Э. Тулвинг

Различение эпизодической и семантической памяти*

Эпизодическая память — относительно поздний продукт эволюции. Эта система памяти существует, вероятно, только у человека и позволяет вспоминать прошлый опыт в качестве пережитого. У. Джеймс называл ее просто памятью[1] . Необходимость в модификациях этого термина с помощью прилагательных возникла потому, что со времен Джеймса было выявлено множество разных видов памяти. Ближайшим родственником эпизодической памяти в семействе систем памяти является семантическая память. Благодаря семантической памяти люди и животные приобретают и используют знание о своем мире. Несмотря на то, что люди обычно выражают свое знание и обмениваются им посредством языка, язык не обязателен ни для вспоминания прошлых переживаний, ни для знания фактов относительно мира.

Эпизодическая и семантическая память сходны во многих отношениях, и долгое время их рассматривали и классифицировали вместе как недифференцированную «декларативную» память, которую отличали от «процедурной» памяти. Тем не менее, быстро накапливающиеся данные говорят о том, что эпизодическая и семантическая память по ряду отношений фундаментально различны, и поэтому должны рассматриваться отдельно. Нижеследующее представляет собой краткое изложение этих сходств и различий.

Эпизодическая и семантическая память имеют ряд общих черт, коллективно определяющих «декларативную» (или «когнитивную») память человека.

• 1. В отличие от рабочей памяти, емкость которой ограничена, та и другая являются большими, сложными и имеют неограниченную емкость удержания информации. 
• 2. Сходство когнитивных операций, участвующих в кодировании информации в эпизодической и семантической памяти. Нередко для постоянного «прибавления» в их хранилища достаточно одного кратковременного события, тогда как многие другие виды научения требуют повторения определенного вида опыта.
• 3. Обе могут принимать на хранение информацию из различных сенсорных модальностей, а также из внутренних источников.
• 4. Операции обеих систем руководствуются определенными принципами, такими как специфичность кодирования[2] и перенос соответствующей обработки.
• 5. Информация, сохраняемая в обеих системах, репрезентирует аспекты мира и имеет фактическую ценность, в отличие от многих других видов выученного поведения, у которых такой ценности нет.
• 6. Обе являются «когнитивными» системами: их информационные содержания можно рассматривать независимо от любого наблюдаемого действия, несмотря на то, что такое действие может быть выполнено или совершается в действительности. Будучи когнитивными системами, эпизодическая и семантическая память отличаются от всех видов процедурной памяти, в которых наблюдаемое поведение на входе и выходе является обязательным.
• 7. Информация обеих систем гибко доступна посредством множества запросов и маршрутов.
• 8. Информация, восстанавливаемая из той и другой системы, может быть выражена и передана другим людям в символической форме.
• 9. Информация в обеих системах доступна самонаблюдению, мы можем сознательно «думать» о вещах и событиях в мире, также как мы «думаем» о том, что делали вчера днем или десять лет тому назад в летнем лагере.
• 10. Процессы того и другого вида памяти решающим образом зависят от целостности средней височной доли и диенцефальных структур мозга.

А теперь рассмотрим различия.

• 1. Легче всего сравнить эпизодическую и семантическую память в терминах их функций: эпизодическая память имеет дело с припоминанием, а семантическая — со знанием. Эпизодическое припоминание принимает форму мысленного путешествия в субъективном времени, сопровождаемого специальным видом осознания (автоноэтичное, или знающее себя осознание). Семантическое знание принимает форму мышления о том, что есть, было или будет в мире и сопровождается другим видом осознания (поэтичное, или знающее осознание). Зачастую, но не обязательно, в эпизодической и семантической памяти участвует язык.
• 2. Отношение между припоминанием и знанием есть отношение включенности: припоминание всегда подразумевает знание, а знание — не всегда.
• 3. Можно доказать, что эпизодическая память является более недавним достижением на сцене эволюции, чем семантическая. Многие животные, в особенности млекопитающие и птицы, обладают прекрасно развитыми системами знаний о мире (семантическая память). Но нет никаких данных о том, что они способны автоноэтично вспоминать события прошлого так, как это делает человек.
• 4. В развитии человека эпизодическая память отстает от семантической. Маленькие дети приобретают множество знаний о своем мире до того, как станут способными к эпизодическому припоминанию, подобного тому, которое есть у взрослых.
• 5. Эпизодическая память является единственным видом памяти, ориентированным на прошлое: восстановление в эпизодической памяти обязательно включает в себя мышление «в обратном направлении» в более раннее время. Все другие виды памяти, в том числе семантическая память, ориентированы на настоящее: использование (восстановление) информации обычно происходит в целях того, что человек делает теперь, без какого-либо мышления в обратном направлении к переживаниям прошлого.
• 6. Эпизодическое припоминание имеет эмоционально нагруженный «тон», отсутствующий в семантическом знании. Уильям Джеймс называл его чувством теплоты и интимности.

Учитывая множество сходств и некоторые фундаментальные различия между эпизодической и семантической памятью, дать простое описание отношения между ними нелегко. Тем не менее, согласно одному из предположений, специфика этого отношения заключается в процессах. А именно, во время кодирования эти системы действуют последовательно: информация входит в эпизодическую память через семантическую. В удержании хранимой информации они действуют параллельно: исходный факт может быть сохранен в одной или в обеих системах. А во время восстановления обе системы могут действовать независимо: возвращение эпизодической информации может происходить отдельно от восстановления семантической[3].

Иногда термин «эпизодическая память» используется в смыслах, отличающихся от представленной здесь ориентации на системы памяти. Некоторые авторы используют этот термин в его первоначальном значении ориентации на задание: эпизодическая память относится к заданиям, в которых информация кодируется для сохранения на особый случай. Такое использование данного термина распространено в исследованиях животных. Другие авторы говорят об эпизодической памяти как об особом виде мнемической информации или материала памяти, а именно, о прошлых событиях, в противоположность фактам семантической памяти. Наше системно ориентированное определение эпизодической памяти является более широким, чем определения, подчеркивающие специфику задания и материала. Наконец, некоторые авторы все еще отдают предпочтение традиционному взгляду, согласно которому есть лишь один вид декларативной памяти, а термины «эпизодическая» и «семантическая» используют только с целью описания.

Эмпирическая база различения эпизодической и семантической памяти в последние 10—15 лет непрерывно увеличивается. Общие обзоры сделали Нюберг и Тулвинг, Нюберг, Макинтош и Тулвинг, а также Уилер, Стасс и Тул-винг. Обзор функциональных диссоциаций между автоноэтичным и неэтичным осознанием восстановления из памяти провели Гардинер и Джава. Данные о возрастном развитии, говорящие в пользу различения этих видов памяти представили Митчелл, Нелсон, Ниллсон с коллегами, а также Пернер и Рафф-ман. Соответствующие психофармакологические данные приводят Карран с коллегами. О диссоциациях между эпизодической и семантической памятью, вызванных установленными или предполагаемыми поражениями мозга, сообщают Хейман, Макдоналд и Тулвинг, Маркович, Шимамура и Скуайр, Варга-Кадем с коллегами и другие авторы[4] . Разницу электрофизиологических коррелятов припоминания и знания описали Дюцель с коллегами, а различия в спектрах ЭЭГ при эпизодическом и семантическом восстановлении — Климеш, Ш имке и Швайгер". Наконец, данные в пользу различения эпизодической и семантической памяти получены в ряде недавних исследований методами функциональной нейровизуализации, в частности, с помощью позитронноэмиссионной томографии. Наиболее устойчивые данные говорят о том, что эпизодическое восстановление сопровождается изменениями нейрональной активности в правой префронтальной коре, в средних теменных кортикальных областях и в левом полушарии мозжечка, тогда как сопоставимые процессы семантического восстановления сопровождаются изменениями в левой фронтальной и височной областях. Несомненно, что будущие исследования внесут дополнительную ясность в проявляющуюся картину функциональной нейроанатомии эпизодической и семантической памяти. 

