоевского как писателя были яркие и приковавшие к себе
общее внимание, - пишет Кони, - но разгар его деятельности был полон
внешних и внутренних страданий, нужды, болезни и отсутствия справедливости
к нему критики... Любовь к страждущим и сострадание к людям стали
господствующей нотой в его творчестве... Создавая свой удивительный по
богатству красок и глубине содержания роман "Преступление и наказание", он
писал своему брату: "Работа из-за денег задавила и съела меня. Эх, хотя бы
один роман написать, как Толстой или Тургенев, - не наскоро и
наспех". Но, к сожалению, так пришлось ему работать всю недлинную жизнь
- и наскоро, и наспех, и не в лучшем здравии, испытывая высокомерное к
себе отношение, оценку своего таланта как "жестокого" и упреки в
"мучительстве" читателя.
Скорбь, великая бесконечная скорбь,
чувствуется и в названиях его произведений, и в его языке - нервном,
страстном, как перебои больного сердца... "Провидение художника и великая
сила творчества Достоевского создали картины, столь подтверждаемые
научными наблюдениями, что, вероятно, ни один психиатр не отказался бы
поставить под ними свое имя вместо имени поэта скорбных сторон
человеческой жизни". К нему шли за советом, доверяли свои сомнения и
терзания, открывали душу. Достоевский помогал всем, кому мог, в том числе
в судебных разборах, но в особенности - детям, попавшим в беду, ездил в
колонию для малолетних преступников на Охте, где его очень любили. Но
только в конце своих "судьбой отсчитанных дней" он испытал общее признание
после десятилетий страданий, нужды, упорного труда и непонимания
литературных судей.
Так писал Кони. Но как сформировался
Достоевский? Что его формировало (в молодости) и откуда оно? Ответы на эти
вопросы я нашел лишь у З.Фрейда в книжке "Я и Оно". И там - небольшая
статья "Достоевский и отцеубийство" - 19 стр. Я узнал о личности
Достоевского больше, чем из сотен литературоведческих
страниц. "Многогранную личность Достоевского можно рассматривать с
четырех сторон, - пишет Фрейд, - как писателя, как невротика, как
мыслителя-этика и как грешника... Наименее спорен он как писатель, место
его в одном ряду с Шекспиром. "Братья Карамазовы" - величайший роман из
всех, когда-либо написанных, а "Легенда о Великом Инквизиторе" - одно из
высочайших достижений мировой литературы, переоценить которое невозможно.
К сожалению, перед проблемой писательского творчества психоанализ должен
сложить оружие...".
Но мне складывать оружие не хотелось, меня
интересовали именно истоки писательской талантливости Достоевского. И
психоанализ Фрейда мне помог, ибо область, к которой относится эта работа,
так или иначе, - психология творчества. В сложной личности Достоевского
Фрейд выделил три стороны: чрезвычайную аффективность (т.е. бурную
эмоциональность, сверхчувствительность), устремленность к перверзии (т. е.
необычным сексуальным наклонностям), которая должна была привести к
садомазохизму или сделать преступником, и, опять-таки, - неподдающееся
анализу творческое дарование. Но начнем с детства. Федор был крайне, до
болезненности впечатлительным ребенком, с хрупкой и чрезвычайно легко
уязвимой нервной системой. На беду, в то время в жизни его родителей
произошел какой-то трагический случай, приведший Федора в состояние ужаса,
мучительное и незабываемое, вызвавшее его болезнь. Что именно тогда
стряслось - осталось неизвестным, о чем Фрейд сильно сожалел. Далее
появилась ненависть к отцу, впрочем, смешанная с любовью. За ненавистью -
пожелание смерти ему. Это повлекло за собой возникновение чувства вины,
которое редко покидало Федора и, видимо, было первоосновой его сильнейшего
невроза, усиливаемого дополнительным чувством вины за ощущения
бисексуальной склонности, позже проявившейся, по-видимому, лишь в до
странности нежном отношении к соперникам в любви. При
сверхчувствительной нервной системе, сверх эмоциональности, хрупкой
психике все это постепенно обернулось хронически больной совестью с
нескончаемыми переживаниями и мучениями - до приступов болезни. Сначала -
депрессии и смертеподобного засыпания, близкого к летаргическому сну...
