Наказание
Произведение «Наказание» из двухтомника художественной прозы «Вне привычного».
Весеннее солнце заливало проснувшийся мир. Никто не помышлял о беде.
Женщины в тепле, среди острых мускусных ароматов и изобилия, беззаботно несли яйца. Мужчины в лоснящихся боевых доспехах охраняли покой и доставляли все необходимое для жизни и развлечений. Рабы с бесконечным упрямством отчаяния и покорности носили огромные бревна и камни.
Несколько бугрящихся бронзовыми мышцами силачей волокли упирающегося жирного травозавра. Тот яростно извивался толстенным, в складках телом, сметая с дороги глупых зевак и расшвыривая своих мучителей. Но борьба была неравной и вскоре чудовище, оставляя за собой широкие зеленые полосы густого яда, исчезло в глубине многоярусного подземного города. Поистине неутолимыми были аппетиты его жителей, и все живое в округе безжалостно приносилось в жертву ненасытным воителям. Снаружи, прямо вокруг входа, вздымались горы черепов и истлевшие останки неисчислимых жертв.
Если не вызывал сострадания толстый тупой травозавр, то горе вероломно схваченной феи с большими радужными крыльями не могло бы оставить равнодушным ни одно существо в котором есть хоть капля любви. Но в жестокой правде этого мира некому было пожалеть беззащитных и прекрасных существ, пленяемых в слепом безрассудстве.
Этот мир был так вызывающе несправедлив, так глумливо равнодушен, что не могло не разразиться возмездие. Ослепительно яркое, жаркое как солнце огненное копье пронзило пространство, прочертило дымящийся шрам по сухостою на краю извилистой дороги, вздымая густые удушливые клубы, и тень беды накрыла жестокое племя. Бросая добычу и беспорядочно снуя, воины искали невидимого врага, а карающее солнечное копье, касаясь их доспехов, мгновенно сжигало внутренности дотла.
Фея была ненадолго освобождена, но, униженная насилием, не могла взлететь в удручающей апатии, а огромное число разъяренных воинов носилось вокруг, то и дело снова хватая ее. Огненное возмездие сеяло смерть вокруг, но чем больше обугленных доспехов устилало землю, тем больше появлялось новых воинов.
- О, ГОСПОДИ! ЧТО ЖЕ ТЫ ТАКОЕ ДЕЛАЕШЬ???
Господи испуганно воздел глаза и увидел свою маму.
- ДА КАК ЖЕ ТЕБЕ НЕ СТЫДНО???… БЫТЬ ТАКИМ ЖЕСТОКИМ???
Бессильное молчание. Разве можно в двух словах (а никто не будет слушать больше) объяснить трагедию целого мира?
- ПОЧЕМУ ТЫ ОПЯТЬ БЕЗ СПРОСА ВЗЯЛ ЛУПУ??? ТЫ ЖЕ ТОЛЬКО НЕДАВНО СТОЯЛ В УГЛУ!!!
Он покорно протянул ей большое увеличительное стекло в оправе – генератор солнечного копья. В угол становиться очень не хотелось. Шанс избежать его был только в попытке отвлечь мать еще большей нелепостью.
- Мам! Мне нужно тебе сказать очень важную вещь.
- Что еще??? Ты с ума меня сведешь!
- Мам, пойдем, я тебе что-то покажу.
Он шел впереди и в отчаянной беспомощности ясно сознавал как часто в последнее время вынуждался обстоятельствами испытывать терпение своей матери. Ему казалось, что и сейчас идет он по тонкой неверной тропке, готовой провалиться при любой неосторожности. Он не знал, что чувствуют люди, которых ведут на расстрел. Почему взрослые так недооценивают силу детских чувств? Ведь они нисколько не менее ярки и не менее потрясающи.
- Ну? Что ты мне ТПЕРЬ покажешь?
- Мам, - он посмотрел на нее совершенно серьезно испуганными глазами на слегка побледневшем лице, - Мам, пожалуйста, поверь мне!
- Говори немедленно, иначе я…
- У меня есть машина времени.
- О, господи! Я думала, что мы пойдем к доктору через месяц. Нет! Я завтра же…
- Мам! Если я тебе ее сейчас покажу, и ты увидишь, что я не вру, ты не будешь больше сердиться?
- Да я не хочу даже…
- Мам! Только один раз! Можно я покажу?
- Наказание ты мое! Ну, покажи…
Вскоре он вернулся и протянул ей руку.
- Вот она.
- Где? Это же часы!…
- Но, мам, это же и есть МАШИНА ВРЕМЕНИ!!!
- Сукин сын! – своеобразно резюмировал отец, титанически сдерживая ярость, - Иди заниматься в свою комнату!
Мать слегка поджала губы, понимая, что имеется в виду совсем другая, абстрактная мать такого-то сына, и на это время она сама вроде как и не мать. Мать, не мать, легко запутаться можно. Лучше об этом не думать и, тем более, не говорить.