Являются ли эпизодическая и семантическая память по сути сходными или различными — спорный вопрос. Это вопрос не похож на вопрос относительно существенных сходств и различий между, например, позвоночными и беспозвоночными животными. Как это часто бывает в науке, ответ на него всецело определяется интересом и целью исследователя.

Р. Клацки

Долговременная память: структура и семантическая переработка информации*

Как мы уже говорили, в долговременной памяти хранится все то, что нам известно об окружающем мире. Именно благодаря находящемуся в ДП материалу мы можем вспоминать прошлые события, решать задачи, распознавать образы — короче говоря, мыслить. Все знания, лежащие в основе познавательных способностей человека, хранятся в ДП.

Нам известно, что в ДП хранятся абстрактные коды образов и что эти коды могут сопоставляться с входными стимулами, обеспечивая распознавание этих стимулов. Мы видели, что информация может быть структурирована с помощью различных правил — правил орфографии, правил перекодирования рядов цифр, правил синтаксиса. Все эти правила хранятся в ДП. Мы также убедились, что в ДП содержатся значения слов и факты. В экспериментах Шиффрина1 по забыванию из КП использовались арифметические правила, хранящиеся в ДП. Кто написал «Макбет»? Ответ на этот вопрос, вероятно, имеется в вашей ДП. Если Джон бежит быстрее, чем Мэри, а Салли — быстрее, чем Джон, то кто бежит быстрее всех? При ответе на этот вопрос вы используете информацию, хранящуюся в ДП. Уже само количество хранящейся в ДП информации поразительно. По мнению некоторых теоретиков[5] , все, что человек когда-либо заложил в ДП, остается в ней навсегда. В таком случае наша долговременная память содержит огромную массу всевозможных сведений.

«Расположение» всей этой информации в ДП представляет не меньший интерес, чем ее количество. Информация, по-видимому, хранится здесь в весьма упорядоченном виде. Факты связаны с другими фактами неслучайным образом; одно слово соединяется с другими по смыслу. Вероятно, именно благодаря такому упорядоченному хранению мы имеем возможность извлекать из ДП информацию — например, о том, кто написал «Макбет», — за несколько секунд. И уж во всяком случае мы не ищем наугад по всей ДП автора «Макбет», так как на это пришлось бы потратить годы.

Структура долговременной памяти

Браун и Макнил[6] продемонстрировали и попытались описать некоторые закономерности хранения информации в ДП, проведя эксперимент, в котором было использовано так называемое «состояние готовности» — хорошо знакомое каждому состояние, когда какое-то слово или имя «вертится на кончике языка», но человек никак не может окончательно вспомнить его. В этом эксперименте испытуемым предъявляли определения слов и просили их называть эти слова. Например, испытуемому говорили: «небольшая лодка, используемая в гаванях и реках Японии и Китая, на которой гребут одним веслом с кормы и на которую часто ставят парус». Браун и Макнил хотели создать состояние готовности, при котором испытуемый чувствовал бы, что он знает слово (оно «вертелось бы на кончике языка»), но просто не мог бы припомнить его. Конечно, во многих пробах этого не происходило — испытуемый либо тотчас же вспоминал слово, либо сознавал, что вообще не знает его. Таким образом, состояние готовности было довольно трудно уловимым, но авторам удавалось создавать его достаточно часто (вероятно, благодаря удачному подбору определений). Когда это состояние возникало, оно обладало рядом характерных черт. Испытуемый не только чувствовал, что он знает слово, — иногда он даже мог сказать, сколько в нем слогов, с какой буквы оно начинается или на какой слог падает ударение. (Он говорил, например: «В нем два слога, ударение на первом, а начинается оно с буквы «s».) Нередко он мог сказать, какие слова не подходят (это не sandal и не schooner), и мог назвать слова, близкие по смыслу. Такого рода припоминание, при котором испытуемый может определить общие особенности слова, называется припоминанием родовой принадлежности.

Излагая свои соображения относительно припоминания родовой принадлежности, Браун и Макнил описали некоторые аспекты структуры ДП. По их мнению, то или иное слово хранится в ДП в определенном месте, оно представлено здесь как слуховой, так и семантической информацией. Поэтому извлечение данного слова из ДП может быть основано на его звучании (например, я произношу слово СОБАКА, а вы объясняете мне, что оно означает) или на его смысле (я говорю ЛУЧШИЙ ДРУГ ЧЕЛОВЕКА, а вы отвечаете «собака»). В состоянии готовности полное извлечение по смыслу оказывается невозможным, но испытуемый все же частично извлекает требуемое слово. Он имеет некоторое представление о его звучании, но, очевидно, не имеет его полного акустического образа. Браун и Макнил полагают также, что вместе с каждым словом хранятся его ассоциации, или связи, с другими словами в ДП, так что испытуемый может назвать другие слова, означающие почти то же самое. Таким образом, эти авторы описывают ДП как обширный набор взаимосвязанных участков, в каждом из которых содержится сложная совокупность информации, относящейся к одному слову или факту.

Структура ДП будет главным предметом [нашего рассмотрения]. Результаты экспериментов с состоянием готовности наводят на мысль, что ДП можно изобразить как сеть, образованную пучками информационных связей. Такая концепция находится в прямом родстве с теорией «стимул — реакция». Некоторые более поздние модели структуры ДП также основаны на ассоциациях; однако возможны и другие представления о структуре ДП, например, концепции, согласно которым ДП состоит из неких наборов информации или групп значимых характеристик. Каждый из этих подходов имеет свои преимущества, и мы рассмотрим их поочередно. С каждой моделью строения ДП связаны определенные объяснения происходящих в ДП процессов — способов, при помощи которых структурированная информация может быть использована.

Прежде чем мы перейдем к подробному рассмотрению моделей ДП, следует сделать несколько замечаний. Прежде всего надо иметь в виду, что современные модели ДП весьма сложны. Это определяется сложностями самой ДП. О некоторых из них мы уже упоминали: во-первых, использование хранящейся в ДП информации связано с решением задач, логической дедукцией, ответами на вопросы, припоминанием фактов и многим другим; во-вторых, ДП содержит поразительно много разнообразной информации; в-третьих, ее организация упорядоченна, а не случайна. Ни одна из современных моделей не может вполне адекватно объяснить многочисленные способы использования хранящейся в ДП информации, ее количество и ее организацию. Однако модели постоянно видоизменяются с учетом вновь появляющихся данных.

Другое замечание также отражает все связанные с ДП сложности: в сущности, имеет смысл говорить не об одной ДП, а о двух. Мысль о существовании двух ДП выдвинул Тулвинг, который предложил провести различие между семантической и эпизодической памятью. Обе памяти служат долговременными хранилищами информации, но различаются по характеру этой информации.

Все, что нам нужно для того, чтобы пользоваться речью, хранится в семантической памяти. Она содержит не только слова и обозначающие их символы, их смысл и их референты (т.е. вещи, названиями которых они служат), но также правила обращения с ними. В семантической памяти хранятся такие вещи, как правила грамматики, химические формулы, правила сложения и умножения, знание того, что осень наступает после лета, — все те факты, которые не связаны с каким-то определенным временем или местом, а представляют собой просто факты. Эпизодическая память, напротив, содержит сведения и события, закодированные применительно к определенному времени, информацию о том, как выглядели те или иные веши и когда мы их видели. Эта память хранит разного рода автобиографические данные, как, например: «Я сломал ногу зимой 1970 года». Она содержит сведения, зависящие от контекста: «Я не каждый день готовлю на обед рыбу, но вчера у нас была рыба».