Болезнь находила как безотчетная подавленность, будто ему предстояло
сейчас же умереть. Брат Андрей рассказывал, что Федор в юности оставлял
записки, что боится ночью заснуть смертеподобным сном и потому просит,
чтобы его хоронили только через 5 дней. Фрейд пишет, что психоанализу
известен смысл таких припадков. Они означают отождествление с умершим
человеком или еще живым, но которому желают смерти. Припадок в этом случае
равноценен наказанию: пожелал смерти другому - умер сам. Поэтому описанные
припадки - это само наказание за пожелание смерти ненавистному, но где-то
и любимому отцу. Потом, после того, как отец был действительно убит
другим, потрясшие Федора переживания изменили форму болезни - она приняла
характер приступов тяжелой истерии или, по определению Фрейда, -
аффективной эпилепсии с потерей сознания, судорогами и длительной
депрессией после припадка - как продолжение все того же само наказания.
Позже Достоевский писал своему другу Страхову, что его раздражительность и
депрессия после припадка объясняются тем, что он сам себе представляется
преступником, и он не в силах освободиться от чувства вины за неизвестный
ему самому грех. Можно сказать, что Достоевский так никогда и не
освободился от угрызений совести за пожелание смерти отцу. Связь между
отцеубийством в "Братьях Карамазовых", написанных в конце жизни, и судьбой
отца самого Достоевского очевидна. В этой тягчайшей травме - ключевая
причина его невроза. Но был ли Достоевский грешником? Были ли у него
грехи, кроме грехов его героев, переносимых на самого автора подозрением
читателей, критиков, Фрейда? К сожалению, был один - патологические
припадки игорной страсти, описанные в дневниках его жены. Это было в
Германии; оправдание - в обремененности долгами. Достоевский отговаривался
тем, что при выигрыше мог бы вернуться в Россию, избежав заключения в
тюрьму кредиторами. Но это был скорее предлог, главным была игра в рулетку
сама по себе... Он не успокаивался, пока не терял всего. Несчетно давал
молодой жене слово не играть вообще или не играть в тот же день и почти
всегда нарушал его. Доводя себя и ее своими проигрышами до крайне
бедственного положения, он поносил и унижал себя перед ней, просил
презирать его и раскаиваться, что вышла замуж за старого грешника. И после
всей этой разгрузки совести на следующий день снова играл. Он оставался у
игорного стола, пока не был полностью уничтожен, только тогда демон
покидал его душу. Но молодая жена вытерпела весь этот ужас, т.к.
заметила, что-то, от чего только и можно было ожидать спасения -
писательство, никогда не продвигалось вперед лучше, чем после потери всего
и закладывания последнего имущества, - исчезала затрудненность в работе, и
он делал несколько шагов к успеху. Других существенных подозреваемых у
него аморальных грехов, как бы ни были они обусловлены его природными
наклонностями и слабостями, а также каторжным периодом жизни, у него не
было по той причине, что извечные его муки и страдания породили
беспредельную доброту ко всем другим страждущим, желание помочь им и
избавить их от тех мучений, от которых сам избавиться никогда не мог. Вот,
если хотите, источники его высшего гуманизма и его необыкновенной
психологической тонкости, его глубины и проникновенности в человеческие
души. Уязвим Достоевский, скорее всего, как моралист, так как
попеременно то грешит, то, раскаиваясь, ставит высокие нравственные цели.