На этот раз был категорически не понят, казалось бы, естественный поступок: попытка украсить грядки с помидорами гордыми кустами цветущих роз, с трудом, но аккуратно пересаженными с цветника у крыльца. Среди мелких помидорных цветков и кое-где уже краснеющих плодов нежные бутоны роз создавали ощущение праздника.
- Убирайся в комнату заниматься!
Заниматься – это означало, в первую очередь, делать уроки, а во вторую – что-либо полезное. Для разнообразия не возбранялось поступить и наоборот.
На столе валялись до конца не собранные кишки, легкие, сердце и другие внутренности большого пластилинового человечка, которому предстояло счастливо жить в уже приготовленном уголке его домика. Когда нужно, этого человечка предполагалось лечить и даже оперировать.
Рядом, под разбросанными палочками пастели, лежал большой замученный рисунок инопланетянки. Ее огромные глаза смотрели совсем не с той нежностью, какая представлялась в горячих грезах. И ничего с этим не удавалось поделать.
За окном отец энергично пропалывал помидоры от роз, вырывая их голыми руками, и боль от колючек угадывалась только в судорожно-яростных движениях. Несомненно, был и синхронный текст, который надежно заглушали стекла, расстояние и нежелание его слышать. Помидорные кусты оставались обыденно и неказисто в сиротливом одиночестве, лишенные праздничного соседства.
Мир был устроен довольно странно. Люди и их поступки казались связанными нитями разрешенного, понятного и всеми принятого поведения. Эти негустые нити виделись зелеными, как разрешающий сигнал светофора, вполне отчетливо. Но насколько же больше было нитей других, самых разных цветов, которые часто были намного интереснее и привлекательнее, но люди их или не желали замечать или строго остерегались. Когда же непреодолимое искушение заставляло следовать одной из таких нитей, случались недоразумения.
У его сверстников зеленых нитей было куда меньше, чем у взрослых. В кругу мальчиков – свои нити, в кругу девочек – уже другие. Если не уметь следовать им, не вести себя как все, то, скорее всего, грянут неприятности.
Однажды он притащил в школу большущего красавца: жука-носорога. Он хотел подарить его девочке, которая, если смотреть на нее задумавшуюся в профиль, напоминала инопланетянку. И было видно много протянувшихся нитей разного цвета, в том числе и зеленого потому, что часто мальчишки приносили всяких лягушек, ящериц и пауков, чтобы пугать девчонок. Он не хотел пугать. Он рассчитывал на большую розовую нить доверчивого понимания, ведь жук был добрым и красивым.
Она завизжала так отчаянно и звонко, как это предписывала ее зеленая нить. Друзья мальчишки хохотали вокруг и довольно хлопали его по плечу. Она покрутила пальцем у виска. Остался только один путь – зеленый. Она сидела на первой парте прямо перед ним. Он протянул руку и провел ногтем по ее спине. Она передернула лопатками и повернулась:
- Чо надо?!
- Ничо…
Он снова провел ногтем по ее спине. У девочек было принято лучшей тактикой против приставаний - никак на них не реагировать. Любому мальчишке должно рано или поздно надоесть. И она больше не реагировала. Он тоже знал про это правило. Вскоре буквы алфавита закончились, и он принялся неторопливо писать на ее спине все, что в голову взбредет. Ее голова медленно наклонялась. Он это заметил, когда длинные волосы скользнули с плеч к груди. Спит что ли? Писать было не о чем, и он принялся рисовать инопланетянку. Места для шедевра на девчоночьей спине было явно недостаточно.
- Зеленцова, что с тобой? – ботаничка удивленно уставилась на нее, - Ты что, заболела?
Она встала, тряхнув волосами, и он заметил порозовевшие щеки.
- Да, Зинаида Михайловна…
А кто же ответил бы по-другому в такой ситуации?
- Ну, иди домой, только про домашнее задание не забудь.
Она торопливо, но как-то неловко вытащила сумку, и книги посыпались на пол под довольный хохот мальчишек.
Пронесло. Но сколько проблем постоянно возникало и провоцировало поступить не так как по правилам, а по-своему. Никогда не удавалось никому объяснить то, что он чувствует, не находилось способа передать те чудесные образы, которые владели им, и с помощью обычных зеленых слов добиться понимания. Оставалось думать, что вполне достаточно, что этот мир есть у него и вовсе не обязательно делиться этим еще с кем-либо.
Казалось бы, ничто не мешает поверить этому и смириться с этим, но почему-то это было не так. Изнутри рвалось желание хоть кому-то суметь передать то, что возникало в его воображении, необыкновенные переживания, которые существовали только в его мире. Желательно - иноплатенянке. Без этого все было пусто и бессмысленно. Нужно было что-то делать. Попытаться еще раз.
Он выскочил из дома, закрылся в сарае, достал заготовленный пакетик калийного удобрения и дисперсной серы, которой отец осыпал грозди винограда, высыпал из коробочки кучку накопленных таблеток активированного угля, которыми увлекалась мать, и принялся делать порох.