Материал, хранящийся в семантической и в эпизодической памяти, различается не только по своему характеру, но и по своей подверженности забыванию. В эпизодической памяти информация довольно легко может стать недоступной, потому что сюда непрерывно поступает новая информация. Когда вы извлекаете какие-либо сведения из одной или другой памяти — например, когда вы умножаете 3 на 4 (при этом используется семантическая память) или вспоминаете, что вы делали прошлым летом (из эпизодической памяти), — этот акт извлечения информации сам представляет собой некое событие. Как таковое это событие должно поступить в эпизодическую память, в которой появятся сведения о том, что вы умножили 3 на 4 или что вы предавались воспоминаниям о прошедшем лете. Таким образом, эпизодическая память находится в состоянии непрерывного изменения, и содержащаяся в ней информация часто преобразуется или становится недоступной для извлечения. В отличие от этого семантическая память, вероятно, изменяется гораздо реже. На нее не оказывает влияния акт извлечения, и хранящаяся в ней информация, как правило, остается на месте.

В связи с разделением ДП на две такие части особенно важно установить их соотношение традиционными методами исследования человеческой памяти, в частности, с помощью экспериментов, в которых используются списки слов. Такие списки слов, несомненно, фиксируются в эпизодической памяти. Если, например, испытуемому предъявляют список из 20 слов, в число которых входит слово «лягушка», это не значит, что он усваивает слово «лягушка» заново. Это слово содержалось в семантической памяти испытуемого до того, как он заучил список, находится в ней сейчас и останется там в будущем. Однако испытуемый узнал, что слово «лягушка» содержится в том списке, который ему в данное время предъявляют, — факт, который привязан к данному времени и к данной ситуации. Этот факт сохранится в его эпизодической памяти. А это означает, что в традиционных психологических экспериментах изучается эпизодическая, а не семантическая память. Изучению семантической памяти со времен Эббингауза уделялось очень мало внимания.

Только за последние десять лет или около того семантическая память стала предметом многочисленных исследований. Эти исследования касаются прежде всего структурной организации наших семантических знаний об окружающем мире и использования этих знаний при выполнении различных задач. [Здесь] мы рассмотрим несколько моделей семантической памяти (некоторые модели включают также и эпизодическую память); сейчас мы перейдем к описанию строения и функций ДП в соответствии с этими моделями. Модели семантической памяти можно грубо классифицировать как сетевые, теоретико-множественные и модели, основанные на семантических признаках. Эти типы моделей нельзя полностью разграничить; все они взаимосвязаны, и это не удивительно, так как все они пытаются дать объяснение одним и тем же человеческим способностям. Однако модели каждого типа обладают некоторыми отличительными особенностями; [далее] мы рассмотрим характер моделей каждого типа и некоторые возникающие в связи с ними проблемы.

Сетевые модели долговременной памяти

Сетевые модели семантической памяти, подобно теории Брауна и Макнила, описывают ДП как чрезвычайно обширную сеть связанных между собой понятий. Сетевые модели обладают известным сходством с концепцией «стимул-реакция», рассматривающей память как пучок ассоциаций. Однако эти модели в некоторых отношениях существенно отличаются от традиционных ассоциа-ционистских концепций. Прежде всего, большинство таких моделей допускает образование ассоциаций разного рода, т.е. допускает, что не все ассоциации одинаковы. Это значит, что при ассоциировании двух понятий взаимоотношения между ними известны; ассоциация — это нечто большее, чем простая связь. Такой подход получил название «неоассоцианизма». Подобное представление о ДП содержит также идею о том, что ассоциативные сети обладают максимально возможной упорядоченностью и компактностью. Следует ожидать, что предметы, концептуально близкие друг другу, будут тесно ассоциироваться в сетях ДП. В этом смысле ДП похожа на словарь, где, однако, «слова» не расположены в алфавитном порядке; алфавитный принцип, по которому построены наши обычные словари, мало полезен при выяснении связей между понятиями. Возьмем, например, названия двух таких сравнительно необычных животных, как архар и як. Они очень близки понятийно, но максимально разделены в словаре. В ДП они, вероятно, ассоциированы более тесно, чем в словаре.

Г. Глейтман, А. Фридлунд, Д. Райсберг

Когда мы размышляем, мы нередко создаем новые понятия и формулируем новые суждения. Но большая часть понятий и суждений уже хранится в памяти, где они образуют наши аккумулированные знания, «базу данных», которая поддерживает и подпитывает наши мыслительные процессы. Каким же образом эти знания организованы в нашей памяти и как они восполняются?

Память на общую информацию

Мы много говорили о том, как информация сохраняется и извлекается из памяти. Большинство рассмотренных примеров относится к эпизодической памяти. Этот термин применяется к сохранению данных о конкретных событиях в жизни человека; это — память о том, что случилось, как, где и когда. Память на общую информацию содержит знания, не зависящие от конкретной ситуации, в которой эти знания были получены. Например, мы помним, что Париж — это столица Франции, что квадратный корень из 9 равен 3 и что сахар является ингредиентом большинства кондитерских изделий. Однако мы вряд ли можем точно сказать, как, где и когда мы получили эту информацию; если же мы сможем это вспомнить, наше воспоминание будет относиться к эпизодической памяти, а не к памяти на общую информацию.

У каждого человека память на общую информацию содержит огромное количество знаний, включая значения слов и символов, законы природы, внешний вид предметов, разнообразные общие правила и схемы. Одним из компонентов этого огромного архива является семантическая память — память, связанная со значениями слов и понятий. Как утверждают многие ученые, наш полный словарный запас: каждое слово, включая его произношение, все возможные значения, связи с объектами реального мира и способы сочетания с другими словами при образовании фраз и предложений, — хранится здесь. Как же мы находим нужную информацию в этом главном мыслительном словаре? Очевидно, что здесь должна существовать хорошо организованная система; иначе поиск любого слова занял бы несколько дней. Что же это за система?

Сетевая иерархическая модель

Для описания семантической памяти исследователи предложили сетевые модели. В этих моделях слова и понятия связаны в сложную сеть отношений, дающую возможность перейти от одного понятия к другому, связанному с ним. В такой сети слова и понятия образуют ячейки, а отношения между понятиями — ассоциативные связи (рис. 1).

Рис. 1. Фрагмент сетевой модели

Как видно из рисунка, ячейки (слон, млекопитающее, хобот) соединены с помощью ассоциативных связей. В некоторых сетевых моделях используются стандартные связи, которые обозначают отношения между ячейками (служит, является, имеет и т.д.)

Согласно одной из ранних гипотез сетевая модель имеет иерархическую структуру. Т.е. слова, определяющие более или менее специфические понятия (например, канарейка) хранятся ниже, чем категории более высокого порядка (птица), которые, в свою очередь, находятся ниже еще более высокой категории (животное). В приведенной системе свойства определяются категорией высшего, а не низшего порядка. Так, утверждение «имеет крылья» или «имеет перья» будет связываться с птицей, а не с канарейкой, или малиновкой, или любой другой разновидностью птиц. Однако такой признак, как «желтая», будет связываться с канарейкой, поскольку это характерно для канареек, а не для птиц вообще (рис. 2)1.

по фильму «Челюсти»

Рис. 2. Иерархическая структура сетевой модели

Чтобы определить, истинно ли утверждение «ворон имеет перья», исходя из иерархии понятий, представленных здесь, нужно лишь взглянуть на данные второй категории, относящиеся к понятию птица

Иерархическая модель очень точна, но, как это часто бывает, природа не настолько аккуратна, насколько хотелось бы ученым. Достаточно сказать, что принадлежность ко многим семантическим категориям не отвечает закону «всё или ничего». Например, американцы считают малиновку наиболее типичной птицей, курицу — менее типичной, а пингвина — наименее типичной[1] . Указанные различия — не каприз, уровень типичности дает положительный эффект при доступе к ресурсам семантической памяти. Например,

испытуемые быстрее соглашаются с тем, что «X — это птица», если X — это типичная птица вроде канарейки, а не менее типичные птицы — пингвин или страус[2]. Эти данные говорят о том, что отношения между элементами информации в семантической памяти сложнее, чем их представляет иерархическая модель.