В этом что-то от варваров и Ивана Грозного - убивавших и каявшихся, так
что покаяние становилось приемом, открывавшим путь к новым убийствам. Но
не это главное у Достоевского, главное - потребность в любви, способность
любить, сверхдоброта, позволявшие помогать там, где мог ненавидеть и
мстить. Это был вечный мученик - с детства до смерти, но не святоша, а
живой человек со всеми слабостями и наклонностями в фундаменте психики,
свойственными обычным людям. Необычен он был лишь своей
сверхчувствительностью, восприимчивостью, эмоциональностью. Эти качества
были у него сверх меры. Если не все, что было с его героями, он пережил
сам, в действительности, то буквально все это пережил он в своих чувствах
и мыслях, на высочайшем эмоциональном уровне - до чувства вины, до
страждущей совести. Это быламученическая жизнь, потому и стала такой
короткой. Выведенный Фрейдом из фундамента психики садизм Достоевского
в мелочах - раздражительность, нетерпимость к любимым людям и т. п. - на
самом деле был обусловлен состоянием его здоровья, разладом и истощением
его нервной системы, приступами болезни.
Так в чем же истоки
писательской, именно писательской талантливости, даже гениальности
Достоевского? Конечно же, в этих почти никогда не прекращавшихся мучениях.
Но каким образом? Во-первых, как и у всех, - в формировании стрессами
всего оригинального, нестереотипного, самобытного, яркого в его
произведениях и, точно такого же, таланта. Во-вторых, он пережил в
своих чувствах, мыслях и муках истерзанной совести все, о чем писал! Вот
откуда его потрясающая психологичность, глубина и утонченность.
Итак, разными путями, но к одному результату - мутациям в
нейронных цепях мозга и связанным с ними информационным мутациям -
приводят любые сильные воздействия на мозг и организм в целом: -
рабочий стресс, т. е. перегрузки, связанные с непосредственным выполнением
работы, поставленной задачи, решением проблемы; - любые сильные
отрицательные эмоции, т. е. несчастная любовь, конфликтные ситуации,
переживания по поводу болезней, несчастий, утрат и т. п.; - любые
состояния сильного возбуждения нервной системы, в том числе вдохновение,
"сверхсознание"; - сильные воздействия различных химических веществ, в
т. ч. алкоголя, наркотиков, различных ядов, особенно воздействующих на
нервную систему, мозг; - всевозможные сильные болезненные состояния, в
т. ч. с повышением температуры; - гипервентиляция (дыхание более
глубокое и частое, чем в норме).
Относительно последнего
воздействия: да, этим пользуются для вхождения в транс с необычными
галлюцинациями после впадения в бессознательное состояние. Воздействие,
очень разрушительное даже для здорового человека, а у больного может
вызвать приступ болезни (астмы, гипертонии, стенокардии и пр.) и даже
гибель. В экспериментах животные при подключении к аппарату искусственного
дыхания погибают через 40 минут.
Не подумайте, что для генерации
озарений и формирования талантливости я собираюсь призвать вас
использовать весь этот арсенал вредных воздействий. Нет. Планируйте и
используйте дозированный рабочий стресс, ну, еще, может быть, некоторые
физические перегрузки. Например, теоретикам давно известно, что
максимальное время серьезной умственной работы - по хронометражу -
составляет 4 часа в день за большой промежуток времени. При большой
наработке наступают утомление, разлад организма. Полное рабочее время - с
учетом отвлечения и других, менее напряженных работ, - будет при этом 6-8
часов. Чтобы получить рабочий стресс, доведите хронометражное время
серьезной работы часов до 8-9, полное рабочее время составит тогда 12-14
часов. Выдержите себя в таком режиме 1-2 недели, стремясь получить
максимальную трудовую эффективность и решение ранее не поддавшихся
проблем. Если требуемое решение не придет - бросьте все, уйдите в полный,
расслабленный отдых или добавьте несколько дней тяжелых физических
перегрузок, но потом обязательно - отдых... 2-3 или даже несколько дней. А
далее приступайте к вспоминанию своих проблем. Тут наступает момент самый
важный - надо суметь разглядеть появившиеся информационные мутации, не
спугнуть их, не забыть мелькнувшую мысль. Для этого вы должны уже
вспомнить все тонкости проблемы, но быть еще предельно свежим (ни резкого
разговора, ни капли спиртного, ни кофе, ни крепкого чая, ничего
беспокоящего и утомляющего). Мозг должен быть предельно свежим, голова
ясной, и тогда мысли начинают течь легко и свободно... особенно, если это
происходит на свежем воздухе. Именно этот этап или момент в
формировании озарения когда-то великолепно описал немецкий физиолог Г.