Сетевая модель

распространения активации

Некоторые недостатки иерархической модели привели к созданию других систем, одной из которых является модель распространения активации. Данная модель также рассматривает понятия как ячейки, соединенные между собой ассоциативными связями. Но в ней предусмотрена возможность того, что эти связи передают различные типы отношений, включая отношения, основанные на иерархии (например, канарейка — птица), на сходстве значений (яблоко — апельсин) или на часто встречающихся ассоциациях (хлеб — масло). Кроме этого, связи между понятиями могут различаться по силе, т.е. два часто соединяемых понятия (белый — дом) будут иметь сильную связь, тогда как менее часто связанные (отец — племянник) будут иметь слабую связь или могут быть связаны лишь транзитивно (с помощью ячеек отец — дядя и дядя — племянник).

В данной модели ячейка становится активной, если, например, человек постоянно думает о ее содержании. Её активность передаётся соседним ячейкам по ассоциативным связям, подобно тому, как электрический ток распространяется по проволочной сетке. Распространение активации происходит сильнее (и более часто) между ячейками с сильной связью. К тому же активации рассеиваются по мере распространения, поэтому до ячеек, отдаленных от источника активности, они практически не доходят (рис. З). Идея данной модели тесно связана с понятием сети признаков .

Рис. 3. Модель распространения активации

На рисунке представлена небольшая часть семантической сети в соответствии с моделью распространения активации. Чем короче линия соединения, тем сильнее семантическая связь7

7 См.: Collins А. М., Loftus E.F. A spreading activation theory of semantic processing// Psychological Review. 1975. Vol. 82. P. 407-428.

Распределение представлений

Сетевые модели, которые мы рассматривали до сих пор, использовали систему локальных представлений. Это означает, что каждое понятие, например, понятие пожарная машина, было представлено конкретной ячейкой или набором ячеек. Когда человек думал о пожарной машине, эти ячейки становились активными.

Однако в последние годы получили развитие сетевые модели, основанные на распределении представлений. В данных моделях каждое понятие выражается в некотором алгоритме активации всей сети. В качестве упрощенного примера понятие пожарная машина можно представить как последовательное возбуждение ячеек A, D, Н и Q, а понятие скорая помощь — как последовательное возбуждение ячеек D, F, L и Т. В данном случае ячейка D является частью алгоритма, представляющего пожарную машину; частью алгоритма, представляющего скорую помощь, а также множество других понятий. Но сама по себе ячейка D ничего не означает, ее значение получает смысл только в более широком контексте активации других ячеек.

Для функционирования сети, основанной на распределении представлений, необходимо существование системы распределения, в которой множество различных операций происходят одновременно, причем каждая из них влияет на различные части распределенного образа и испытывает на себе их влияние.

Модели этого типа были разработаны для объяснения многих когнитивных процессов, и сторонники данного подхода уверены, что, в сущности, все когнитивные функции могут быть описаны с помощью подобных моделей[3]. Они утверждают, что все сложные явления нашей психики лучше всего рассматривать как результат действия множества более мелких событий — подобно тому как лавина образуется из движения множества маленьких камней и осколков породы. Каждое из этих мелких событий — очень простое, и каждое выполняет только свою узкую функцию в общем результате.

Данная гипотеза вызвала серьезные дебаты. Одни исследователи упорно отстаивают модели распределения, а другие утверждают, что они имеют очень ограниченную сферу применения. Чем закончатся эти споры, покажет будущее.

Андерсон Дж. [Исследования долговременной памяти]

Вспомните свадьбу, на которой вы когда-то были. Возможно, вы помните, кто на ком женился, вероятно, где была свадьба, многих из людей на свадьбе и что-нибудь из того, что там происходило. Однако вы, наверное, оказались бы в трудном положении, если бы попытались сказать точно, как были одеты все участники, какие именно слова они говорили, сколько шагов прошла невеста в проходе между рядами в церкви и так далее, — хотя вы, вероятно, отмечали все эти детали. Кажется, что мы обладаем способностью помнить суть события, не вспоминая многие из точных деталей. К счастью, наша психика способна лучше всего помнить то, что наиболее важно. Эта глава касается того, как такая информация кодируется в то, что называется репрезентациями, основанными на значении.

Пропозициональные репрезентации

Такие репрезентации стали обычным методом анализа значимой информации в когнитивной психологии, заимствованное из логики и лингвистики понятие пропозиция наиболее важное в таких исследованиях. Пропозиция — самая маленькая единица знания, которая может быть отдельным утверждением; т.е. это самая маленькая единица, истинность или ложность которой имеет смысл оценивать. Пропозициональный анализ наиболее явно применяется к лингвистической информации, а также к такой информации, о которой мы говорим здесь. Рассмотрим следующее предложение.

Линкольн, который был президентом США во время ожесточенной воины, освободил рабов.

* АндерсонД.Р. Когнитивная психология. СПб.: Питер, 2002. С. 140, 148—160; 223—226, 230—235; (с сокращениями).

Информация, переданная в этом предложении, может быть сообщена с помощью следующих более простых предложений.

A. Линкольн был президентом США во время войны.

Б. Война была ожесточенной.

B. Линкольн освободил рабов.

Если бы любое из этих простых предложений было ложным, сложное предложение не было бы истинным. Эти предложения близко соответствуют пропозициям, которые лежат в основе значения сложного предложения. Каждое простое предложение выражает основную единицу значения. Наши репрезентации значения должны удовлетворить одному условию, которое состоит в том, что каждая отдельная единица в них соответствует единице значения.

Но теория пропозициональной репрезентации не утверждает, что человек помнит такие простые предложения, как А, Б и В. Проведенные исследования указывают на то, что испытуемые помнят точную формулировку таких основных предложений не больше, чем они помнят точную формулировку первоначального предложения. Например, Андерсон показал1, что испытуемые демонстрируют плохую способность к запоминанию, когда слышат предложение В или предложение:

Рабы были освобождены Линкольном.

Таким образом, по-видимому, информация представлена в памяти таким способом, который сохраняет значение простых утверждений, но не сохраняет никакой информации об их формулировке. Ряд пропозициональных нотаций представляет информацию абстрактным способом. Одна из них, используемая Киншем, представляет каждое суждение как список, содержащий отношение, после которого следует список аргументов[1] . Отношения организовывают аргументы и обычно соответствуют глаголам (в данном случае «освобождены»), прилагательным («ожесточенной») и другим относительным понятиям («президентом»). Аргументы относятся к конкретному времени, месту, людям и объектам и обычно соответствуют существительным («Линкольн», «война», «рабы»). Отношения устанавливают связи между объектами, обозначенными этими существительными. В качестве примера предложения А, Б и В можно представить следующими списками.

А', (президент, Линкольн, США, война)

Б', (ожесточенный, война)

В', (освободить, Линкольн, рабы)

Кинш представляет каждое суждение заключенным в скобки списком, состоящим из отношения и аргументов, как в приведенном выше примере. Обратите внимание, что различные отношения связаны с разным числом аргументов: отношение «президент» связано с тремя аргументами, «освободить» — с двумя и «ожесточенный» — с одним. Независимо от того, слышал ли человек первоначальное сложное предложение или предложение:

Рабы были освобождены Линкольном — президентом во время ожесточенной войны,

значение сообщения может быть представлено списками от А' до В'.

Пропозициональные сети

В литературе по когнитивной психологии иногда можно найти пропозиции, представленные в форме сети, как показано на рис. 1, который иллюстрирует структуру пропозициональной сети, кодирующую предложение «Линкольн, который был президентом США во время ожесточенной войны, освободил рабов».

Рис. /. Сетевые репрезентации для пропозиций, лежащие в основе предложения «Линкольн, который был президентом США во время ожесточенной войны, освободил рабов»

В этой пропозициональной сети каждая пропозиция представлена эллипсом, который связан подписанными стрелками с отношением и аргументами. Пропозиции, отношения и аргументы называются узлами сети, а стрелки называются связями, потому что они соединяют узлы. Например, эллипс на рис. 1, а представляет пропозицию А' из раннего анализа Кинша. Этот эллипс связан с отношением «президент» связью, помеченной как «отношение» (чтобы указать, что она указывает на узел отношения), с «Линкольном» — связью «агент», с «США» — связью «объект» и с «войной» связью «время». Три структуры сети в частях а, б и в рисунка представляют индивидуальные пропозиции А, Б' и В', перечисленные на с. 389. Обратите внимание, что эти различные сети содержат те же самые узлы; например, части а и б обе содержат «войну». Это пересечение указывает на то, что эти сети — действительно связанные части большей сети, которая частично показана на рис. 1, г. Эта последняя сеть представляет всю значимую информацию в первоначальном сложном предложении на с. 387.

Пространственное местоположение элементов в сети полностью не соответствует интерпретации. Сеть можно рассматривать как кучу шариков, связанных нитями. Шарики представляют собой узлы, а нити — связи между узлами. Сеть, представленная на двухмерной странице, — это множество шариков, размещенных некоторым образом. Мы пытаемся составить сеть таким способом, который облегчает понимание, но возможно любое расположение. Важно лишь то, как элементы связаны друг с другом, а не где они находятся.

Теперь мы имеем два способа представления одной и той же пропозициональной информации: с помощью набора линейных пропозиций, например пропозиции А, Б’ и В', или с помощью сети, как показано на рис. 1. Так как представленная информация абстрактна, будет работать любое правило нотации. Линейная репрезентация несколько точнее и компактнее, но сетевая репрезентация показывает связи между элементами. Как мы увидим, эта связность оказывается полезной для понимания некоторых явлений памяти.

Семантические сети

Сетевые репрезентации также использовались, чтобы кодировать концептуальное знание. Квиллиан предположил[2], что испытуемые хранят информацию о различных категориях, таких как канарейки, малиновки, рыбы и т. д., в сетевой структуре, подобной той, что изображена на рис. 2.

На этом рисунке мы представили иерархию категориальных фактов, таких как «канарейка это птица» и «птица это животное», связывая узлы для двух категорий связями «суть» (is а). С категориями связаны свойства, которые для них истинны. Свойства, истинные для категорий более высокого уровня, также истинны для категорий низшего уровня. Так, поскольку животные дышат,

из этого следует, что птицы дышат и канарейки дышат. Обратите внимание, что рис. 2 может также представлять информацию об исключениях. Например, даже при том, что большинство птиц летает, на рисунке отражено, что страусы не могут летать.

Уровень 1

Уровень 2

Уровень 3 ^а'<

рейка

Имеет кожный покров

Животное

? Ест Дышит

Имеет крылья -Летает Имеет перья

Рыба

Высокий

Может петь х' не

Страус летает Акула

Нерестится выше по течению

Розовый

Опасна

Она желтая Тонкие силь

ные ноги

Имеет плавники

- Плавает Имеет жабры

Кусается X

Лосось

Съедобен

Рис. 2. Гипотетическая структура памяти для иерархии с тремя уровнями[3]

Коллинз и Квиллиан в ходе эксперимента провели тест на психологическую реальность таких сетей, заставляя испытуемых оценивать истинность следующих утверждений:

• 1) канарейки могут петь;
• 2) канарейки имеют перья,
• 3) канарейки имеют кожу.

Испытуемым предъявлялись подобные утверждения, а также ложные утверждения, такие как «яблоки имеют перья». Испытуемых просили оценить, было ли утверждение истинным или ложным, нажимая одну из двух кнопок. Измерялось время от предъявления утверждения до нажатия кнопки.

Рассмотрим, как испытуемые отвечали бы на такие вопросы, если бы рис. 2 представлял их знание таких категорий. Информация, подтверждающая предложение 1, хранилась непосредственно в узле «канарейка». Однако информация для предложения 2 не хранилась непосредственно в узле «канарейка». Скорее, информация «имеет перья» хранилась в узле «птица», и предложение 2 может быть выведено из непосредственно хранящихся фактов, что «канарейка это птица» и «птицы имеют перья». Кроме того, предложение 3 непосредственно не хранилось в узле «канарейка»; скорее, предикат «имеет кожу» хранился в узле «животное». Таким образом, предложение 3 может быть выведено из фактов «канарейка это птица», «птица это животное» и «животные имеют кожу». В случае предложения 1 вся необходимая информация для проверки запасена в узле «канарейка»; в случае предложения 2 испытуемые должны пересечь одну связь от узла «канарейка» до узла «птица», чтобы вспомнить необходимую информацию; и в случае предложения 3 испытуемые были бы должны пересечь две связи от узла «канарейка» до узла «животное».

Если бы наше категориальное знание было структурировано так же, как на рис. 2, мы ожидали бы, что предложение 1 проверялось быстрее, чем предложение 2, которое в свою очередь проверялось бы быстрее, чем предложение 3. Именно это обнаружили Коллинз и Квиллиан. Испытуемым требовалось 1310 мс, чтобы оценить утверждения, подобные предложению 1; 1380 мс для предложений, подобных предложению 2; и 1470 мс для предложений, подобных предложению 3. Дальнейшие исследования извлечения информации из памяти несколько усложнили выводы, сделанные из первоначального эксперимента Коллинза и Квиллиана. Было отмечено, что частота переживаний фактов оказывала сильное влияние на время извлечения информации. Некоторые факты (например, «яблоки съедобны»), для которых предикат мог храниться с промежуточным понятием типа «продовольствие», но которые переживаются весьма часто, верифицируются так же быстро или быстрее, чем такие факты, как «яблоки имеют темные семечки», которые должны храниться непосредственно с понятием «яблоко». По-видимому, если с фактом, связанным с понятием, часто сталкиваются, он будет храниться с тем же понятием, даже если бы он мог быть выведен из более общего понятия. Следующие утверждения относительно организации фактов в семантической памяти и времени их извлечения, по-видимому, являются обоснованными выводами из этого исследования:

• 1) если с фактом, связанным с понятием, часто сталкиваются, он будет храниться с тем же понятием, даже если бы он мог быть выведен из более общего понятия;
• 2) чем чаще человек сталкивается с фактом, связанным с понятием, тем более прочно этот факт будет связан с данным понятием; и чем более прочно факты связаны с понятиями, тем быстрее они верифицируются;
• 3) верификация фактов, которые непосредственно не хранятся с понятием, но которые должны быть выведены, занимает относительно большее время.
• 1

См.: Conrad С. Cognitive economy in semantic memory // Journal of Experimental Psychology. 1972. Vol. 92. P. 149-154.

Таким образом, на время извлечения материала из памяти оказывают влияние как сила связей между фактами и понятиями (определяющаяся частотой переживаний), так и расстояние между ними в семантической сети.

Схемы

Рассмотрим наше знание о том, что такое дом. Мы знаем многое о домах, например следующее:

• • дома — это тип зданий;
• • в домах имеются комнаты;
• • дома могут быть построены из дерева, кирпича или камня;
• • дома служат жилищем для человека;
• • дома в плане обычно квадратные или прямоугольные.

Важность категории состоит в том, что она хранит предсказуемую информацию относительно отдельных примеров категории. Поэтому, когда кто-то упоминает дом, мы имеем общее представление о нем.