Гельмгольц в своей знаменитой речи в ноябре 1891 года: "Попадая довольно
часто в то неприятное положение, где приходится ждать... проблесков, я
приобрел некоторый опыт насчет того, когда и где они ко мне являлись...
Эти счастливые наития нередко вторгаются в голову так тихо, что не сразу
заметишь их значение; иной раз только случайность укажет впоследствии,
когда и при каких обстоятельствах они приходили, а не то - мысль в голове,
а откуда она - не знаешь сам. Но в других случаях мысль осеняет вас
внезапно, без усилия, как вдохновение. Насколько могу судить по личному
опыту, оно никогда не рождается в чистом мозгу и никогда - за письменным
столом. Каждый раз мне приходилось всячески переворачивать мою задачу на
все лады, так что все ее изгибы и сплетения залегали прочно в голову...
Затем, когда прошло наступившее утомление, требовался часок полной
телесной свежести и чувства спокойного благосостояния - и только тогда
приходили хорошие идеи... Особенно охотно приходили они... в часы
неторопливого подъема по лесистым горам в солнечный день. Малейшее
количество спиртного напитка как бы отпугивало их прочь... Менее приятна
была оборотная сторона, когда спасительные мысли не являлись. Тогда по
целым неделям, по целым месяцам я мучился над трудным вопросом". Да,
для вывода рождающихся мыслей, их осознания лучше всего использовать
прогулку на свежем воздухе. Вспомните, как было у Гейзенберга: едва лишь
что-то пообещавшая мысль (но еще ничего конкретного!) появилась, он
вскочил среди ночи и помчался в парк, на свежий воздух, чтобы хорошенько
все обдумать.
Остальное из перечисленных выше воздействий так или
иначе случается в жизни и помимо воли человека: и выпивки которых не
хотел, и несчастная любовь, и болезни, и многое другое - переживаний
хватает. Но коль уж что-то случилось, - это целесообразно использовать для
решения проблем, в спокойной жизни не решаемых. Переживая несчастье,
заставьте себя "врубиться" в свою проблему, штурмуйте ее, постарайтесь
вогнать себя в рабочий стресс. Будет двойная польза - от новой доминанты
(рабочей) будет слабеть старая, вызывающая переживания и разрушение
организма (в первую очередь, иммунной системы и мозга), а от
информационных мутаций пойдет генерация сильных идей, помогающих
неординарно решать вашу задачу.