Семантические сети, которые просто хранят свойства с понятиями, не могут фиксировать приблизительный характер нашего знания о доме. Исследователи предложили специфический способ для репрезентации такого знания в когнитивной науке, который кажется более полезным, чем репрезентация с помощью семантической сети. Эта структура репрезентации называется схемой. Концепция схемы была четко сформулирована в исследованиях искусственного интеллекта и в теории вычислительных машин и систем. Читатели, имеющие опыт работы с современными языками программирования, должны признать их подобие различным типам используемых структур данных (например, записи в Паскале). Для психолога встает вопрос о том, какие аспекты схемы имеют значение для понимания того, как люди думают о понятиях. Мы опишем некоторые из свойств, связанные со схемами, и затем обсудим психологические исследования, имеющие отношение к этим свойствам.

Схемы представляют категориальное знание согласно слотовой структуре, где слоты определяют значения, которые члены категории имеют по различным признакам. Так, мы имеем следующую частичную репрезентацию схемы дома:

Дом

• • Суть: здание.
• • Част и: ко м н ат ы.
• • Материал: дерево, кирпич, камень.
• • Функция: человеческое жилище.
• • Форма: прямоугольная или квадратная.
• 1

См.: Rumelhart D.E., OrtonyA. The representation ofknowledge in memory// Semantic Factors in Cognition / R.C..Anderson, R.J. Spiro, W.E. Montague (Eds.). Hillsdale, N.J.: Erlbaum, 1976.

В этой репрезентации такие термины, как «материал» или «форма», являются атрибутами, или слотами, а такие термины, как «дерево», «кирпич» или «прямолинейный», — значениями. Каждая пара «слот—значение» определяет типичную особенность. Тот факт, что дома обычно строятся из таких материалов, как дерево и кирпич, не исключает возможности, что дом может быть из картона. Таким образом, значения, перечисленные выше, называются значениями по умолчанию. Например, факт, что мы представляем, что птицы могут летать, как часть нашей схемы для птиц, не мешает нам рассматривать страусов как птиц. Мы просто переписываем это значение по умолчанию в нашей репрезентации для страуса.

Обратите внимание, что некоторые из этих особенностей, такие как «дома служат жилищем для человека», в основном пропозициональные, тогда как другие особенности, такие как форма и размер, в основном перцептивные. Таким образом, как отмечено ранее, схемы — это не просто расширение понятия пропозициональных репрезентаций. Скорее, это способы кодирования закономерностей в категориях, независимо от того, перцептивные это закономерности или пропозициональные. Они абстрактны в том смысле, что кодируют истинное вообще, а не истинное в данном случае. Таким образом, у нас есть схема для домов вообще, а не для отдельного дома. Следовательно, мы не репрезентируем информацию, которая истинна только для определенного дома, белого ли он цвета и находится ли он в Питтсбурге. Итак, тогда как пропозиции могут представлять то, что важно относительно определенных вещей, схемы могут представлять, что общего есть у отдельных вещей.

Специальный слот в каждой схеме является ее слотом «суть», который подобен связи «суть» в семантической сети и указывает на супермножество. В основном, если не возникает никаких противоречий, понятие сохраняет особенности этого супермножества. Так, при хранении супермножества «дома» со схемой для «здания» мы имеем такие особенности дома, как наличие крыши и стен, а также то, что он стоит на земле. Эта информация не представлена в вышеупомянутой схеме для «дома», потому что она может быть выведена из «здания». Как показано на рис. 2, эти связи «суть» могут создавать иерархию, называемую иерархией обобщений.

Схемы имеют другой тип иерархии, называемый иерархией частей. Так, части зданий, например стены и комнаты, обладают собственными схематическими определениями. Хранящиеся со схемами для стен и комнат, эти части имеют окна и потолки. Таким образом, используя отношения между частями, мы можем вывести, что здания имеют окна и потолки.

Схемы являются абстракциями от определенных случаев, которые могут использоваться, чтобы делать выводы относительно конкретных понятий, которые они представляют. Если мы знаем, что нечто — это дом, мы можем использовать определение схемы, чтобы вывести, что он, вероятно, сделан из дерева или кирпича и имеет стены, окна и т. п. Но процессы для схем, относящиеся к выводам, пред усматривают исключения. Так, мы можем все же понимать, каков дом без крыши. К тому же необходимо понимать взаимосвязь между слотами схемы. Так, если мы слышим о подземном доме, мы можем сделать заключение, что он не будет иметь окон.

Психологическая реальность схем

Характерная особенность схем состоит в том, что они имеют значения по умолчанию для некоторых атрибутов схемы. Это обеспечивает схемы полезным механизмом выведения путем заключения. Если вы опознаете объект как члена некоторой категории, вы можете сделать вывод, — если нет явных противоречий, — что он имеет значения по умолчанию, связанные со схемой этого понятия. Бруэр и Трейенс дали интересную демонстрацию влияния схем на извлечение информации из памяти путем выведения. Тридцать испытуемых по очереди вводили в комнату, показанную на рис. 3.

Рис. 3

1

См.: Brewer W.F., Treyens J.C. Role of schemata in memory for places//Cognitive Psychology. 1981. Vol. 13. R 207-230.

Им говорили, что это офис экспериментатора, и просили подождать там, пока экспериментатор сходит в лабораторию, чтобы посмотреть, закончил ли выполнение задания предыдущий испытуемый. Спустя 35 с экспериментатор возвращался и отводил ожидавшего его испытуемого в соседнюю комнату. Там испытуемого просили записать все, что он мог вспомнить об экспериментальной комнате. А что бы смогли вспомнить вы?

Бруэр и Трейенс прогнозировали, что на результаты вспоминания испытуемых будет оказывать сильное влияние схема того, что содержится в офисе. Испытуемые действительно хорошо вспоминали объекты, которые являются частью этой схемы. Результаты вспоминания были намного хуже при вспоминании объектов в офисе, которые не были частью схемы; они ошибочно вспоминали вещи, которые являются частью типичного офиса, но не этого. Таков паттерн результатов, который обнаружили Бруэр и Трейенс. Например, 29 из 30 испытуемых вспомнили, что в офисе были стул, стол и стены. Однако лишь 8 испытуемых вспомнили, что там были доска объявлений или череп. С другой стороны, 9 испытуемых вспомнили, что там были книги, которых на самом деле не было. Таким образом, мы видим, что на человеческую память свойства какого либо места оказывают сильное влияние предположения этого человека о том, что обычно находится в данном месте. Схема — это способ кодирования таких предположений.

Влияние контекста кодирования

Сигналом, связанным с воспоминанием, может стать контекст, в котором сформировалось данное воспоминание. Если при тестировании могут быть использованы такие контекстные сигналы, то у испытуемого будут дополнительные средства снова активизировать воспоминание-мишень. Имеется достаточно доказательств того, что контекст может значительно влиять на память. В этом разделе мы рассмотрим некоторые способы, которыми контекст влияет на память. Эти влияния контекста часто называют влиянием кодирования, так как контекст воздействует на то, что кодируется в след памяти, содержащий запись случая.

Смит, Езенберг и Бьорк провели эксперимент, показавший важность физического контекста. В их эксперименте испытуемые заучивали два списка ассоциативных пар в различные дни и в различной обстановке. В первый день испытуемые заучивали ассоциативные пары в комнате без окон в здании около университетского городка Мичиганского университета. Экспериментатор аккуратно выглядел, он был в костюме и при галстуке, а ассоциативные пары демонстрировались с помощью слайдов. Во второй день испытуемые заучивали ассоциативные пары в крошечной комнате окнами на университетский городок. Экспериментатор был одет в мятую футболку и джинсы (это было тот же самый экспериментатор, но некоторые испытуемые не узнали его) и предъявлял ассоциативные пары с помощью магнитофонной записи. Днем позже испытуемые вспоминали ассоциативные пары, предъявлявшиеся в обоих случаях. Испытуемые могли вспомнить 59 % из заученного списка в той же самой обстановке и лишь 46 % из списка, заученного в другой обстановке. Таким образом, по-видимому, результаты вспоминания улучшаются, если оно происходит в том же контексте, что и заучивание.

Возможно, наиболее впечатляющее исследование с изменением контекста было проведено Годденом и Баддели[4] . Они предлагали водолазам заучивать список из 40 несвязанных слов на берегу и на глубине 20 футов. Затем водолазов просили вспомнить список в той же самой или в другой обстановке. На рис. 4 показаны результаты этого исследования. Испытуемые явно обнаруживали лучшую память, когда их просили вспомнить список в том контексте, в котором они его заучивали. Таким образом, по-видимому, элементы контекста становятся связанными с воспоминаниями, и эти воспоминания эффективнее извлекаются из памяти, когда испытуемым предъявлены те же элементы контекста.

Рис. 4. Среднее число вспомненных слов как функция обстановки, в которой происходило заучивание. Списки слов лучше вспоминались в той обстановке, в которой они заучивались, чем в другой обстановке"

Степень влияния контекста, как выяснилось, варьирует в разных экспериментах. Фернандес и Гленберг сообщают о ряде неудачных попыток обнаружить какую-либо зависимость от контекста[5]; Сафли, Отака и Бавареско сообщают о невозможности получить такие результаты на занятиях в классе. Айх утверждает, что степень влияний контекста зависит от того, насколько испытуемый связывает контекст с воспоминаниями . В его эксперименте он читал списки двум группам испытуемых. В одном условии испытуемым давалась инструкция вообразить только объект, соответствующий существительному, а в другом условии испытуемых просили вообразить объект, соответствующий существительному, в определенном контексте. Айх обнаружил намного большее влияние изменения контекста, когда испытуемым давалась инструкция вообразить объект, соответствующий существительному, в определенном контексте.

Исследование Бауэра, Монтейро и Гиллигана показывает, что эмоциональный контекст может влиять так же, как и физическийls. Они давали испытуемым инструкцию заучить два списка. Для одного списка они гипнотически вызывали положительное состояние, заставляя испытуемых рассматривать приятный эпизод из их жизни, а для другого списка они гипнотически вызывали отрицательное состояние, заставляя испытуемых рассматривать травмирующий случай. Последующий тест на вспоминание проводился либо при положительном, либо при отрицательном эмоциональном состоянии (снова вызванном гипнотически). Лучшее вспоминание отмечалось, когда эмоциональное состояние при тестировании совпадало с эмоциональным состоянием при заучивании.

Такое влияние настроения отмечается не всегда. Например, Бауэр и Мейер не сумели повторить результат Бауэра и коллег. Айх и Меткалф обнаружили, что влияние настроения сказывается только тогда, когда испытуемые при заучивании связывали свои воспоминания с информацией о настроении[6]. Таким образом, влияние настроения, как и влияние физического контекста, имеет место лишь в особых ситуациях заучивания.

Возможно, более доказанным можно считать влияние того, что называется конгруэнтностью настроения. Речь идет о том факте, что счастливые воспоминания легче извлекать из памяти в счастливом состоянии, а грустные воспоминания — в грустном состоянии. Это является результатом влияния содержания памяти, а не эмоционального состояния испытуемых во время заучивания. Например, Тиздейл и Рассел предлагали испытуемым заучивать список положительных, отрицательных и нейтральных слов в нормальном состоянии . Затем в ходе тестирования они вызывали положительное или отрицательное состояния. Их результаты показаны на рис. 5.

Рис. 5. Вспоминание слов, обозначающих положительные, отрицательные и нейтральные черты в приподнятом и подавленном настроении21

Как можно заметить, испытуемые вспомнили больше слов, которые соответствовали их настроению при тестировании. Когда элементы настроения присутствуют при тестировании, они будут активировать воспоминания, связанные с этими элементами настроения. Эти элементы будут включать в себя воспоминания, содержание которых соответствует настроению (как в эксперименте Тиздейла и Рассела), и воспоминания, связанные с такими элементами настроения как частью процедуры заучивания (как в эксперименте Айха и Меткалфа).

Один из феноменов, связанных с этим явлением, получил название научения, зависящего от состояния. Людям легче вспоминать информацию, если они могут прийти в то же эмоциональное и физическое состояние, в котором они находились, когда заучивали информацию. Например, часто утверждают, что пьяницы в трезвом состоянии не способны вспомнить, куда они спрятали спиртное, когда были пьяны, а в состоянии опьянения они не способны вспомнить, куда они спрятали деньги, когда были трезвыми. Действительно, существуют некоторые экспериментальные доказательства этой зависимости памяти от состояния опьянения, но, по-видимому, более важным фактором является то, что алкоголь оказывает общее ослабляющее воздействие на усвоение информации[7] . Показано, что в случае с марихуаной отмечается подобное же влияние состояния. В одном эксперименте испытуемые заучивали список для свободного вспоминания после курения либо сигареты с марихуаной, либо обычной сигареты2’. Испытуемых тестировали через 4 часа — снова после курения либо сигареты с марихуаной, либо обычной сигареты. В табл. 1 показаны результаты этого исследования. В этой таблице показаны два эффекта, типичные для исследований влияния психоактивных веществ на память. Во-первых, имеется эффект зависимости от состояния, выражающийся в улучшении вспоминания, когда состояние при тестировании совпадает с состоянием при заучивании. Во-вторых, отмечается в целом более высокий уровень вспоминания, когда при заучивании испытуемый не находился под воздействием психоактивных веществ.

Таблица 1

Взаимодействие между влиянием употребления психоактивных веществ при заучивании и тестировании24

Имплицитная и эксплицитная память

До сих пор в этой главе мы рассматривали воспоминания, к которым люди имеют сознательный доступ. Но некоторые из наиболее интересных исследований памяти касаются воспоминаний, которых мы не осознаем. Подчас мы понимаем, что знаем вещи, которые не можем описать. Примером может служить запоминание клавиатуры печатной машинки (или компьютера). Многие квалифицированные машинистки не могут вспомнить порядок клавиш, не вообразив себя печатающими. Очевидно, их пальцы знают, где находятся клавиши, но они просто не имеют сознательного доступа к этому знанию. Такие имплицитные демонстрации памяти выдвигают на первый план значение условий извлечения при оценке памяти. Если бы мы попросили машинистку сообщить нам, где находятся клавиши, мы бы сделали вывод, что она совершенно не знает клавиатуры. Если бы мы проверили, как она печатает, мы могли бы сделать вывод, что она знает клавиатуру в совершенстве. Этот раздел касается таких различий между эксплицитной и имплицитной памятью. Эти различия называются диссоциациями. То есть они включают в себя демонстрацию того, что имплицитная и эксплицитная память ведет себя по-разному. В приведенном выше примере с клавиатурой эксплицитная память не обнаруживает никакого знания клавиатуры, в то время как имплицитная память обнаруживает полное знание. Эксплицитная память — это термин, который обычно описывает знание, которое мы можем сознательно вспомнить. Имплицитная память — это термин, обычно описывающий знание, которое мы не можем вспомнить, но которое тем не менее проявляется в том, что мы лучше выполняем какую-либо задачу.

Амнестические Нормальные

Тип испытуемых

Рис. 6. Способность амнестических пациентов и нормальных испытуемых вспоминать заученные слова в сравнении со способностью закончить фрагменты заученных слов25

• 1
• 25 См.: Graf Р., Squire L.R., Mandler G. The information that amnesic patients do not forget // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. 1984. Vol. 10. P. 164—178.