Итак, стресс - одиниз
необходимых двигателей творческого процесса. Вспомним, к примеру,
великого Хемингуэя, его бурную жизнь: ел, пил, спал, работал - сколько
хотелось, или не ел, не пил, не спал, не работал вовсе. Любил побеждать,
играя со смертью, семь раз был на краю гибели, его тело украсили около
двухсот шрамов. Все пережитое, несомненно, своими стрессами стимулировало
яркое писательское творчество, формировало его талант двояко: собственно
стрессами и изложением лично пережитого, отливавшегося в его книгах и
делавшего повествование столь увлекательным. Но была в этой жизни одна
особенность - алкоголь, практически необузданное пьянство. И если в начале
жизни это дало определенный окрас его таланту, то дальше лишь угнетало
его. К середине жизни он обычно выпивал за день полторы бутылки виски. И
папаше Хему, да и окружающим, при его габаритах и массе подобная доза не
казалась чрезмерной. И все сходило с рук, и чувствовал себя неплохо, и с
делами справлялся, и творил. Но вскоре виски сделало свое дело - организм,
утративший около половины нейронов, медленно, но неизбежно
разрушался. Сначала - банальная гипертония, захромало зрение -
близорукость, осложненная астигматизмом. Потом дважды переболел желтухой;
возникшая печеночная недостаточность доставила ему немало хлопот и
волнений. Пришлось-таки прислушаться к голосу собственного здравого смысла
и врачам. Отказ от алкоголя давался уже трудно. Преследовали приступы
тяжелой депрессии. Далее к ставшим привычными головным болям
присоединились, как это часто бывает, боли в травмированном позвоночнике;
появились сердечная аритмия, бессонница. Но все это было не самым страшным
в его жизни. Самое страшное - он часами не мог заставить себя писать,
творчество стало мучительно трудным, невыносимой мукой - удел, неизбежный
для всех пьяниц. Дело усугубилось лечением электрошоком, после чего он уже
не мог написать кряду и нескольких строк. А без творчества жизнь для него
не имела смысла, и побежденный 62-летний писатель выстрелил в себя из
любимого карабина.
Алкоголь воздействует на мозг так. Начиная с
очень малых концентраций (пороговая норма - 100 г пива) идет коагуляция
(слипание) эритроцитов. Такие комочки закупоривают мелкие капилляры.
Возникает кислородное, вообще кровяное, голодание участков мозга,
питающихся кровью от закупоренного капилляра. Дальше три исхода - тромбик
быстро рассасывается - опьянение проходит, капилляр лопается или надолго
остается закрытым - участочек мозга, оставшийся без питания, погибает и
потом заменяется соединительной тканью. Мозг пьющего человека в разрезе
- сплошная мозаика; если пить всего по 100-200 г водки в день, через 20-30
лет остается примерно половина нейронов, вместо умерших - соединительная
ткань. Пьющие люди, как известно, в начале жизни и своего пьянства могут
стать весьма талантливыми и успевают создать немало шедевров, но далее
мозг разрушается настолько, что человек может выполнять лишь простейшие
функции, талант гибнет раньше самого человека.
Бывает и наоборот.
Вспомним Есенина, его "Черного человека" ("Толь, как рощу в сентябрь,
осыпает мозги алкоголь"), расстроенную психику и гибель при еще живом и
сильном таланте. Гибель физическая определила гибель
творческую.
НЕКОТОРЫЕ СЛЕДСТВИЯ И
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА Давно известно, что мужчины средне статистически
намного более стрессируемы, чем женщины. Почему? Может быть, из-за большей
мышечной массы или из-за того, что мужской организм несет в себе начала
изменчивости рода человеческого, а женский - стабильность, по крайней
мере, в репродуктивный период. Сам по себе этот факт неожидан и интересен,
так как не согласуется с бытующим мнением, что женщины более Чувствительны
и эмоциональны. На самом деле мужчины гораздо сильнее переживают свои
неудачи и поражения, сильнее реагируют на любые раздражители.
В
нашем же вопросе этот факт объясняет другой известный феномен: при
одинаковом уме и способностях, даже, можно сказать, при большей гибкости и
изворотливости женского ума, что весьма полезно для преодоления
стереотипного мышления, мужчины более талантливы. Конечно, если среди
талантливых ученых, инженеров, врачей, учителей, людей искусства,
литературы и т. д. зачастую мужчин на порядок больше, чем женщин, то не
вся эта разница связана с большей стрессируемостью.
Несомненно, что
здесь играет роль и физиология: женщине нужно и выносить, и родить, и
воспитать детей, она берет на себя львиную долю хлопот в семье. Но при
равных возможностях в творческом процессе большая талантливость мужчин
статистически обязательна, как и лучшие исполнительские или оформительские
качества женщин, - из-за большей стабильности их нервной
системы.