Случаи полной диссоциации имплицитного и эксплицитного знания, как в примере с печатанием, редки для нормальных людей, но обычны для пациентов, страдающих амнезиями. Амнестические пациенты обнаруживают имплицитные воспоминания многих переживаний, которые они не могут вспомнить сознательно. Например, Граф, Сквайр и Мандлер сравнивали способность амнестических и нормальных испытуемых запомнить список из простых слов (например, «банан»)[8]. После заучивания слов испытуемых просили вспомнить их. Результаты показаны на рис. 6.

Амнестические испытуемые выполняли задание намного хуже, чем нормальные. Затем испытуемым давали задачу на завершение слова. Им показывали первые три буквы слова, которое они заучивали, и просили их написать слово целиком. Например, испытуемых могли попросить закончить слово бан__. Вероятность случайно выбрать правильное слово (т.е. то, которое они заучивали) составляла 10 %, но, как показано на рисунке, испытуемые правильно выбирали слово более чем в 50 % случаев. Кроме того, не было никакого различия между амнестическими и нормальными испытуемыми в выполнении задания на завершение слова. Так, амнестические испытуемые явно помнили список слов. Но они не могли получить сознательный доступ к этим воспоминаниям в задаче на свободное вспоминание. Скорее, они обнаружили имплицитную память в задаче на завершение слова.

Пациент Х.М., обсуждавшийся в предыдущем разделе, также демонстрировал способность к имплицитному запоминанию. Например, он мог с каждым днем все лучше выполнять перцептивно-моторные задачи, хотя он ничего не помнил о задаче предыдущего дня.

Имплицитная и эксплицитная память у нормальных испытуемых

В ряде недавних исследований изучались диссоциации между имплицитной и эксплицитной памятью у нормальных испытуемых. На этой популяции часто невозможно получить впечатляющие диссоциации, которые мы видим у амнестических испытуемых, где не отмечается никакой сознательной памяти в присутствии нормальной имплицитной памяти. Но можно было продемонстрировать, что некоторые переменные по-другому влияют на результаты тестирования эксплицитной памяти, чем на результаты тестирования имплицитной памяти. Например, Джакоби предлагал испытуемым или просто заучить слово, такое как женщина (условие без конте кета), ил и заучивать его вместе с антонимом мужчина—женщина (условие с контекстом), или придумать слово антоним[9]. В последнем условии испытуемые видели мужчина и должны были сказать женщина. Затем Джакоби тестировал испытуемых двумя способами, которые были предназначены для выявления либо эксплицитной, либо имплицитной памяти. При тестировании эксплицитной памяти испытуемым предъявлялся список слов, некоторые из которых заучивались ранее, а некоторые нет, и их просили узнать старые слова. При тестировании эксплицитной памяти испытуемым на небольшое время (40 мс) предъявлялось слово, и их просили идентифицировать его. На рис. 7 показаны результаты этих двух тестирований как функция условия заучивания.

• 90
• 80
• 70
• 60
• 50

Перцептивная идентификация

(имплицитная память)

Суждение об узнавании (эксплицитная память)

Отсутствие Контекст Придумывание контекста

Экспериментальное условие

Рис. 7. Способность узнавать слово в тесте на память и способность идентифицировать его в перцептивном тесте как функция того, как первоначально заучивалось слово

Как можно заметить, результаты выполнения при эксплицитном тестировании памяти лучше в условии, которое включает в себя большее количество семантической и генеративной обработки, что согласуется с более ранним исследованием, которое мы рассмотрели в контексте усложненной обработки. Напротив, результаты выполнения в тесте на имплицитную перцептивную идентификацию ухудшаются. Во всех трех условиях обнаруживается лучшая перцептивная идентификация, чем когда испытуемый вообще не заучивал слово (только 60 %). Это улучшение перцептивного узнавания называется подготовкой

{printing)[10] . Джакоби утверждает, что испытуемые обнаруживают наибольшую подготовку в условии отсутствия контекста, так как при этом условии тестирования при идентификации слова они были должны больше всего полагаться на перцептивное кодирование. В генеративном условии испытуемые даже не 32 читали слова .

В другом эксперименте Джакоби и Уизерспун поставили вопрос о том, обнаруживают ли испытуемые большую подготовку для слов, которые они могли узнать, чем для слов, которые они могли не узнать. Сначала испытуемые заучивали набор слов. Затем на одном этапе эксперимента испытуемые должны были попытаться эксплицитно узнать, заучивали ли они этислова, а на другом этапе — идентифицировать эти слова после краткого предъявления. Испытуемые показали лучшую способность перцептивно идентифицировать слова, которые они заучивали, при кратком предъявлении. Но Джакоби и Уизерспун не обнаружили никакого различия между успешностью восприятии узнанных слов и успешностью восприятия неузнанных слов. Таким образом, предъявление слова улучшает способность нормальных испытуемых воспринимать это слово, даже если они не могут вспомнить, что они видели слово.

Процедурная память

Имплицитную память определяют как неосознаваемую память. Согласно этому определению, самые разные вещи могут считаться имплицитными воспоминаниями. Иногда имплицитные воспоминания включают в себя такие вещи, как написание слов или перцептивная информация, связанная с узнаванием слов. Эти воспоминания вызывают эффект подготовки [предшествования], который мы видели в экспериментах, подобных проведенному Джакоби. В других случаях имплицитные воспоминания включают в себя знание о том, как выполнять задания. Классический пример такой имплицитной памяти — езда на велосипеде. Большинство из нас научилось ездить на велосипеде без сознательной способности сказать, чем является то, чему мы научились. Амнестические испытуемые обнаруживают отсутствие памяти на процедурную информацию, так же как на информацию, которая лежит в основе эффекта подготовки [предшествования — Ред.-сост.].

Эксперимент, проведенный Берри и Бродбентом, включал в себя задачу на процедурное научение, которая носила более когнитивный характер, чем езда на велосипеде[11]. Они просили испытуемых попробовать контролировать производительность гипотетической сахарной фабрики (которая была смоделирована с помощью компьютерной программы), меняя количество работающих. Испытуемые видели производительность сахарной фабрики за месяц, выраженную в тысячах тонн (например, 6000 тонн), и затем должны были выбрать количество работающих в следующем месяце, выраженное в сотнях рабочих (например, 700). Затем они видели количество сахара, произведенного в следующий месяц (например, 8000 тонн), и должны были выбрать количество работающих в следующем месяце. В табл. 2 показаны некоторые взаимосвязи в работе гипотетической сахарной фабрики. Цель испытуемых состояла в том, чтобы удерживать производство сахара в границах диапазона от 8000 до 10 000 тонн.

Таблица 2

Иллюстрация взаимосвязи между количеством работающих и производством сахара

Можно попробовать вывести правило, связывающее производство сахара с занятой рабочей силой в табл. 2. Эта связь не очевидна. Производство сахара в тысячах (С) было связано с количеством рабочей силы в сотнях (Р) и производством сахара в предыдущий месяц в тысячах (С0 следующей формулой: С = 2Р — С]. (Кроме того, иногда имелись случайное колебание в 1000 тонн сахара.) Студентам Оксфордского университета давали 60 попыток, чтобы научиться управлять фабрикой. После 60 попыток они научились весьма хорошо управлять производством сахара. Однако они не могли сформулировать правило, которым они при этом руководствовались, и заявляли, что они давали ответы на основе «некоторой интуиции» или потому, что это «казалось правильным». Таким образом, испытуемые были способны приобрести имплицитное знание того, как руководить такой фабрикой, не сообщая об эксплицитном знании. Амнестические испытуемые также обнаружили способность к подобному научению[12].

В психологии часто проводят различие между декларативным и процедурным знанием. Декларативное знание — это эксплицитное знание, о котором мы можем сообщить и которое мы осознаем. Процедурное знание — это знание о том, как выполнять действия, и оно часто имплицитно (хотя, как мы отметили, имеются другие виды имплицитной памяти, такие как обнаруженные в экспериментах на подготовку [предшествование]).