Другое следствие. Для генерации сильных идей и создания
нового нужны люди, сильно стрессируемые и живущие в постоянных стрессовых
ситуациях. Для реализации же идей и оформления результатов, требующих
много времени и кропотливой работы, нужны люди, мало стрессируемые, и
спокойная обстановка. Или - иначе, для одного и того же индивидуума:
генерация идей требует стрессовых ситуаций или равных им по силе других
воздействий, а их успешная реализация, систематизация и оформление работ -
спокойной обстановки без отвлечения на другие дела (единственность
доминанты!).
Позже я познакомился с количественными результатами
исследования стрессируемости шведских и финских физиологов и психологов,
описанными в журнале "Химия и жизнь". Они подтвердили мои выводы. Вот
некоторые из результатов: - исследование стрессовой реакции на организм
юношей и девушек в день экзаменов показали гораздо большее выделение
адреналина у юношей по сравнению с девушками; - успехи юношей в учебе и
на экзаменах в школе коррелировали с величиной повышения уровня
адреналина, норадреналина и других гормонов стресса при волнении; учителя
возлагали большие надежды на тех учеников, которых можно было отнести к
людям с "высоким уровнем адреналина", т. е. в нашей терминологии - с
большим уровнем стрессируемости.
Наконец, при проведении тестов на
интеллект у промышленных рабочих 35 лет, тестов на внимание - у студентов
университета 25 лет, у тех же студентов - при взятии анализа крови, у
школьников 13 лет при устном счете - среднее увеличение уровня адреналина
(по отношению к спокойному состоянию) составило у мужчин, соответственно,
200-140%, a y женщин 88-110%, что в 2,3-1,4 раза меньше, чем у
мужчин. Вот какова реальная стрессируемость мужчин и женщин в равных и
нейтральных для обоих полов ситуациях. Вот кто сильнее переживает и
волнуется, вопреки бытующим стереотипам.
Еще одно следствие. В
работе "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Ф.
Энгельс отметил, что длительность любви у мужчин обычно меньше, чем у
женщин. Тогда указать причину этой разницы было невозможно. Теперь можно
объяснить это так. В среднем, статистически, из-за большей стрессируемости
мужчины любят более бурно, страстно, но короче, так как в состоянии
стресса человек не может находиться бесконечно долго. Неизбежно наступает
адаптация, страхующая организм и мозг от чрезмерного истощения...
Доминанта любви оказывается слишком сильной, возбуждение настолько
"разливается" вокруг области этой доминанты в коре больших полушарий
мозга, что реакции влюбленного становятся неадекватными ситуациям, почему
и говорят, что влюбленные глупеют. От перевозбуждения в области доминанты,
видимо, "рвутся" связи между нейронами, начинается спасительная адаптация.
Женщины же в силу меньшей стрессируемости любят спокойнее и потому
дольше.
Вот я и рассказал, насколько это было возможно в газетном
материале, о некоторых совершенно новых (оригинальных) принципах генерации
идей и механизмах формирования талантливости путем изменения нейронных
структур мозга при длительных стрессах. Это и многое другое, а также масса
фактического материала, доказывающего изложенное, плюс различные тонкости,
- компромиссы и методы, позволяющие и идеи генерировать, создавая
талантливые вещи, и не слишком терять здоровье при этом, да еще и
замедлять старение, - будет изложено в моей книге. То, что здесь сказано
одним предложением или абзацем,а потому может представляться несколько
голословным, там развернуто в параграфы, разделы, главы.
Обнаружен организм с крупнейшим геномом Новокаледонский вид вилочного папоротника Tmesipteris oblanceolata, произрастающий в Новой Каледонии, имеет геном размером 160,45 гигапары, что более чем в 50 раз превышает размер генома человека.